Моя лучшая ошибка

– Во сколько ты вчера легла спать? – поинтересовалась она, когда я всё же, зевая, доползла до ванной комнаты. – Я помню, ты задержалась в гостиной.

– Долго читала, – пробубнила я, будто это было ответом.

Эмили и Джози, стоявшие в это время у раковин по соседству, переглянулись. Да, я вела себя странно и придумала глупую отговорку – но посмотрела бы я на них после такой ночи!

Хотя сейчас смотреть ни на кого не хотелось, так что я поспешила склониться над краном и плеснуть в лицо тёплой воды. Умывание всегда помогало мне проснуться – настолько, насколько это было возможным.

Помогло и сейчас: когда пришла пора отправляться на завтрак, я выглядела чуточку серее обычного, но это можно было списать на волнение перед первыми занятиями. Оно, кстати, было: всё-таки я не имела ни малейшего понятия об астрологии, которую приехала изучать.

– Не волнуйся: курс назначен на изучение с нуля, – попыталась успокоить меня Глория, с которой я поделилась своими волнениями – теми, что могла поделиться. – Первую пару недель вам будут объяснять, во что вы ввязались, всё разложат по полочкам…

– И попытаются отговорить, – не отвлекаясь от завтрака, веско добавила Дороти. – Что? Я всего лишь готовлю их к реальности!

– Она права, Глори, – вклинилась Бекки. – Нужно быть готовыми к тому, что почти все профессора начнут говорить: наука не для женщин, женщина должна быть матерью и хранительницей очага, науку звёзд женщине не постичь…

Кажется, она кого-то пародировала, причём похоже – даже Глория прыснула. Но тут же состроила строгую мину:

– Бекки, хватит. А если кто-то услышит?

– Тогда мне влетит, – обезоруживающе ответила та, но, кажется, её не особенно это волновало. И через мгновение я поняла, почему, так как Бекки добавила, – В очередной раз.

Что ж, мне стоило догадаться, что она бунтарка.

– Вот именно, – кажется, между Бекки и Глорией продолжался извечный спор. – Ещё пара таких раз, и они не ограничатся тем, что напишут твоему отцу. Тебя могут отчислить, Бекки.

– Вряд ли. Ты знаешь, сколько родители платят за наше обучение?

Глория, видимо, знала, потому что тут же умолкла. Дороти, на этот раз сидевшая рядом со мной, аккуратно ткнула меня локтем, привлекая внимание:

– Не волнуйся, это у них так выражаются самые тёплые отношения. Глории нужно о ком-то заботиться, а Бекки – бунтовать, как подросток. Они прямо нашли друг друга. Какие странные облики порой принимает дружба!

Да уж. Я перевела взгляд на Нику и Джози, которые тоже спелись, но совсем иначе. Они не спорили о поведении, манерах, образе жизни, и обсуждали только науку. Даже сейчас склонились над каким-то фолиантом, негромко бормоча что-то друг другу на ушко. Мисс Бендикот, которая явно не одобряла подобное поведение за завтраком, недовольно качала головой, но помалкивала. То ли не хотела привлекать взгляды к девочкам, то ли думала, что ради учёбы отклонения от правил простительны.

– А с кем ты дружишь, Дороти?

– Ни с кем, – она дёрнула плечиком. – Или со всеми. С тобой, например.

Я бы не назвала нас друзьями, не через сутки после знакомства. Но Дороти мне нравилась: мне была близка её молчаливость и сдержанность. Она не была в центре внимания, как Бекки и Эмили, не казалась помешанной на науке, как Ника и Джози, не пыталась стать для всех матерью, как Глория. Пожалуй, из всех девочек Дороти напоминала мне Мэриан: та тоже была спокойная, тихая, пусть и по-другому – мечтательно.

Даже сейчас Мэриан витала в облаках. Вилка в её руках описывала мерные круги над тарелкой, не касаясь еды, взгляд же Мэриан рассеянно блуждал, ни на ком толком не останавливаясь. Можно было только гадать, какие мысли поглотили её настолько, что, когда завтрак закончился, её пришлось подталкивать, чтобы очнулась.

– Эй, не тычь меня, – прошипела она, когда Джози повторно попыталась привести её в чувства. – Я думаю, а не сплю, если ты понимаешь разницу.

– Я-то как раз понимаю, – усмехнулась Джози, чем заработала испепеляющий взгляд через плечо.

Кто знает, во что это могло бы вылиться, не торопись мы на первое в своей жизни занятие по астрологии. Оно обещало быть неожиданным – хотя бы потому, что вопреки моим предположениям, проходило не в башне, а в обычном кабинете на первом этаже. Какие звёзды оттуда можно увидеть? Хотя, о чём это я – будто звёзды можно увидеть днём.

– Добро пожаловать, леди. Добро пожаловать, джентльмены.

Преподавателем истории астрологии оказался невысокий старичок, казалось, согнувшийся под тяжестью своих знаний. Он представился профессором Теодором Айсли – при звуках этого имени некоторые юноши взволнованно переглянулись, будто это был кто-то особенный. Мы с Эмили, севшей со мной за одну парту, переглянулись недоумённо.

