Паутина

Паутина
Дарья Перунова

Действие происходит в современном мегаполисе. Главной героине Кате 17 лет. Эта девушка с внутренним личностным стержнем, со склонностью к рефлексии, сомнениям, душевным переживаниям и стремлению докопаться до сути. Она заканчивает 10-й класс. Впереди – каникулы, солнце, счастье. Но один день меняет всё. Просмотренный однажды фильм запускает страшное зло в её душу. Эпизодически она оказывается подвержена влиянию неких истлевших теней, отвратительных двойников, ментального зла. В попытках освободиться она всё больше запутывается, душа её блуждает по лабиринтам подсознания, страдает, пока не обретёт прозрение и целительную опору, дающую ей силу.

Дарья Перунова

Паутина

Мама с папой стоят у двери. И, кажется, в глазах папы теплится некая лукавая искорка, он, слегка отворачиваясь, прячет свою улыбку Чеширского Кота. Догадывается, какой у нас здесь начнётся дебош с моей подружкой Янкой, как только за ними закроется дверь. Они уходят к Вере Николаевне, маминой подруге, у которой соберутся «нужные люди».

Мама как-то по-особенному хрупка. Её фарфоровая кожа с роскошными смоляными от природы бровями всегда меня впечатляет, а сегодня она просто светится. Стоя уже на пороге, мама всё медлит. Её легкое изумрудное бледно-зеленое платье, совсем летнее, очень идёт к её тёмным волосам, но что-то всё-таки её, видимо, не устраивает. Она одёргивает перед зеркалом свой наряд, пытаясь разгладить заметные ей одной мифические складки, поправляет прическу, теребя отдельные завитки своего короткого волнистого каре, и как бы в раздумье потирает тонкую шею. Свет бра стекает на эти растерянные движения не в силах погасить сомнений. Поворот головы к папе, и – ее полуно?чный блеск глаз оживает радостью и наполняется папиной уверенностью.

А папа всегда уверен и спокоен. Его ладная фигура излучает прочную стабильность. В нём в сравнении с мамой всё – наоборот: он светловолос, крепок, надёжен, устойчив, энергичен. Ясность мышления никогда не изменяет ему. Сейчас он успокаивающе приобнял маму и мягко, но настойчиво развернул к выходу под её воркующий смех.

Едва захлопнулась за ними дверь, как мы с Янкой бросились на кухню. Здесь не так давно был сделан ремонт, что превратило это охламо?нское помещение в черно-хромированное царство с особой стильной мрачностью. Янку восхищает эта торжественная чернота – в противоположность повсеместному заурядному бе?жу.

Мы щёлкаем замком темного шкафа-бара с зеркальным отражением серебристой отделки. Папа словно бы случайно не запер его. И нашим дорвавшимся взорам предстало хрустальное изящество бокалов, бутылок всех форм и цветов, запестрело в глазах от этикеток.

Вот она, свобода. Заканчиваем десятый класс. Впереди лето, а ЕГЭ только на следующий год. Сегодня же всего лишь второе мая 2013 года, и мне исполнилось семнадцать!

Мы нарядные. Янка сверкает и пайетками, и рыжими непослушными волосами. Я тоже в кои-то веки в честь дня рождения решила напялить что-нибудь поженственнее джинсов, так-то, обычно, я не очень до такого охоча – с моей-то невнятной внешностью. Но сегодня на мне очень простое, минималистичное красное платье – люблю красный цвет! – из льна, свободного кроя. Вроде неплохо смотрится. А Янка так, вообще, считает, что только в это цвет мне и надо одеваться, он, по её словам, подходит моей якобы «протестной» натуре. В чём я далеко не уверена. Да и ладно, главное красный мне нравится, он для меня связан с революцией, переменами, приходом чего-то нового, рубе?жного, на него откликается моя душа. Короче говоря, мы припарадились.

Ну а теперь можно и оторваться! Янка и так долго томилась у меня в комнате в ожидании этого момента нашей тайной дегустации текилы и мохито, но родители все никак не уходили. Наконец-то, текила стала возможной, хоть и через добрых три часа.

Я хотела всё культурно, не торопясь, а подруга, вот ведь рыжая бестия, глотнула прямо из горлышка и, чуть не задохнувшись от остановки дыхания, такой неожиданной крепости оказался продукт, – сморщилась и сипловатым шёпотом выдохнула с видом знатока:

– Палё-ё-ёнка-а…

Всё же пытаюсь облагородить наш фуршет, выставляю креманки под мороженое, разные бокалы. Нарезаю дольками лимоны, апельсины, яблоки, посыпаю их корицей с сахаром. Обмакиваю в сахар края узких бокалов – подсмотрела, так делалось у нас, когда были гости. Потом создаю очумительное булька?нто в прозрачный сосуд.

