Листва. Журнал-студия «Вологда»

– Привет, можно к тебе? – донеслось до меня откуда-то из-за спины. Обернувшись, я увидела Олю Кудрявцеву из 9а. Мы с ней вместе ходили на танцевальный при нашем сельском Доме культуры. – О, привет, Олька! Садись, конечно.

Оля села напротив, поставив на стол тарелочку с пончиком и чай, и улыбнулась мне, хвастая своими милыми ямочками на щечках:

– Ань, ты покрасилась? Тебе хорошо, светло-русый идет к твоим голубым глазам. – Спасибо, – засмущалась я, – Это к нашему концерту в СДК. Вчера как пришла со дня рождения Андрея, так сразу и занялась – полночи провозилась. Как ты-то дошла, успела до прихода отца?

Оля нахмурилась:

– Нет. Опять получила по полной программе.

Я постаралась сменить тему:

– Погуляли вчера отлично. Андрюха, правда, сегодня на уроки не пришел. У нас физра с 11 была, так я его не видела. Зато Громова весь урок брюзжала, что еще поквитается с ним за вчерашнее. Не может успокоиться, что он ее выгнал

. – Да, Андрюша вчера перебрал. Звонила утром – трубку не берет. Как увижу, получит у меня за все, – Олька погрозила кулаком.

Мы дружно рассмеялись.

– А Громова сама заслужила, пусть не обижается теперь, – Олька откусила маленький кусочек пончика и запила чаем.

– Ты как, готова завтра выступать? Не боишься? – поинтересовалась я у Оли. – Говорят, все билеты на завтрашний концерт в СДК продали, даже ветераны придут сразу после митинга в центре.

– Переживаю, конечно. Андрюхе все уши прожужжала про наш журавлиный танец. Он все смеется над нашими нарядами из белых простыней. Говорит, мы в них не на птиц похожи, а на каких-то жутких приведений, – Олька опять нахмурилась.

– Ой, да много он понимает, – отмахнулась я, – не бери в голову. – Не могу, обижаюсь на его слова, ведь он смеется над тем, что мне важно. Конечно, потом извиняется, смешит меня. «Журавушка, – говорит, – ты мой белый, не грусти…». Мы опять рассмеялись.

Вдруг лицо Оли помрачнело:

– Ань, к нам Громова идет со своими прихвостнями». Мы напряженно замерли.

– Я смотрю, девочкам весело? – Громова остановилась у нашего стола и по-деловому скрестила руки на груди. Подруги последовали ее примеру. Настроена она была по-боевому, ей явно хотелось отомстить за вчерашнее.

– И тебе «здравствуй», Настя, – ответила я, глядя на ее ярко накрашенную, наглую физиономию.

– Тебя вообще не спрашивают, – тут же нагрубила мне Громова, гордо задрав свой остренький подбородок.

– Меня интересует вот эта бесстыжая серая мышь, которая позарилась на чужой сыр! – Настя кивнула в сторону Ольки. – Андрей сам ушел от тебя, не придумывай! – вступилась я за Олю.

– Да это она крутила перед ним своей рыжей гривой! – заорала Настя, вцепившись Оле в волосы. Олька вырвалась, выбежав из-за стола, и оттолкнула Громову так, что та долетела до следующего и с грохотом врезалась в него. Вокруг нас стала собираться толпа любопытных. Я попыталась найти глазами учителей, но как назло никого не было, а у раздаточной все шумела очередь. Поварам было явно не до нас…

– Ты совсем страх потеряла? На кого руку поднимаешь? – Громова в ярости опять приблизилась к нашему столу, на ходу поправляя свой растрепавшийся жиденький хвостик на голове. – Да я тебе сейчас все космы повыдергаю, будешь завтра лысая в своей белой простыне на своем концерте скакать!

– Да пошла ты! – Олька сверкнула зелеными глазищами. Толпа вокруг засвистела и заулюлюкала. Все жаждали продолжения.

– Девочки, успокойтесь, эта ссора бессмысленна! – попыталась вразумить я их.

– Бессмысленно существование этой серой мыши! – Громова указала пальцем на Олю. – Она же никому не нужна! Никому! – Настя вплотную подошла к Ольке. – Вот где твой Андрей сейчас? Видимо, не до тебя ему! А родители у тебя вообще есть? Отец – алкаш, мать кто-нибудь когда-нибудь в школе видел? Может у них хотя бы хватит совести завтра к тебе на концерт прийти? Хотя нет, папашу не бери – увидит тебя в белой простыне, решит, что у него белочка случилась! – Громова расхохоталась. – А мать и так не придет, ей же все время не до тебя!

– Ты откуда знаешь? Не много ли на себя берешь, Настя? – я вступалась, как могла, мое сердце сжималось, видя стеклянные глаза Ольки. Она еле держалась, чтобы не расплакаться.

