Забытые-3: Хранители перемен

Да весь наш мир – одни сплошные осколки. Во времена Забытых он рухнул с высоты своего самомнения, да так и остался лежать разбитым. Города – в осколки. Народы – в осколки. Память – в осколки. Дух Шамира – в осколки. И сколько нам всё это собирать в одно целое, и будет ли оно «рабочим»… Хотя – безлетные же собираются, если все осколки целы. И мы соберёмся. А если трещины останутся, если рубцы будут болеть на погоду… Пускай остаются и болят. Жестоким напоминанием.

Вёрт? Пошурши-ка по окрестностям. Вдруг что найдёшь. Все осколки здесь скрыты снегом.

Подруга нырнула в ближайший сугроб, и вслед за ней рванул, поднимая облака снега, Вьюж. Вроде поумнел, «собравшись», а от желания быть нужным и некоторой ревности явно не избавился. Без чувства собственной полезности жить сложно, да.

– Верн, а расскажи подробнее, что в Алом было, где ребят убили, и в Приозёрном, где записи припрятали, – попросил Зим, поравнявшись со мной.

Я собралась с мыслями и пересказала в деталях, как сама увидела, а не в общих чертах, как накануне. Всё равно больше делать нечего. Дорога одна. Заснеженное поле – одно и то же, и разнообразят его лишь наши помощники, один сверху, вторая снизу, выныривая из сугробов. А до Алого путь неблизкий.

– В записях Весела и Бела всяко будут имена их проклятых продолжателей, – голос дяди Смела сочился зловещим удовлетворением. – Уверен. По ним несложно будет вычислить потомков и спалить всю эту гниль. И с вниманием и тщанием спалить, чтоб даже пепла не осталось.

– Думаю, Шамир неслучайно свёл наши пути – Дорога и мой, – я кивнула. – Ему можно доверять. И записи отдать. Только пишущий сможет разобрать каракули пишущего. Отправим записи в «потеряшку», как только найдём.

И если благополучно найдём.

– А наставительница Снежна? – поднял брови Зим. – С ней Шамир тебя свёл раньше. Почему не ей? И почему не Дремню?

– Не знаю, – я пожала плечами. – Просто чувствую, что записи – для Дорога.

– Вероятно, он – потомок, – предположила Светла. – Если выжили семьи предателей, то почему бы не уцелеть и потомкам Весела и Бела?

– И Хмура? И Золота? – оживилась я.

Проклятье Стужи и это зацепило – многие искрящие потеряли свои корни. У кого выжили родители – те помнили, а кто остался сиротой – нет, запомнили лишь приёмных родителей. Моя семья как раз из таких – наши корни бесследно сгинули в тумане прошлого. Ни деды, ни бабушки не помнили родных, только приёмных. А ведь так интересно знать, чей ты потомок на самом деле…

– А вот это мы узнаем, когда память вернётся, – вздохнула Светла. – Я сейчас не могу даже путь Дивны проследить. Не знаю, выбралась ли она с родителями тогда из пределов, выжила ли… Но мы отвлеклись. Ты понял, Смел, да? От имён толку мало, если на память пишущих и говорящих легло то же проклятье. Имена предателей вычеркнули из памяти так, что их там и нет поди. Словно их никогда не существовало.

– Значит, есть что-то другое, – упорствовал дядя. – Иначе зачем из-за них убивать?

– Вот с этим соглашусь.

– И я тоже зачем-то пошёл именно за записями… – пробормотал Зим, щурясь на солнце. – Ну, тогда…

– Потому что это не ты был, – я держалась своего. – Потому что тебя вели чары. Не отпустил бы тебя Стужа на вольные хлеба – тебя, одного из немногих первых и удачных, на кого потратили силу помнящего. Мой наставитель Силен чётко сказал: ты – с благом Шамира, помнишь? А значит, ты появился тогда, когда это проклятое дело только начиналось и Шамир ещё не передумал.

– Забытые потеряли память, да? – знающий внимательно посмотрел на меня и задал один из своих противных вопросов: – А почему нынешние «недо-» с памятью получаются? Они даже свои прежние имена вспоминают. А я вот не могу. Если вы отказались помогать тогда и, само собой, не помогаете сейчас? А может, Забытые тоже прокляты? Тоже были под чарами?

Я вспомнила то, что видела в склепе: мёртвые глаза Потопа, мёртвые глаза Зноя…

– Потому что сейчас на Гиблой тропе очень много нашей силы, – ответил вместо меня дядя Смел. – Ты же помнишь, раньше мы умирали, когда хотели. То есть не слишком часто. И нашей силы везде было мало. А сейчас и Гиблая тропа много её впитала, и живой мир. Шамир до сих пор судорожно пристраивает нашу силу к летникам, и ещё не на одно поколение знающих хватит того, что выплеснулось во времена Забытых. Но это же мёртвая сила. Посмертная. Она не годится для полноценной жизни. И для полноценной памяти.

– Да и сами Забытые ещё опытами были, – добавила я. – Думается, Стужа сообразил, как делать «недо-» лишь тогда, когда ему Шамир невольно показал. Безлетные же знающие и хранят все знания мира. Они к ним ручьями стекаются сами по себе благодаря старым чарам. Даже если Шамир не хочет делиться – всё равно стекаются.