И уговариваю мою торопыгу:

– Возьми… Только чуть потягивай, медленно… Янка, ну ты же не можешь хлебать, как корова.

Любопытно отведать взрослой жизни. В городе же нас ни в один бар не пускают – нам, видите ли, нет восемнадцати. Вот бюрократы чертовы! Яна, смеясь, даёт этому своё объяснение:

– Это всё из-за тебя, Катька. Ты маленькая.

Я и вправду, как назло, ростом не вышла и выгляжу младше своих лет, а Янка – дылда, ну просто верста коломенская.

Попробовав текилы, затем мохито, её потянуло к бо?льшему разнообразию. Эту безба?шенную экстремалку вдруг взманил абсент, тяжелая такая прямоугольная бутылища с зеленой жидкостью. По мне так, цвет очень напоминает препротивный тархун. Но какая же вокруг этого злосчастного абсента легенда! Его, оказывается, пивали непризнанные художники и отверженные гении с Монмартра! Надо же, как поэтично!

Яна и я – точно сороки. Наш глаз услаждает и желтизна лимончелло, и пузатый виски с наклейкой под шотландский плед, но последний слишком горек на наш вкус. Мы все же останавливаемся на ликёре лимончелло…

Мой день рождения для меня всегда – предвкушение свободы и радости наступающего лета, когда можно схватить электросамокат и лететь в смеющихся солнечных бликах, самой стать как бы невесомой вспышкой солнца, раствориться в ветерке, в состоянии бестелесного, легкого, беззаботного веселья.

Но в этот раз, кроме ожидаемого предстоящего лета, ещё и четвёртое мая обещает небольшое веселье, хоть и совсем в ином смысле. Намечается своего рода развлечение – поучаствовать в зрительской массовке на съёмках некоего дурацкого телешоу а ля Малахов. Странно, вроде и понимаешь тупизм и беспонтовость подобного действа, а все равно чувствуешь себя как бы в центре «светской» тусни?.

В качестве одного из героев этого ток-шоу приглашена мамина лучшая подруга – Вера Николаевна, она и позвала на зрительские трибуны в студии нас с мамой. Мамину подругу я обожаю. В свои сорок она легко сойдёт за двадцатипятилетнюю миловидную пухляшку с ладно скроенной фигуркой. И при этом успешный психолог-коуч. Собирает на свои семинары и мастер-классы, так сказать, стадионы. Частенько и меня психологически поддерживает.

Тема шоу с участием Веры Николаевны, конечно, дичайшая – о влиянии РПЦ на нашу жизнь. И предстоит ей дискутировать – с настоящим батюшкой. Воображаю себе эту картинку!

Я, потягивая холодный ликёрчик, выкладываю Янке про шоу и предлагаю ей со мной вместе полюбоваться на этот фарс, за компанию. В ответ в загоревшемся буйном огне её глаз пляшут чёртики, она сардонически хохочет: лицезреть воочию страсти телевизионного ша?баша ей по нутру.

Её активная натура уже сейчас требует выхода застоявшейся энергии. Полная куража, она свой наполненный янтарным маслянистым мерцанием бокал подносит к свету нашей включённой умопомрачительной сферической плетёной люстре, немного раскручивает ее легкий шар и чуть отталкивает – и тут всё вокруг начинает адски играть светотенью, вертеться, крутиться, словно в дискотечном чаду, только не мерцающими искрами, а тёмными полосами. Лицо у Янки тоже покрывается такой зеброй, по нему ползут тени. Она начинает, вихляясь, быстро кружиться в своих ядовито-желтых лаковых лосинах, с которыми как-то двусмысленно смотрятся объёмные мохнатые домашние тапки с головой Микки Мауса. Словно бы с бедного Микки сняли шкурку, принеся магическое жертвоприношение, и натянули на ноги.

– Кать, а этот батюшка будет… исповедовать ее грехи? – ломаясь в своём шальном танце, прика?лывается она.

– Ну твои-то точно бы не помешало.

И добавляю, стараясь не обнаруживать слишком явно свой сарказм:

– В этих ток-шоу все продумано. Вера Николаевна по сценарию должна будет, как Раскольников, бухнуться на?земь перед честны?м народом, поклониться на все четыре стороны и покаяться… Затем занавес…

– М-да-а-а, – с иронией подхватывает Янка, – эффектно, ничего не скажешь.

