Чай для призрака

Девушка села за стол, снова посмотрела на тень и опять расплакалась – матушка едва успела сунуть ей носовой платок.

– Любит она тебя, дурачок, – мягко сказала матушка Шанэ. – Дорог ты ей – как друг, как брат. Всю жизнь она тебя оплакивать будет. Но ты не жалей, что чего-то не успел при жизни. Лучше скажи – отдать? То, что лишь для неё написано?

– А ты где их взяла, мать? – изумился призрак.

– Осенний ветер принёс, – весело отмахнулась матушка и исчезла в потайном коридоре, чтобы быстро вернуться со стопкой старых тетрадей.

Толстых, пыльных, с пожелтевшими страницами, убористо исписанных.

– У вас час, дети, – предупредила матушка Шанэ. – От силы два. Лодочник уже в пути, и Призрачный причал позовёт в любой момент. Бью, – она ободряюще улыбнулась девушке, – соберись. Успеешь оплакать. Соберись и скажи всё, о чём молчала. И проводи – пусть он со спокойной душой уйдёт. Просто говори – Дьёр здесь и всё слышит. А когда уйдёт… ты поймёшь. А это, – и положила на стол тетради, – его слова. И его ответы на все твои вопросы.

Она долила каждому свой чай, попятилась к тайной дверце и добавила:

– Я вас оставлю. Бью, кто тебя после проводит?

– Брат, – шмыгнула носом девушка. – Он лодочник. Ждёт у причала.

– Час у вас точно есть, – повторила матушка Шанэ, открывая дверь.

– Подождите, – Бью отёрла слёзы и встала. – Вы… Как вы узнали?.. Что случилось?.. Ну и… – её губы снова дрогнули предательски.

– Осенние листья нашептали, – подмигнула матушка. – Подробности расскажу позже. Знаю, ты, как и все семиреченцы, не очень-то веришь в призраков и мой дар. А он есть. Но о нём – потом. Хочешь – оставайся после и поговорим. Или заходи в любое время. Я всегда буду тебе рада, Бью. А теперь прощайтесь, дети.

И она ушла, тихо притворив дверь.

Хвала вечным пескам, всё получилось.

Дело 2: Вечные странники

– Сынок, я же не раз тебе говорила: не все души убитых на мой огонёк приходят, – матушка Шанэ терпеливо улыбнулась. – Моего приюта и помощи ищут лишь незнающие – кто их убил, зачем, почему. Это и при жизни случается: человек не знает, мечется, мучается, ищет ответа, не находит – и придумывает, и верит в него. И перерождается для новой веры и нового себя. То же и с душой происходит, только она ещё и силу рек вбирает, пока мечется. И потому Лодочник не может сразу до души добраться.

Она пригубила чаю и добавила:

– А если человек знает, кто – или до смерти узнаёт, или сразу после, или подозревает, что убьют его, – чего ж ему метаться? Да, обидно, да, отомстить хочется, но главное – он знает. И Лодочник тоже – где именно душа находится. Иначе бы – слыхала я от зятя, сколько в трущобах за ночь народу порезать могут, – у меня бы тут не протолкнуться было.

– И ваша сила распространяется не только на Семиречье, но и на города-соседи? – уточнил Рьен на всякий случай и не для себя.

А для третьего собеседника – седоусого сыскника из близлежащего, всего-то ночь вниз по реке Тягучей, крохотного городка Мелкодонье. Мастер Тьёш выглядел угрюмо, к чаю так и не притронулся и всё ждал, когда они перейдут к делу, ради которого он и приехал спозаранку на поклон к главе столичного отдела убийств, нарядившись в свой лучший выходной костюм.

– Конечно, – кивнула матушка Шанэ. – И были, помнится, мелкодонцы, были. Но давно – почитай, лет пять назад последнего привечала. Тихо у вас, – добавила она, кивнув гостю, – спокойно. И городок славный.

– И всё-таки выслушайте мастера, – настойчиво попросил Рьен. – Рассказывай, Тьёш.

– С самого начала года у нас странно умирают люди, – приезжий сыскник сразу приступил к делу. – Едва закончились прошлая осень и дни Мёртвого времени, как в первый же день зимы привезли замёрзшего бродягу. Ничего странного, подумали мы. А в конце зимы привезли следующего – одинокая старушка отправилась вечером в лавку, а утром её нашли рядом с домом. Три шага до крыльца не дошла.

Матушка Шанэ нахмурилась. Она пока не понимала, причём тут её дар, но Рьен бы кого попало не привёл. Если его нюх подсказал, что дела Мелкодонья – это и её дела тоже… Значит, так оно и есть. Нюх у Рьена всегда был отменный.

– Весной – новый мертвец, – степенно и основательно докладывал мастер Тьёш. – В первый же самый день. Тоже бродяга, и не наш, не местный. Позже мы выяснили, что, простите, семиреченский он. Неизвестно, зачем забрёл, но и неважно это. После – тишина. А в последний день весны…

Матушка внутренне похолодела – она начала понимать. И пусть сыскник пока не всё важное озвучил (а может, и не нашли они этого), матушка Шанэ и без главных доказательств объяснила бы, кому и зачем нужны смерти в начале и в конце сезона. И для чего неизвестный их использует.

– …и дальше – в последний день весны, – продолжал подробно излагать сыскник. – И тоже бродяжка – мальчишка, лет десять. А в первый день лета – второй, его дружок. Они всегда парой бродяжничали, друзья не разлей вода. Их вечными «бегунками» называли – нормальные семьи, работящие, а у пацанов река Кипучая в душах бурлила, простите, чрезмерно. За ними весь город присматривал, все подкармливали и кров давали… Да вот недосмотрели.

