Черт из табакерки

– У меня там сноха жила. В 1972 году им квартиру дали, – тут же снова пустилась в воспоминания старуха.

– Метро какое?

– «Войковская».

Я побежала по улице. В запасе есть еще пара свободных часов. Улица с поэтическим названием «Вагоноремонтная» тянулась за Коптевским рынком. Дом семь отчего-то оказался первым. Куда делись шесть предыдущих, было непонятно. Приемный пункт походил на наш, как брат-близнец. За столом около умирающего алоэ мирно вязала носок местная баба Клава.

– Бельишко сдать? – с надеждой поинтересовалась она.

Я помотала головой:

– Скажите, метка «Л-361854» – ваша?

– Это когда было, – засмеялась бабулька, – лет десять прошло. А чего случилось?

– Получила чистое белье, – вдохновенно соврала я, – а там чужая сорочка, вот ищу хозяина.

– Отдай в приемный пункт. Это ихняя работа разбираться, – справедливо заметила бабка.

– Да сама живу неподалеку, – вывернулась я.

– Дай поглядеть.

Я протянула ночнушку. Бабуся помяла материал в руках.

– Качественная вещь.

– Знаете, чья метка?

Бабка покачала головой:

– Нет.

Я приуныла.

Внезапно старушка добавила:

– Погодь-ка. Королева Алла – моя соседка. Я ей и метки делала, и бельишко она по прежним годам стирать отдавала, сейчас уж не носит…

От радости у меня бешено забилось сердце. Вон как просто.

– Адрес знаете?

– Так в одной квартире живем, идите. Карина, Алкина мать, дома, инвалидность у ней, давление высокое, головой мучается. А то оставь, я передам.

– Адрес скажите.

– Говорю же, в одной квартире со мной живет.

Беда с этими старухами.

– Я-то у вас в гостях никогда не бывала.

– И верно, – засмеялась бабка. – Совсем мозги не гнутся, заржавели. Ремонтная улица, семь.

– В этом доме, что ли?

– Нет. Это Вагоноремонтная улица, а тебе надо на Ремонтную. Иди налево, а потом все прямо, аккурат в хибару нашу и уткнешься.

Я пошла в указанном направлении. Интересно, кто придумывает названия для московских магистралей? Неужели нельзя подыскать что-нибудь получше? Представляю, как ругаются работники «Скорой помощи» и пожарные. Но Вагоноремонтная и Ремонтная еще полбеды. Есть в нашем городе улица и площадь, носящие одно имя славной летчицы Марины Расковой. Все бы ничего, только расположены они на значительном расстоянии друг от друга, и я частенько вижу на площади обалдевших людей, которым на самом деле нужна одноименная улица.

Бурча по-стариковски, я доплелась до нужного здания и с тоской оглядела пятиэтажку из бетонных блоков, скрепленных черными швами. Что-то мало похоже на жилище женщины, носящей дорогое белье и имеющей на кухне гигантский «Филипс». Насколько знаю, в этих домах пятиметровые кухоньки, куда с трудом влезает крохотный «Смоленск».

Дверь квартиры открылась не сразу. В деревянной створке не было «глазка», небось, как и у нас с Томочкой, красть нечего.

– Иду, – донеслось из квартиры.

На пороге возникла чудовищной толщины женщина лет пятидесяти.

– Вы ко мне?

– Да.

– Проходите.

Перешагнув через крошечную прихожую, я оказалась в кухне, до отказа забитой вещами. Над головой висело выстиранное белье, на плите исходила паром огромная кастрюля. Хозяйка, очевидно, решила подкрепиться. На столе красовалась внушительных размеров тарелка. Я принюхалась – гороховый суп. На клеенке лежали толстые ломти хлеба, обильно намазанные маслом, рядом красовались кусищи жирного бекона. Да уж, ничего удивительного, что дама к пятидесяти годам заработала инвалидность. Ей бы сесть на диету, месячишко-другой поесть отварные овощи и попить чайку без сахара, глядишь, и здоровье поправится.

– Вы из поликлиники? – спросила тетка, откусывая разом половину чудовищного бутерброда.

– Нет, – ответила я и сунула ей под нос рубашку. – Ваша?

Бабища уставилась на кусок батиста.

– Не-а, мы такое не носим, да и размер мелкий, у меня пятьдесят четвертый.

Однако, она кокетка. Пятьдесят четвертый у нее был в глубоком детстве, сейчас объем ее бедер приближается к трем метрам.

– Королева Алла вам кто?

– Дочь, а чего?

– Вот видите, меточка…

– А-а-а, – пробормотала баба, – вспомнила.

– Ну, – поторопила я. – Значит, ваша?

Хозяйка методично прожевала кусок, затем с вожделением поглядела на остаток сандвича и принялась объяснять ситуацию.