– Зрелищно, – поддакиваю я в том же духе, – Вера Николаевна человек понимающий. Раз «малаховский» контингент любит такой цирк, она подарит лохам такое шоу, какого они жаждут.

***

И вот наступает четвёртое мая. Я дожидаюсь Янку и маму в торговом центре в мамином магазинчике. Отсюда вместе поедём на телешоу. На душе легко, почти празднично, и точно, скоро ведь 9 Мая.

На улице неожиданная жарынь, двадцать пять градусов. Чудесное вездесущее солнце. Даже в нашей школе все окна были распахнуты. Из окон класса виден школьный двор – он довольно ухожен, с чудом сохранившимися среди детского вандализма рядами уже расцветающих яблонь. В такие погожие солнечные деньки коридоры, омытые свежим воздухом, кажутся опрятными и просторными. Голоса пухлощёких первоклашек. Смешные молочные котята. Смотрю на них с высоты своих семнадцати и кажусь себе древней бабцо?й.

Неподалёку от школы мы купили квартиру три года назад. Нам повезло. Раньше я целый час добиралась на занятия, а сейчас – всё рядом. И в этом районе дома новые, совсем близко есть торговый центр, куда при желании с уроков можно сбежать в кино. Тут же лаунж-кафе, вчера уже заработала открытая веранда. И ее сразу же захватили стайки тощих длинных девиц. Они прохлаждаются. Проваливаются в широких мягких креслах. Едят, как колибри, – пару веточек, пару ягодок. Смакуют коктейли, держа бокалы худенькими лапками. Сверкают узкими запястьями. Это напомнило мне недавно виденный фильм «Мемуары гейши», где старая гейша учила молодую красиво показывать свои запястья для завлечения противоположного пола…

Итак, я в торговом центре. Это четырёхэтажное пространство в виде просторного сквозного колодца-атриума, устремлённого вверх вдоль всей высоты здания к светопрозрачному шатру крыши. Мне нравится, что сразу с нижнего уровня открывается круговой обзор на панорамные застеклённые кабинки бесшумных ли?фтов, на торговые галереи с эскалаторами, светлыми коридорами, площадками для отдыха, сверкающими соблазнами витринами и лёгкими мостиками переходов. Сколько ж тут всякого – манящего, зазывающего, провоцирующего меня оставить здесь денежки, которые мне иногда дают родители на карманные расходы, или же, не так часто, на шопинг: всякая развлекаловка, киношка, ледовый каток, боулинг, фитнес-центр, кофейни, кстати, бывают и лекции… Сияющее, бликующее многосветием нарядное пространство рождает у меня чувство какого-то драйва от всего этого многообразия товаров, света, воздуха. И чувство необъяснимой свободы и беспечности.

Здесь множество людей. Разных. И так интересно наблюдать за ними. Гораздо более увлекательно, чем рассматривать, например, недвижные экспонаты в тихом музее с призывающими к порядку чинными смотрительницами в белых кружевных воротничках. С театром это, конечно, не поспорит, но тут тоже присутствуют свои моменты театральности, на которые можно смотреть, наблюдать, и в таком наблюдении, прежде всего, за спонтанными проявлениями обычных людей, занятых ритуалом шопинга, есть свой кайф – они натуральные, не придуманные сценаристом и режиссёром, и в них, бывает, просвечивает их жизненная история.

Я частенько здесь бываю, могу с закрытыми глазами попасть в мамин бутик модной женской одежды на втором этаже. В нём мягкая цветовая палитра стен в пастельных охристых тонах. Лаконичный интерьер. Эффектное освещение. Оно продумано так, чтобы в центральной части торгового зала с потолка свисала изысканная ретро-люстра – мамина гордость. И она своим светом должна выделить под ней фигуры стильных манекенов на подиуме, стоящих-сидящих группами, одетых в наряды под 1950-е. Манекены, по маминой задумке, призваны задавать определенную атмосферу и стиль её магазинчика. Маме не откажешь в творческом подходе. Мне также нравится, как на рейлах и отдельных плечиках оживают платья, блузки – благодаря специальной развеске, имитирующей движение, и подходящему настрое?нческому реквизиту рядом. А прозрачные полки, подсвеченные снизу, поддерживают этот эффект всякими милыми аксессуарными штучками. У одной из стен – небольшой дизайнерский диванчик на тонких ножках, кое-где виднеются пуфы из замши. Специфическую нотку в помещение привносят большие, до самого паркета, зеркала в строгих черных рамах со слегка скруглёнными уголками. И огромная черно-белая фотография в кассовой зоне – улыбающейся Одри Хепберн с её неподражаемыми распахнутыми глазами милого оленёнка.

