Допустим, я признаюсь

– Катюша, у тебя нет сопротивляемости к людям патологической природы. И от этого, согласись, может пострадать твой ребенок.

Мама ни на минуту не забывала Катиного детского позора. И ведь как складно звучит – «нет сопротивляемости». Действительно: полюбит Катя педофила. Настоящего! Какой ужас! И вот однажды, когда ее не будет дома, гадкий мерзкий педофил подберется к ее нежному дитя…

«В действительности у тебя нет сопротивляемости к зомбирующей семейной опеке», – резюмировал однажды Олег с нелицеприятной точностью. Он был единственным из дружеского круга, которому Орлуша рассказала о том, что у нее есть дочь. Как ей удалось скрывать этот факт от прочих пятнадцать лет? Сущие пустяки. В воспаленном распухшем мегаполисе возможно утаить и не такое шило.

Но почему именно Олег? Тут, чего уж таить, родительская корысть. Он пообещал устроить Марусино будущее. Маруся – она ведь, конечно, тоже получилась «без сопротивляемости», ей надо будет помогать. Она музыкально одаренная девочка, а таким без покровителя прямой путь либо в творческое нищенство, достоевский ужас талантливого, но маленького человека, либо… еще более худшие участи с примесью эфедринов и барбитуратов. А у Олега были связи в привилегированной музыкальной школе, в хорошем колледже, откуда сразу можно поступить куда надо. Другое дело, что 99 процентов таких обещаний – пустышки. Но Орлуша тщательно и любовно вытаптывала площадку для будущего дочкиного взлета. И она позаботилась о том, чтобы влиятельный Олег был ей так обязан, что… она, быть может, не слишком крепко держала его за Кощеево яичко! Но у нее был маленький повод так думать.

И вдруг выкормыш приказал долго жить! Нелепо новогодне. Его нашли на улице, когда он – кому скажи! – выполнял задание бобового короля. Мир, конечно, давно сошел с ума, но безумие, как всегда, полоснуло свежим оттенком. И при этом Орлуша была странно спокойна, хотя ехала к следователю. Вместе с Вавиловым, который должен быть дать свои путаные показания.

– Поверь, есть в этом деле два странных обстоятельства: черный ход в доме Ольги и окно не на ту сторону, понимаешь? – Вавилов так возбуждался, повторяя эти слова, что в его дыхании поднимался тщательно заретушированный Орлушиным противопохмельным бульоном и жвачкой перегар.

«Интересно, как на это должен отреагировать следователь?» – думала Катя, но пугать этим Фиделя не хотела. Еще, не дай бог, начнет тушеваться, а полицейский подумает, что у него рыльце в пуху.

– Так, я не поняла: а чье окно и на какую сторону должно быть?

– Ольга сказала, что Варино окно выходит на ее сторону. И даже просила помахать им всем, дуракам резвящимся. Они с Варей вроде как приятельствовали. А окно оказалось на противоположную! Я не стал выяснять у Варвары – сначала вообще не обратил на эту деталь внимания, счел недоразумением. А вот сейчас я думаю: ведь это очень странная ошибка! Сама посуди…

– Ты, конечно, молодец, что глубоко копаешь, – усмехнулась Орлуша. – Но дело элементарное. Оля и эта твоя… Варвара-краса, они просто не слишком плотно общались. Или, как это бывает, одна ходила в гости к другой, а другая – то есть Оля – не ходила в гости к Варе. Что здесь такого… У Ольги хоромы знатные, а у Вари твоей – обычная халупка. Любая рыба плывет туда, где глубже.

Про себя Орлуша подумала, что от своих ближних можно такие сокровища утаить – что там твое окно, Феденька! Тот, однако, не сдавался. Он мучился догадками о диковинных ядах, которыми был отравлен человек, «которого он всегда недолюбливал». Но за что? Интуиция псохогеографа, конечно, не должна была его подвести, как неосторожно язвила Катя.

– Орлова, ты ужасная тетка! Все поперек! Я, по-твоему, идиот, Варя – тоже сомнительного рода бабенка в «халупе». И только ты у нас – из любого дерьма выходишь в белом костюме. Я, конечно, уважаю тебя как тренера своего немощного духа и понимаю, что за снобский цинизм платят гораздо больше, чем за здравый смысл, но ведь ты даже не была свидетелем преступления!

