Маникюр для покойника

– Назовите хоть какую-нибудь фамилию, – потребовала я.

Лев Валерьянович в задумчивости покрутил коробочку со скрепками, потом со вздохом произнес:

– Знаете, есть одна дама, которая может про него рассказать абсолютно все, ну прямо всю подноготную, только ключик к ней надо подобрать.

– Кто?

Администратор усмехнулся:

– Жена нашего охранника, Лена Литвинова. Костик с ней романчик завел, можно сказать, принципы свои нарушил. Он с замужними предпочитал не связываться, а тут оскоромился. Полгода такая любовь-морковь творилась. Сеня, муж, прямо черный ходил. Один раз даже подраться с Котькой хотел, мы их еле-еле растащили, ну а затем развод последовал. Ленка, наверное, надеялась, что кавалер из порядочности на ней женится, да просчиталась. С годок еще погужевались и – чао, бамбино, сорри! Так она за Котькой в три глаза следила, прямо гестапо! Хотите, я ей позвоню?

И, не дожидаясь моего ответа, он схватил телефон и затрещал в трубку:

– Ленуся? Занята? Сейчас к тебе женщина придет, вернее, сотрудница из уголовного розыска, ей поручили вести дело об убийстве Костика, ты уж ее встреть поласковее…

Из мембраны донеслись писк и гудки.

– Ладненько, – протянул администратор и повернулся ко мне: – Топайте в гладильню.

– Куда?

– Лена у нас костюмером работает, через сцену, налево вниз, потом по железной лестнице направо, у огнетушителя. Впрочем, пошли провожу…

Он резко встал, и я увидела у него на ногах ботинки на огромной, толстенной подметке, сантиметров десять, не меньше, обычно такую обувь носят низкорослые мужчины.

Путь по закоулкам длился минут десять. Сама бы я ни за что не нашла нужное помещение. Наконец Лев Валерьянович притормозил у обшарпанной двери и, рывком открывая ее, крикнул:

– Ленуська, принимай гостей!

– Никого не жду, – донеслось из глубины.

Администратор подтолкнул меня в спину:

– Идите, у нее просто плохое настроение.

Мы вошли в большое помещение, сплошь завешанное всевозможными платьями, костюмами и пальто, в воздухе сильно пахло пылью, и я уже приготовилась начать чихать, но нос почему-то даже не зачесался…

У окна, возле широкой гладильной доски, с допотопным чугунным утюгом в руках стояла женщина. На первый взгляд ничего особенного, из таких теток неопределенного возраста и пятидесятого размера в основном состоит толпа в метро. Да и лицо не привлекало внимания: простоватое, круглое, с мягким носом-картошкой и маловыразительными голубыми глазами.

– Занята я, – отрезала тетка, плюхая чугунину на ярко-красный камзол, – некогда с вами лясы точить…

– Какой у вас утюг, прямо раритет, – невольно восхитилась я.

– А то, – отозвалась гладильщица, со вкусом поплевывая на раскаленную «подошву», – все эти «тефали» и «мулинексы» только для блузок и годятся, чтобы сукно в порядок привести, тяжесть нужна.

Она во вздохом поставила тяжеленный кусок железа на плитку и отрубила:

– Зря притопали, ничего не знаю и знать не хочу, умер – и ладно, значит, достал кого-то…

– Например, Сеню, – хмыкнул Лев Валерьянович, – или бабу какую, раз за ножик схватилась и молодца прирезала.

Я отметила, что администратор не в курсе, каким способом Костю отправили на тот свет, и вздохнула. Тяжело разговаривать с женщиной, которая настроена агрессивно, и совершенно не представляю, как можно ее умаслить.

Лена тем временем отступила к подоконнику и прошипела, как разъяренная кошка:

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего особенного, – кротко ответил Лев Валерьянович, – просто какая-то из баб, кого Костик водил за нос и обещал жениться, устала поджидать свадьбу и ухватилась за тесак. Или обманутый муж…

– Не смей даже намекать на Сеню, – продолжала шипеть Лена, – он святой…

– Угу, – хмыкнул администратор, – и поэтому ты от него удрала…

Круглощекое лицо Литвиновой украсилось красными пятнами, она закусила губу, но Лев Валерьянович как ни в чем не бывало вещал дальше:

– Ты, Ленка, кончай дурой прикидываться. Дело-то серьезное, о твоих отношениях с Котькой даже кошки знают. Спасибо мне скажи, что привел майора к тебе, сюда. Поговорите тихонечко, без протокола и свидетелей. А когда приятный разговор идет – это уже не допрос, а милая беседа, ведь правда?

Он выжидательно глянул на меня. Вот ведь хмырь, и звание мне походя присвоил, но все его действия были мне на руку, и я молча кивнула.

– Никто тебя ни в чем не подозревает, – продолжал петь администратор, – и лучше побалакать тут. На Петровке знаешь как неуютно – стол железный, стул железный, все к полу привинчено, на окошках решетки, а здесь – в своих стенах. А разговора все равно не избежать, не я, так другой про тебя растреплет. Только я к тебе хорошо отношусь и привел майора потихонечку, а другой, например Ленька Греков, по всему театру понесется с воплем: «Где Литвинова, к ней милиция пришла». Ну мало о тебе судачили, еще захотелось?

Лена шумно вздохнула, дурная краснота медленно покинула ее лицо, к щекам вернулся нормальный цвет.

– Вот и умница, – похвалил администратор. – Поболтайте тут, а я испаряюсь!

С этими словами он ужом скользнул в коридор, и мы остались вдвоем. Неожиданно гладильщица шумно вздохнула, рухнула на табурет и, кивнув на пустой обшарпанный стул, безнадежно сказала:

– Чего уж там, садитесь. Левчик прав, давайте тут побеседуем, коли нужда заставляет. Только я его не убивала, и Сеня никогда бы не стал ножом резать, вот из пистолета мог в состоянии аффекта пальнуть, а ножом никогда.

– Отчего вы решили, что Константина ударили колюще-режущим предметом? – решила я подделаться под милицейский жаргон.

– Как? – оторопела Лена.

Я пожала плечами:

– Катукова убили выстрелом в голову.

Костюмерша вновь покраснела:

– Боже, Сеня не мог…

Я решила немного успокоить Лену и миролюбиво сказала:

– Мы подозреваем, что убийство совершила одна из любовниц жертвы, женщина, которая имела ключи от его квартиры.

Литвинова напряглась, потом полезла в карман жакетика и закурила длинную, коричневую, пахнущую ванилью сигарету. Странное дело, дым совершенно не раздражал меня, наоборот, даже показался приятным.

– Ну были у меня ключи, – размеренно сообщила Лена, – еще не сразу научилась ими дверь открывать, замки хитрые. Только потом он у меня их отобрал, для другой понадобились… Сволочь он, сволочь, кобель, ненавижу, терпеть не могу.