Матушка открыла рот для вопроса, но, поймав многозначительный взгляд Рьена, промолчала.

– Этим же летом, то есть пару лун назад, наш колдун взял молодого помощника на обучение сыскному делу да чтоб заместо себя потом оставить. Сам-то он ничего не видел, да и мы не находили. Причины – когда явное обморожение, когда от явной старости, а мальчишки где-то вино раздобыли палёного, простите, качества. И люди все разные – и просто одинокие, и бродяги, и юные дурашки, и мужчины, и женщины, и старики, и дети. Вроде бы ничего общего… пока наш молодой рвение не проявил.

Матушка Шанэ навострила уши.

– Тела мы в «ледяной» мертвецкой храним одну луну, – мастер Тьёш по-прежнему говорил ровно и сидел с прямой спиной, как перед начальством. – После либо семье отдаём, если опознаны, либо прах по родной умершему реке пускаем, если он в храме зарегистрирован, либо по Кипучей – служители храмов говорят, что ей бродяги принадлежат как вечные странники. Но колдун, конечно, с тел слепки снимает и хранит их в склянках, чтоб можно было вернуться к делу.

Рьен выразительно поднял указательный палец: внимание, мол.

– Мальчишки мёртвые молодому нашему не достались. Но досталась одна лёгкого, простите, поведения девица, которую нашли в конце лета – прямо на главной набережной реки Тягучей. Долго он вокруг неё вертелся – никаких причин смерти, даже из-за вина. Просто уснула и не проснулась отчего-то. А молодой – он же молодой, ему же надо доказать, что он не недоучка, – и приезжий сыскник впервые позволил себе эмоцию – улыбнулся в густые усы, но сразу же посуровел: – Он-то и нашёл странную метку – мелкую, на левой ступне у пальцев. С виду – синяк синяком, но в форме знака. Молнии. От него все отмахнулись, а в первый день осени – новый труп. Парнишка-посыльный, сирота. Тоже без каких-либо причин помирать. И тоже с синяком на ступне.

Мастер Тьёш перевёл дух и глотнул чаю, чтобы промочить горло. Матушка воспользовалась паузой и тихо спросила:

– А знаки одни и те же или разные?

У Рьена загорелись глаза, но он смолчал, хотя засыпать матушку вопросами хотелось до невозможности.

– Разные, – приезжий сыскник вытащил из внутреннего кармана расстёгнутого плаща пачку сложенных листов. – Молодой наш, уловив в этих смертях некий смысл – первые и последние дни сезонов, синяки эти, ненужность обществу большинства жертв, – изучил все слепки и у всех нашёл синяки-знаки.

– Вот, гляньте, – Рьен протянул матушке через стол листы.

– А после, конечно, колдун наш полез в архивы, – добавил мастер Тьёш, – но ничего не нашёл. В семиреченском архиве тоже ничего. А раз здесь нет… то, вероятно, это не северное.

– И мы к вам не как к духовидцу, а как к жительнице Юга, – пояснил Рьен. – Что скажете?

Матушка Шанэ быстро перебрала листы с рисунками и ещё больше похолодела. Столько лет – нет, столько веков (!) назад – это запретили… Откуда же она всплыла, эта гниль, да ещё и здесь, на Севере, где нет подобных запретов – потому что нет признанной колдовской работы с душами умерших…

– Друзья мои, не желаете ли отобедать? – она отложила листы. – А я тем временем расскажу вам одну южную историю.

– Да, – ответил за двоих Рьен и, повернувшись к сыскнику, распорядился: – Не спорь, Тьёш. Ты и сегодня не завтракал, и вчера вряд ли ужинал. И ты не на приёме. Расслабься и поешь. Это приказ.

Приезжий сыскник длинно выдохнул и сразу же обмяк, откинувшись на спинку стула. Рьен встал, снимая плащ и шейный платок, а матушка Шанэ позвонила в колокольчик, вызывая служанку, и попросила принести гостям по дежурному блюду.

И приступила к рассказу.

***

Южане тоже испокон веков живут среди своих рек и на островах – среди рек вечных песков и на островках-оазисах. На заре времён Юг был буйным и диким: вырезать в набегах всё население оазиса и забрать в рабство души убитых считалось нормой. Да, души здесь видели всегда. И всегда умели с ними работать – укрощать, подчинять, не отпускать в Мир вечных песков на перерождение.

Однако в какой-то момент владыки оазисов смекнули, что так и до вымирания недалеко. И останутся в итоге править совершенно пустынным Югом несколько самых сильных колдунов да несметные полчища призраков. И, собравшись на нейтральной территории, владыки договорились – набеги прекратить, повальное рабство призраков запретить, а до тех оазисов, где нет владык, собрав сводные отряды, донести: будут набеги – все владыки против объединятся. И вырежут несогласных под корень.

Население после этого стало прибывать, но не слишком. Тогда-то колдуны и постановили: как можно скорее отпустить большинство рабов. И если брать новых, то только отпуская прежде старых. Чтобы они перерождались в новых людей. Великим пескам, как ни молись, ничего не взять там, где пусто.

И на очередном сборе было решено следующее. В услужение брать только преступников и только тех, кто сам хочет остаться и очистить душу от грехов. Слуг (уже не рабов, да, и слуга мог в любой момент сказать, что всё, он своё отработал, и хозяин обязан его отпустить) будет иметь ограниченное количество людей. Например, мать, потерявшая единственного ребёнка и неспособная к деторождению, или многодетные семьи, или колдуны, или люди опасных профессий (те же сыскники). И, конечно, люди с деньгами свою дорожку к призракам протоптали – за очень большую плату им позволили с личного одобрения владык нанимать слуг, но всё-таки не больше пяти-семи на семью.