Чай для призрака

Рьен всегда подозревал, что в сынки он не годится – не такая уж у них с матушкой разница в возрасте, – но давно смирился и привык: и к сынку, и к дорогому, и к прочему. Всё же почти двадцать лет в одной упряжке и за общими делами.

– Река Лунная и Стеклянный мост, – повторил он. – На кухню прошу, матушка. Вы там всё знаете – где кипяток, где кружки. А я сейчас.

И поспешил по коридору к кабинету. Третья дверь – стол – склянка с водой реки Чёрной – второй стол, поменьше и свободный… Это всё повторялось из ночи в ночь. Рьен привычно разбил склянку о крышку стола и произнёс над растёкшейся водой имя помощника:

– Мьёл!

Вода отражением показала кровать и спящего (к счастью, в одиночестве, а то бывала и иная картина) помощника. После начальственного окрика Мьёл перевернулся на бок и сонно пробормотал:

– Чего вам?

Мьёл служил при главе отдела убийств уже лет десять и был очень сильным колдуном, поэтому иногда позволял себе некоторые вольности.

– Лунная, Стеклянный мост между Девятым и Шестым. Живо изучить, – велел Рьен. – И труп в реке найди – на мосту парня недавно убили. Следов, скорее всего, никаких нет, но ты покопайся. Найди хоть что-нибудь.

– Опять эта ваша ненормальная из чайной? – Мьёл с ворчанием протёр широкое носатое лицо. – Полчаса-час – и нет следов, вы же знаете. И не жертва уже, а самоубийца. Или случайно утоп. Где я вам чего найду?

– Ты уж постарайся. Я в тебя верю, – снизошёл до льстивого начальник. – Группу собрать?

– Сам вызову, – пробурчал помощник, лениво потягиваясь. – Если надо будет.

– Убитый – Дьёр, – ударил напоследок Рьен. – Ты его стихи обожаешь.

– Откуда вы знаете? – покраснел Мьёл, и с постели его как ветром сдуло, лишь донеслось глухое: – Считайте, я уже там!

Картинка пропала, и над столом поднялся чёрный пар. Рьен быстро переоделся в рабочее, сгрёб с соседнего стола подготовленные писчие принадлежности и поспешил на кухню. Мьёл найдёт. А если нет…

Предыдущий глава отдела убийств, наставляя Рьена, сразу предупредил: призраков к делу не пришивать. Слушать матушку Шанэ можно и нужно, верить ей – тоже. Но при этом обязательно находить то, что укажет именно на убийство – любой след, любую мелочь. Иначе, несмотря на подробные рассказы матушки, закрывать дело с пометкой «случайная смерть». Ибо никто призраков не видел, кроме одной весьма странной чужеземки, в законах они не учтены – и, да, к делу их пришивать нельзя.

И Мьёл что-нибудь да находил. А если нет – они шли от обратного. Находили убийцу по объяснениям матушки Шанэ и указаниям жертвы, и колдун лениво бросал: «Ничего, сам скоро прибежит каяться». И ведь действительно прибегал.

Тем временем матушка обжилась на чужой кухне как на своей. Рьен знал, что она презирает северные чаи и носит с собой свои. А вместе с ними – и волшебное блюдце для призрака (чашку в карман плаща не спрячешь – неудобно). И именно в такие моменты он и начинал верить в призраков – когда с блюдца исчезал чай, а на стене за пустым стулом появлялась чужая тень.

– Итак, – Рьен сел за стол напротив того самого «призрачного» стула и уже опустевшего блюдца, – говори, парень. Кто таков, где жил, чем в последние дни занимался, что последнее запомнил?

Матушка Шанэ, в задумчивом молчании сидевшая рядом с призраком, встрепенулась. Тень шевельнулась, повернула курчавую голову к Рьену и послушно «заговорила». И матушка пересказала всё, что выудила из Дьёра накануне, плюс ещё кое-что по мелочи.

– Что, совсем ничего подозрительного не заметил? – поднял тёмные брови сыскник. – За тобой явно наблюдали, отмечая все твои привычки, а ты?

– А у него же вдохновение, – грустно пояснила матушка Шанэ. – Мимо знакомого в полушаге пройдёт – не заметит. Его окликают – а он не слышит. А когда доходит, что кто-то звал, оказывается, уже час с тех пор прошёл.

– М-да… – Рьен цокнул языком и перебрал свои записи.

Тень понурилась. В окна с новой силой заколотил дождь, в очаге рассерженной кошкой зашипело пламя.

– Значит, врагов нет, больших денег тоже нет, а из родных – только некая тётка, – подытожил хозяин дома.

– Троюродная, – уточнила матушка. – Живая. А второй, тоже троюродной, давно нет, но родня-то у неё, поди, есть.

– Найдём, – задумчиво кивнул Рьен. – Поговорим. А вы, матушка? Не поверю, что вы ко мне только с призраком. Вы всегда что-нибудь находите на месте преступления.

Она смущённо улыбнулась и показала шейный платок, который прежде прятала под столом.