– Да весь поселок знает! Здесь все все про друг друга знают! И Кудрявцева не исключение! – наконец Громова выдохлась и замолчала, видимо, устав от собственного крика. Олька медленно развернулась и пошла прочь из столовой. Толпа разочарованно загудела. Драки не будет.

– Оля, да это она все от обиды говорит! Не обращай внимания! – я не хотела, чтобы Олька верила во весь этот бред. Оля обернулась и, глядя на меня, сказала: – Все нормально. До завтра! Я приду.

В столовую, как нельзя «вовремя», вошла завуч. Все сразу притихли и стали расходиться по своим делам. Хрупкая Олина фигурка скрылась за дверями столовой. Я подхватила свою сумку и грустно побрела на алгебру. Мне было ужасно обидно за Ольку. Я ругала себя за то, что не смогла ее защитить, ведь я же старше… Но, как оказалось, ничуть не сильнее…

Часть 3. Ради нее, своей Ольки…

Оля медленно шла знакомым до автоматизма маршрутом домой. Последний урок она прогуляла: не смогла пойти, не хотела, чтобы ее видели такой – зареванной и жалкой. Ее душила сильная обида, от которой по щекам то и дело текли слезы, как бы она ни старалась их сдерживать. Она пробовала звонить Андрею, маме, но никто не отвечал. «Все наладится, – пыталась успокоить себя Олька, – за черной полосой наступит белая, переживу». Подходя к дому, Оля увидела на крыльце отца с матерью. Они опять скандалили, судя по стоявшему на весь двор крику.

– Еще только 8 число, праздник завтра, а ты уже «на бровях», сволочь! – кричала мать, выталкивая отца из входной двери дома.

– Пусти, Людка, не нарывайся! Я только за заначкой! – отец еле стоял, держась за дверной косяк. – Ни копейки тебе не дам! Проваливай туда, откуда пришел: пусть тебя, ирода, там и поят за свои! – тут мать заметила подходящую к крыльцу Ольку.

Усталое морщинистое лицо Люды озарило что-то, похожее на слабую улыбку:

– Олюшка, ты чего сегодня рано? Отпустили с уроков? – Да, отменили последний, – Олька соврала, виновато опустив глаза.

– Явилась, оторва, – прохрипел отец. – Молчи, чудовище! – Люда сердито толкнула его худой рукой в бок. Олька поднялась по ступенькам и подошла к родителям.

– А чего ты грустная? Случилось что? – Люда обеспокоенно смотрела на Олю своими потухшими зелеными, но такими же большими, как у Ольки, глазами. – Да ничего особенного, поругалась с одной девочкой в школе. Ты не переживай – и так устала со смены, – Оля погладила маму по рыжим с сединой волосам. – Ну смотри, я же могу сходить, поговорить с этой хулиганкой и ее родителями, – Люда говорила как-то неуверенно. И она, и Олька понимали, что этого не будет. Со своей работой и постоянными шабашками Люда не то что до школы, даже до дома доходила невсегда.

– Ладно, мам, забудь, – Олька улыбнулась.

– Давай пробегай уже, – Люда постаралась пропустить дочь. Отец полез следом за Олькой, но тут же получил сильную затрещину в лысую голову. Люда вытолкала его с крыльца, а потом еще и выгнала за калитку. Он особо не сопротивлялся, так как был сильно пьян.

– Пока не протрезвеешь, не возвращайся! – прокричала Люда вслед качающейся фигуре мужа, одиноко бредущей по дороге. Он лишь смог промычать что-то нечленораздельное в ответ. Люда вернулась в дом, при этом предусмотрительно закрыв входную дверь на задвижку:

– Олюшка, иди, покушаем. Я борщ наварила, – окликнула она Ольку, накладывая в две тарелки суп.

Олька на зов вбежала на кухню и довольная уселась за стол:

– Мам, как хорошо, что ты сегодня дома! Я соскучилась!

– Оль, да я сама рада. Светку попросила сегодня меня подменить, а то сил совсем нет, – ответила Люда, поставив тарелку с борщом перед Олей и перед собой, а затем присела за стол напротив Ольки.

– Мама, а я завтра выступаю в СДК. Ты придешь? – Оля с надеждой посмотрела на мать. Люда как-то замялась:

– Оль, я завтра к соседям на целый день калымить: дрова буду укладывать. Деньги хорошие обещали…

– Мам, да наплевать на них, я хочу, чтобы ты пришла. И папа, если протрезвеет…

– На отца, сама знаешь, надежды мало. А деньги нам всегда нужны, грех отказываться от такой возможности.

– Грех все время забывать о своем ребенке! – в Ольке опять заговорила обида, да и слова Громовой буравчиком сверлили голову изнутри.

– Оля, не капризничай, ты же уже не малое дите, все понимаешь, – Люда начинала заводиться.

– В том-то и дело, мама, что еще дите! Я хочу внимания, заботы! Я хочу, чтобы вы с папой ходили на мои выступления и гордились мной! Я хочу жить в нормальной семье, где родители любят друг друга и своего ребенка, а не как у нас…