– Да-да, – профессор покивал, неуклюже пряча улыбку. – Тот самый профессор Теодор Айсли, первым выпустивший современный перевод «Четверокнижия» Птолемея: до тех пор, как вы наверняка знаете, он существовал лишь на латыни и в оригинале, то есть на древнегреческом языке. Многие полагают, что с этого момента и началось возрождение и, не побоюсь этого слова, восхождение астрологии. Однако я на себя такую ответственность, конечно, не беру.

Каждому в аудитории было ясно, что скромность его напускная. Профессор Айсли подтвердил это неоднократно: давая экскурс в историю астрологии, он коротко и без особого интереса рассказал нам об опыте учёных Месопотамии и Египта – но надолго задержался на Древней Греции. И всякий раз, упоминая Клавдия Птолемея с его трудами, профессор самодовольно поглядывал в класс, будто спрашивал: помните, да, кто его перевёл? Знали бы вы, как хотелось выкрикнуть на всю аудиторию, что мы уже осознали всю степень его величия и готовы перейти к следующей теме!

Правда, не думаю, что профессора Айсли интересовало наше мнение – и под «нашим» я подразумеваю мнение девушек. Он практически не смотрел на нас, обращаясь к одним лишь юношам, ища в них понимания и восхищения. Сначала я не придала этому значения, но когда он начал задавать вопросы исключительно студентам мужского пола… Что ж, я живо вспомнила слова Бекки и порадовалась, что этот профессор по крайней мере не говорит нам в лицо всё, что о нас думает.

Такими были не все. Профессор Фишер, встретивший нас на вводном занятии по натальной астрологии, не стеснялся задавать девушкам вопросы – и подчёркивать каждую сделанную ошибку. Нет, ну скажите на милость, откуда я должна в начале первого же урока взять определение генитуры?!

– Так-так, – когда я честно призналась в своём неведении, Фишер (называть его профессором в мыслях я просто отказываюсь) удовлетворённо покачал головой, точно радовался оплошности и предоставленной ему возможности поглумиться. – А может, вы знаете, сколько домов существует в каждом гороскопе?

Я сделала вид, что задумалась над ответом, но на самом деле размышляла, что хуже: сказать, что не знаю, или попытаться дать хоть какой-то ответ. Что ж, первый вариант я уже пробовала…

– Девять? – я помнила, что дома как-то связаны с планетами, и решила попросту сосчитать их количество.

По лицемерно сочувственной улыбке Фишера сразу стало понятно: зря.

– Не думал, что когда-нибудь такое встречу, – он повернулся к студентам-юношам, будто предлагая вместе с ним оценить диковинку. – Оказывается, в наш просвещённый век есть люди, которые не знают, сколько знаков числится в Зодиаке!

Эй, но он же не так спросил!

– Но мы не должны быть суровы, – неожиданно Фишер пресёк нерешительные мальчишеские смешки. – Всё же эта юная леди осознала своё невежество и решила устранить его, обратившись за нашей помощью. Правда, при этом отняла место у более многомудрых юношей, которым обучение в сих стенах явно больше пошло на пользу…

К лицу прилил жар, порождённый одновременно раздражением и… да, стыдом. Уставившись в стол, я с ужасом понимала, что он прав. Я поступила сюда совсем не ради науки, и я заняла место —не юноши, конечно, но какой-нибудь девушки с горящими глазами, которая бы точно подготовилась к своим первым занятиям. А не рассчитывать чёрт знает на что.

– Садитесь, мисс… – закончив втаптывать меня, а заодно и других девушек, в грязь, Фишер милостиво махнул рукой.

– Браун, – подсказала я, тяжело опускаясь на стул.

Теперь я была уверена, что надолго в этих стенах не задержусь. До конца семестра разберусь с этой проклятой совместимостью, заручусь поддержкой Дерека – и на этом всё.

Глава пятая, в которой милостивая леди даёт первый ценный урок неблагодарному чурбану

– Ты ведь понимаешь, что он не прав?

Эмили, оказывается, заметила моё смятение. Во время занятия она ничего не сказала, разумно решив не привлекать внимания, но после поймала меня в дверях класса и отвела в сторону прежде, чем я отправилась на обед.

– Фишер… – Эмили оглянулась, опасаясь быть услышанной, но профессор не спешил выходить из кабинета. – Он чёртов консерватор, который не может понять, что мир меняется. Но он может держаться за прошлое, сколько хочет ведь будущее уже здесь.

Под будущим она имела в виду нас: себя и меня, одними из первых, перешагнувших порог академии. Но она не знала, зачем пришла я.

– Ты не понимаешь, – покачала я головой.

– Думаешь? – глаза Эмили сузились. – Правда думаешь, что только тебе тяжело? Мой отец отрёкся от меня, когда я примкнула к суфражисткам. Моё обучение оплачивает тётя – мне повезло, что она достаточно богата для этого, иначе… не знаю, мне пришлось бы работать на спичечной фабрике.

По моим рукам пробежали мурашки. Все знали, что случается с девушками с фабрик.

– С тех пор, как прошла вступительные испытания, я каждый день думаю о том, что не имею права вылететь отсюда. Только если я продержусь эти четыре года, только если получу диплом, я смогу отплатить своей тёте. Видит Бог, если бы не это, я много, очень много сказала бы этому…