100 свиданий с ведьмаком

Они уже шли за столик, когда у сцены появилась Береника. Пьяная, растрепанная. Завизжала, как кошка, которой прищемили хвост, привлекая всеобщее внимание, сдернула с руки сдерживающий браслет и со всей силы ударила в куб с мечущимся в нем мруном.

Стекло было особым, серебряным, крепким, но и Береника была дочерью ведьмака и транс-магини. Осколки куба хрустальным потоком хлынули под ноги посетителям. Несколько секунд народ молча соображал, потом решил, что настало время для паники. Ника сама чуть не попала под когти мруна, но отмахнулась магией, почти не глядя, вереща на ультразвуке. «Бабы», – с тоской подумал Елисей, запихивая Беляну себе за спину.

В голову ударило мруновой магией. Даже Есе стало нехорошо. Пытаясь пробить проход к выходу, тварь добавила свою «ноту» к звуковым модуляциям Береники. Дуэт получился отменный, жаль, что мечущиеся и затыкающие уши люди его не оценили. Если те, кто стоял ближе к сцене, еще понимали, что происходит, то задние ряды паниковали на совесть. А ведь опасности в целом и не было, нежить сама боялась. Чтобы питаться, мрунам нужны тихие темные места и заплутавшие горожане, а не шумные клубы и пьяные ведьмаки. Хорошо, если только пьяные. Эх, если бы еще ведьмаки были ведьмаками, а не тучным, ленивым стадом, откормившимся на поле заслуг их отцов, дедов и прадедов!

Тварь прошмыгнула мимо, мотая вытянутой башкой и шипя. Еся выхватил с ее пути остолбеневшего репортера, оттащил его в угол. Чем достать мруна? Голыми руками-то не возьмешь.

Беляна вцепилась Елисею в плечи.

– Что это? Нежить?

– Не бойся! Держись рядом с Изей. Вон он. Изя, сюда!

Лепрекону ничего объяснять не понадобилось. Он быстро повел Беляну к выходу, осторожно лавируя в толпе. Девчонка оглядывалась, а Еся пару раз оглянулся на нее. Мало ли, народ носится, топчется. Случись что – ему перед драконами отчитываться. Коровок она заведет, козочек. Ей только коровок пасти, с такими… данными!

Ника у сцены сидит, сопли по лицу размазывает, подвывает, таращась по сторонам. Протрезвела, что ли? Поняла, что учудила? Истеричка. Хоть бы раз намекнула, что у нее на Елисея какие-то виды. Он же не химер – чувства считывать. Встретились, покувыркались от скуки – и по своим делам.

Откуда-то вынырнул Олег. Ну хоть этот не растерялся. И оружие где-то взял, короткий изогнутый клинок. Елисей поднял откинутый Никой серебряный браслет. Выгнул в полосу, приложив недюжинное усилие – хоть какое-то оружие. Серебро неприятно укололо его в руку остаточной транс-магией, чужой и недоброй.

Олег и Еся обменялись короткими фразами:

– Где она?

– Кажется, на крышу прорывается.

И точно: стены и пол на лестнице и в коридоре с техническими помещениями и туалетами носили следы лап, когтей и ударов сильным телом. Тварь пометалась по второму этажу и ушла на крышу, через одно из выбитых окон.

– Ты налево, я направо, – сказал Ступин.

Елисей не стал спорить. Сейчас главное – не упустить мруна, не дать нежити добраться до трещины в Яви. Тварь еще на крыше, иначе внизу уже орали бы прохожие. Время непозднее, на улице полно народу, мамок с колясками, детей. Тут центр: фонтаны, игровые площадки. Поимка этой конкретной нежити стала для Еси принципиальным делом. Он вроде не виноват, в том, что Ника кукухой повредилась… и вроде как виноват. И вот он, Веденеев, стоит на крыше, чувствует неприятный холодок по коже, хотя вечер теплый.

Холодно. Это ему не показалось. Где-то рядом трещина в Яви, из Нави стужей несет. Поэтому мрун так на крышу рвался – почуял, как родным «домом» пахнет. Но что-то подсказывало Есе, что нежить не ушла, что она еще рядом. И от этого становилось еще тревожнее. Любая другая уважающая себя тварь давно бы утекла в Навь. А эта или очень глупая, или очень… странная.

Цокнули когти о металл, засвистело. Тоненько, глухонько. Словно человек губы сложил и выдохнул. У Еси встали дыбом волоски на шее. Да что с ним такое? Это ведь мрун, навья иллюзия! Ну кинется, разве что массой прижать сможет, чтобы до горла хоботком дотянуться.

– Ведьма-а-ак, – раздалось тихое, сказанное то ли высоким мужским голосом, то ли грубоватым женским.

Еся крутнулся на пятках, вгляделся в глубокие тени. Луна за облаками, на крыше горят фонари, особые, от нежити, заряженные пламенем драконов, но этой твари на них плевать. Елисей больше догадался, где сидит мрун, чем увидел его.

– А ТЫ меня выслушаеш-ш-шь?