Ветер тихо и печально вздохнул.

Ну и наломал же ты дров…

– Скоро Алый, – предупредила Светла, и куколка, искря глазищами, высунулась из нагрудного кармашка. – Я ощущаю знакомый пепел. Будьте настороже.

Даже при однообразии дороги за интересными обсуждениями время быстро летит, да.

– Славна – кем она вам приходилась? – вспомнила я симпатичную искрящую.

Которая ненароком сказала очень правильные слова: дома искры с памятью общались чаще, чем друг с другом, да и друг с другом – в основном семьёй, обсуждая всё те же находки из всеобщей. И теперь – тоже. И, не столкнись я с миром людей, не задумалась бы, что это ненормально. Не совсем нормально. Такая «необщительная» жизнь всегда была нашей нормой. Привычкой. Традицией. Но – традиции ценны там, где их понимают и уважают. К людям с ними идти глупо. С людьми надо быть другими, хоть немного. И я обязательно обсужу этот вопрос со своими.

Интересно, а где Силена носит? Вот бы его после пределов отловить… и амулет-«имя» Ясена вернуть. Зной, поди, обрадуется пропаже.

– Славна – моя внучатая племянница по отцовской линии, – грустно ответила Светла. – Первый ребёнок, папина любимица. Когда я приезжала работать в гробницы, она всегда прибегала побыть рядом. Любопытная, как котёнок. Хорошая девочка. Очень.

– Извини… – пробормотала я.

– Ничего, – грустно улыбнулась искрящая. – Всем своя судьба отмерена. Я, видишь, тоже не слишком хорошо жизненный путь завершила. Но о себе-то я не жалею. Я многое успела сделать и долгий путь прошла. А вот деток… Деток до слёз жаль. Они же не виноваты. И кабы в честном бою, а не так, со спины…

Впереди затемнели обломки камней. Вблизи – мелкие, почти скрытые снегом и напоминающие сугробы, вдали – выше человеческого роста, со снежными шапками и выбеленные мелкой крошкой. Нелепые, уродливые и угрюмые на фоне безмятежной белизны бесконечной степи и под лучами смеющегося солнца. Жалкие и жуткие до дрожи, если вспомнить, чьи руки их сотворили.

– Это ещё не Алый, – предупредила Светла. – Это Яблочный – городок небольшой, трёхстенный. Алый – как раз следом за ним.

– Мы идём тропой Стужи, – пояснила я, встретив вопросительный взгляд Зима. – Говорят, от его чар лопался камень. Если в городе было мало старой крови, Забытый его просто вымораживал. И на его пути мы находили много целых городов вроде Лунного – помнишь? Целые, но замороженные. А если старой крови было много, мороз схватывал камень, и одного его прикосновения хватало, чтобы стереть город в пыль.

Знающий нахмурился, и я снова повторила:

– Это не ты уничтожил Приозёрный. Я слышала грохот и видела дым. И снег с пеплом. Уймись, совестливый ты наш. Снег – вероятно, твой, а вот пепел – нет. Или ты знаешь какие-нибудь сжигающие чары?

– Нет, – признал он. – И даже сочинить не получается.

– И не получится, – уверенно сообщила Светла. – Не то солнце. Совсем не то.

– Ну и всё, – подытожила я, понимая: это заткнёт невероятную совесть Зима ненадолго. То есть надо его отвлекать. Постоянно.

На дальний, самый высокий и длинный огрызок не то городской стены, не то стены дома, льдисто поблескивающий на солнце, села, сложив крылья, крупная белая птица. Склонив голову набок, она хитро прищурилась. Мы с Зимом переглянулись и наперегонки рванули на встречу с Шамиром. Да и по пути было – тропа упиралась в обломок, огибала его и исчезала за ним.

Я, конечно, добежала первой, опередив своего спутника на добрую сотню шагов. Подняла голову, ободрилась добродушным подмигиванием, нацепила на ладони «царапки» и шустро взобралась на обломок – пожалуй, всё-таки стены. Знающий, на бегу соорудив вьюжную лестницу, взобрался следом.

– И?.. – он огляделся.

Неподалёку, на маковке обломка поменьше, примостился Вьюж. Вёртка, доселе нырявшая из сугроба в сугроб и испещрившая снег кроличьими норками, замерла, наполовину высунувшись из новой.

Шамир снова распахнул крылья, и во все стороны брызнули белые перья. Мир враз накрыло снежной пеленой – ни зги не видно. Зим, стоящий в шаге от меня, превратился в размытую тёмную фигуру. Солнце исчезло за густыми снежными хлопьями.

– Тебе же нельзя чаровать!.. – выдохнула я испуганно.

– Почему? – немедленно заинтересовался знающий.

– Потому что… – я осеклась.

Город восставал из мёртвых.

Поднимались из земли остовы домов и нарастали сверху крыши. Прокладывались дороги. Заново возводились стены. Тысячи невидимых рук неустанно лепили из снега постройку за постройкой. А когда с домами, дорогами и стенами было закончено, чары взялись за деревья. За животных. И за людей.