– В парке нашла, – призналась виновато. – В том, что на набережной на Девятом, недалеко от Стеклянного моста. Силой своей клянусь, сынок, он преступницей потерянный.

– Сирень, – принюхался Рьен. – Жена одного моего подчинённого любит сиренью злоупотреблять. Однажды так надушилась, что мой отдел полдня чихал, хотя она всего-то на минутку забежала. Ввек не забуду. Уточню, где берёт.

– Ну и, как Дьёр заметил, цвет нынче немодный, – скромно добавила матушка Шанэ. – Сейчас, поди, такой нигде не купишь. Трёхлетней давности вещь. Или очень бедна наша девица, если не может позволить себе новый платок, или приезжая и не знает, по какой моде одевается в этом году Семиречье.

– Скорее, второе, – сыскник снова принюхался. – Мы не бедствуем, а в лавке для пробы так сильно не надушат. Хотя, – он повернулся к очагу и рассмотрел затяжки на платке, – девица может быть и не девицей. Вы ведь тоже не в модном цвете, а?

– Ну, я – это я, – засмеялась матушка Шанэ. – Я – старая чудачка и люблю свои старые вещи. Чем вещь старше – тем любимей и тем больше душу греет. Ой, сынок… Да и сирень – она тоже не для молодиц… Но платок-то девчоночий, две мои младшие дочки в таких ходят. Он же тоненький совсем, для красоты. А мы, постарше, потеплее вещи любим. Или… всё-таки приезжая. Не ожидала скорых холодов, да? – матушка оживилась. Она обожала строить предположения. – И денег лишних нет, чтоб купить потеплее. А сирень… А ведь в лавках можно надушиться за деньги. Учти, сынок. Не на пробу – чуть-чуть и бесплатно, а именно на день и за деньги. Это дешевле, чем целую склянку покупать, потому и в ходу. Слыхал о таком?

– Найдём, – повторил Рьен и положил шейный платок на стол, – с такими-то приметами. А если платок речной воды не касался и в тумане не побывал, то мой колдун быстро след возьмёт.

Он внимательно посмотрел на тень – на понурую курчавую голову. И мягко спросил:

– Ещё что-нибудь добавишь?

Голова качнулась: нет.

– Тогда я вас оставлю, – Рьен поспешно встал. – Побегу догонять своего помощника.

– Конечно, – бодро подскочила матушка Шанэ и остро глянула снизу вверх: – В верхнем ящике комода, где у тебя чаи, белый мешочек с травами – для семьи. Узнаешь, кто убил, – заходи после девяти вечера. Чтобы Дьёр услышал. Тогда он сможет спокойно уйти в свою реку. А я тебе ещё чая целебного дам. Ты зря, сынок, стесняешься. Ведь помогает же? Да?

– И ещё как, – улыбнулся сыскник. – Спасибо вам.

– Жду, – подмигнула она. – И обязательно с подробным рассказом.

– Сдаётся мне, вы уже всё знаете, – заметил Рьен прозорливо. – Кто, когда, за что…

– Ничего подобного я не знаю, – разгладила подол платья матушка. – Я сильна в поисках и предположениях, а вот правда от меня всегда прячется, – и торопливо, шёпотом: – Ну хоть подскажи, сынок! Ни денег у мальчика, ни дела, до зависти прибыльного, ни жены-красавицы… Ну за что?

Рьен глянул на свои бумаги, на тень и тихо ответил:

– Если у парня нет больших денег, это не значит, что та же его троюродная тётка нищая. И имеет прямого наследника. Но это только одна из версий, матушка. Чаще всего убивают или из-за денег, или из-за вражды, или, так сказать, по любви, или по случайности-глупости. Я всегда начинаю с денег, и в большинстве случаев первопричина – именно они.

***

Беспокойный дождь шёл третий день – то мелко-мелко, почти не мешая, то хлёсткими злыми потоками, загоняя прохожих под крыши. Лишь реки радовались дождям – шипели, вскипали, вставали на дыбы, бились в каменных берегах. И в такую погоду только работники Речного ведомства и отдела наблюдения не сходили с набережных, постоянно замеряя уровень воды. Наводнения в Семиречье были редкостью – реки любили жизнь и живых, – но случались.

– Он придёт, – матушка Шанэ подлила Дьёру чая. – Не переживай, сынок. Скоро придёт. И ты обретёшь покой.

И не только мастер Рьен, подумала про себя матушка. Но об этом она пока не говорила. И не была уверена до конца, и не хотела портить возможный сюрприз.

Поэт взял чашку и грустно глотнул чаю. Он давно и сильно хотел удрать от опеки, но не выходило. И матушка запретила («Здесь, сынок, ты силу рек не впитаешь, и губительные изменения в тебе не начнутся. Сиди»), и чайная не отпускала. В прямом смысле слова. Войти в неё сквозь стены получилось, а вот выйти – уже нет.

Часы пробили девять, и в дверь постучали. Дьёр с матушкой одновременно выдохнули. Развлекать нервного призрака – та ещё забота.