– Кто здесь? – строго спросил Елисей. Не может быть, чтобы это нежить с ним человеческим голосом разговаривала.

– Никто. Просто пос-с-сланник.

– Мрун? Это ты… говоришь со мной? – это прозвучало… глупо, но Еся видел два горящих на фоне магической будки огонька – выпуклые глаза нежити. И рот, что шевелился в такт словам.

– Удачно ты нам попалс-с-ся, – прошептала тварь. – Твой интерес-с-с в деле имеется. Нам это нравитс-с-ся.

– Какой еще интерес? – ведьмак начал потихоньку приближаться, чувствуя непривычный страх.

– Боиш-ш-шься?

– Это тебя-то? – Еся принялся осторожно обходить чердачную трубу.

– Лебеди Черной, – выдохнула тьма.

Елисей застыл.

– Ты…?

– Я пос-с-сланник Навьей Рати. Рыщ-щ-щу во тьме. Ищ-щ-щу то, что мне обещ-щ-щано. Помоги Лебедь найти. Она и тут, и там, прячется в иллюзиях, навьям глаза отводит. Укажи на нее. Не жалей Черную. Она тебя не пожалела. Лебедь – наш-ш-ша по закону Навьему, не людьми писанному. Все равно доберемся. Но жертв меньш-ш-ше будет… среди гражданского нас-с-селения, – мрун захихикал.

Спина у Еси покрылась холодным потом. Он молчал, переваривая услышанное. Значит…

– Значит, прав я был, – и сам не понял, что сказал это вслух.

– Прав, – мрун хмыкнул. – Думай, ведьмак. Даем тебе трижды тридцать дней и три ночи. А потом ратью пойдем. Пожалей город. Много невинных людей пос-с-страдает.

Еся очнулся от мерзкого ступора и шагнул к стене. Тварь изогнулась, взлетела на крышу магической будки и растворилась в воздухе. Трещина полыхнула синим навьим огнем – закрылась.

– Веденеев! – в окно вылез Олег. – Что, упустил?

– Угу, – медленно произнес Еся, приходя в себя. – Вон там разлом был.

– Что с тобой? Под воздействие попал?

– Да что-то… такое… было… странное.

– Да? Ты в норме? Ну пошли. Только давай по пожарной лестнице спустимся. Там Толли Сагус явился, рвет и мечет. Короче, закрывают клуб. Беренику в участок забрали. Как бы тебе не попало.

– Да пусть, – рассеянно проговорил Елисей, вытирая с лица холодный пот.

Глава 8

«…Когда дяде Эше в офис позвонили два забористых пацана, желающих сделать капитал на наивности пожилого человека, дядя поимел большой и красивый перформанс, как тот лысый упырь из Лесовищ, которого жрецы два часа гоняли по храму поддельными серебряными лампадами с просроченным ладаном.

Эти два, прости господи, гешефтмахера представились сотрудниками банка и прямо среди здесь принялись вешать отборную лапшу на несчастные уши дяди Эши. Дядя Эша честно рассказал им номер своей ячейки, код, маленькие цифры на обороте конверта и свое имя. Фраеры отправились в банк, и все у них шло хорошо, пока им не предложили представиться. И тут с них слетел их фасон, потому что если кто-то поимел идею сказать за имя лепрекона и не сломать гарнитур во рту, так пусть начнет с того, что от этой идеи откажется. К тому же дядя Эша никогда не держал свое золото в банке. Как одобрительно говорила моя тетя Дофа, жена дяди Эши, ни один имевший много и подробно пожить лепрекон не свяжется с банком, особенно если сам в нем работает».

Из выступления стендап-комикаИзи Валуриуса

Новое знакомство, по уже сложившейся в Лисьем переулке традиции, я начала с пирогов. С клубникой. Лютый признался, что его брат Злыдень обожает клубнику. Ягода в Сильверграде была так себе, не сравнить с нашей, кривовцовской. Но, рассудила я, местные-то привыкшие.

Елисей явился рано, буркнул что-то и скрылся в подвале. Грохотал там и так некрасиво ругался, что заслушивались даже тролли. Можно было подумать, что это я накануне насильно потащила несчастного ведьмака в клуб. И кстати, мне ОЧЕНЬ не понравилось то свидание.

Злыдень держал популярную в городе лавку «Модное платье»: сам подбирал ткань, сам кроил и сам шил. И, по словам Лютого, давал советы по имиджу. Именно это мне и нужно было – совет. Наряды, которыми я так гордилась в Кривовцах, в Сильверграде привлекали ненужное внимание. Когда я вспоминала взгляд Олега, этого странного, неестественно красивого ведьмака, по коже пробегал холодок. Мне такой интерес не надобен был и даром. Меня та вырвавшаяся из куба на волю нежить испугала меньше, чем ледяные глаза Ступина.

Звякнул колокольчик на входе, я шагнула через порог магазина Злыдня и застыла. Лавка кипела жизнью… сама по себе: на раскроечном столе звонко щелкали в воздухе ножницы, и ткань вздымалась волной под их лезвиями, строчила швейная машина, и кто-то невидимый поправлял бирюзовое платье на манекене с пышными формами.