Я человек совершенно не деловой, в маркетинге, да и в бизнесе в целом, ни бум-бум, но интерьер, думаю, вполне располагает к тому, чтоб в него хотелось заглянуть.

Мама недовольна отдачей от своего магазина. Она ведь человек 1990-х, для нее, как и для многих в то время, бизнес – это что-то вроде золотой рыбки из сказки с набором исполняемых желаний. Эта рыбка должна была бы принести ей миллионы, а приносит какую-то ма?лость, по её словам. Существенную часть съедает аренда. Весь товар по маминому вкусу доставляется из Милана, много винта?жных вещей. Выходит недёшево.

Пока я в магазине, покупателей крайне мало. За час заглянуло лишь пара-тройка женщин. Болтаю с Жанной, маминой продавщицей. Жанна – высокая, прожаренная в солярии брюнетка. Люблю наблюдать ее в деле.

Вот как раз входит немного скованный от неестественной псевдоинтеллигентности губастый толстяк со скудным опуше?нием головы, раздутыми и в испарине щеками. Но его костюм светло-бежевого цвета хорошо сшит и неплохо сидит на нем. Жанна своим намётанным глазом уже всё успела заметить и оценить. Она тут же выдвигается на боевые позиции. Начинает мырлыкающими интонациями подбадривать платёжеспособного клиента, стараясь обратить его из простого посетителя в заинтересованного покупателя, приподнимая по ходу его пока что неуверенных реплик то одну сочно нафабренную бровь, то другую. Ее смуглые приятной округлости руки так и порхают, распахивая стилизованные под винтаж шкафчики и вынимая оттуда натурального шёлка вещи. При её годами выработанной профессиональной подаче лёгкие платья эффектно вспениваются и медленно красиво опадают на прилавок. Потный морда?н слегка заморочен и озадачен. Я же со скуки придумываю себе, что платье он приглядывает не в подарок стареющей жене, а для того чтоб покруче обставить бутафорию своих шашней со смазливенькой дурой-секретаршей в собственном офисе… В завершение Жанна ловко укладывает выбранное тончайшее шифоновое платье в красивую розовую коробку и сверху перевязывает узкой лентой. Покупатель, обласканный, удовлетворенный, уходит с конфузливой улыбкой на лоснящемся лице.

Мне как до небес до Жанниного точно рассчитанного напора. Она настоящий мэтр продаж, мне никогда такой не стать. Ей, пожалуй, тоже не мешало бы вести тренинги по продажам, как это делает Вера Николаевна по психологии. Уж наша-то Жанночка впарит что угодно и кому угодно. Даже осколки челябинского метеорита, взорвавшегося в феврале средь бела дня над уральским городом, у неё с благодарностью рвали бы из рук – далеко не по умеренной цене, и просили бы завезти ещё и ещё. И Жанночка продала бы и их, хотя бы этих осколков и оказалось больше самого метеорита…

Мастер-класс Жанны закончился, и я тупо впяливаюсь в плоскую плазму монитора на стене, в сотый раз пересматривая под музыку нарезку сменяющихся кадров из «Завтрака у Тиффани». С несравненной Одри Хепберн в её культовом образе: чёрном платье с жемчугом, высокой причёской и длинным мундштуком, подносимом ко рту в изящном изгибе тонких рук.

Жанна относится ко мне по-доброму, но несколько снисходительно. И не без основания, ибо я полнейший профан в предпринимательстве. Мода тоже как-то мимо меня проскочила. Мама подарила бы мне любое из своих платьев в бутике, но я, глупо звучит, стесняюсь их носить. Мелкая, щуплая, рост сто шестьдесят. О весе даже и упоминать не стоит. И волос-то особо нет, так, мышиный хвостик. Чтоб не привлекать особо внимания, обычно я просто быстренько залезаю в потёртые джинсы и прячусь в просторный свитер. Хотя трудно определить, кто кого пугается больше, я моду или она меня. Похоже, мы обе друг от друга не в восторге. А Жанна – совсем другое дело, она напоминает мне прекрасную восточную гурию.

Машинально смотрю в зеркало – неказиста, простенькое худое лицо, бесцветные брови. В зеркальном отражении встречаюсь с гуманитарным взором Жанны. Манит рукой. Оборачиваюсь.

– На тебе медальку? – На кассе у нее целая вазочка медалек в золотинках.