– Федя, дружище, лично меня куда больше загадок окон и дверей беспокоит, почему и тебя на момент убийства выпроводили! – Катя пропустила мимо ушей обычную вавиловскую вспыльчивость. – А то, что ты называешь цинизмом, – моя защитная реакция. В наш первый разговор после… тем жутким утром первого января, ты дал куда более калорийную пищу для размышлений, упомянув человека в венецианской маске и в плаще. Этот костюм делала я. И Оля попросила у меня его… незадолго до этого кровавого праздника. На время. Таким образом, тот, кто, по-твоему, самый вероятный отравитель-убийца Олега, воспользовался моими скромными способностями на ниве бутафории.

– Почему же скромными?

– Это, так сказать, из ранних моих поделок. Ничего выдающегося. Но, как бы то ни было, я предпочту, чтобы о моей причастности никто не знал. А то еще сойду за соучастника.

– Оля в больнице? Ей не лучше? Ты вроде с ней на дружеской ноге…

– Я же ей не напоминаю при каждом удобном случае, что когда-то, еще при Иване Грозном, она два месяца работала стриптизершей.

– Ишь ты, какая целомудренность! Я просто хотел взбодрить ребят доброй шуткой. Слегка неуместной, согласен. Но, надеюсь, Оленька не из-за этого сбежала в обострение своей ипохондрии.

– И после этого ты меня обвиняешь в цинизме! Прэлестно… У Ольги целый букет самых что ни на есть реальных проблем со здоровьем.

– Вот этим букетам-то я и не доверяю! Это как усыновлять детей оптом. Человеку под силу жить с одним, максимум с двумя серьезными заболеваниями. Хотя ты права, дело сейчас не в этом. Я просто всем, кто затеял этот балаган, теперь агрессивно не доверяю. Не могло это кончиться ничем хорошим.

Опавший нимб

Встреча у следователя проходила сонно и формально. Вавилов ведь сам напросился – ему казалось крайне важно донести те самые детали, от которых легкомысленно отмахнулась Орлуша. Он долго думал и анализировал. Он злился на себя, оттого что шок от этого известия и последующий малодушный запой не дали ему задать окружающим правильные вопросы. Его приводила в неистовство сама мысль о том, что никто вокруг не видит в происшедшем преднамеренности. Одну фатальную случайность! Но ведь это абсурд и преступление перед логикой. Олега выпроводили на улицу, и он там умер! При вскрытии нашли невнятную гиперемию внутренних органов, которая могла быть признаком анафилактического шока. Эту секретную информацию добыл Макс через особ, приближенных к Олеговой жене. С ней из старой гвардии никто не знался – это была незнакомая, «обновленная» жена, не пропитанная общим ностальгическим бэкграундом.

И согласно добытым сведениям, созрела генеральная версия – все дружно обвиняли в смерти Олега каких-то мифических прохожих хулиганов с пиротехникой или газовыми баллончиками. Бедняга вышел в злую опасную ночь, где все перепились и бесчинствовали, и стал случайной жертвой ублюдочной шпаны… Но, помилуйте, «случайная шпана» не может не оставить следов! Которые обязано обнаружить следствие. И почему-то все решили, что следствие их обнаружило, но молчит, как следствию и положено! Не проявляет никакой активности – и нормально. И слава богу – вот древний инстинкт советского неандертальца. Ни следов от пиротехники на одежде и коже Олега, ни следов распыления газового баллончика. Но во всем виноваты гастарбайтеры, конечно.

– Они ведь должны быть… следы?! – приставал Фидель к облеченному властью флегматику, который все время что-то изнурительно записывал, а потом, сморщившись, переводил взгляд на монитор. Назойливый гражданин, пришедший поговорить о смерти при странных обстоятельствах Олега Витальевича Истокова, казалось, совсем не занимал его.

– Теоретически – да, – отозвался полицейский, не собиравшийся выдавать тайны следствия – согласно рисунку своей зловещей роли. Отозвался после долгой паузы, когда Вавилов уже и сам забыл, какой вопрос он задал.

За эти минуты в его голове успела пронестись хищная стая вопросов, и главный – который его мучил с того самого момента, когда он увидел за оцеплением неподвижное и словно ждущее занавеса тело полнокровного здоровяка Олега: почему этот хищно улыбчивый энергичный дурак был Вавилову неприятен? Фидель обычно испытывал к подобным людям совсем другие чувства. Дураков он изучал. Он считал, что в большинстве своем глупость прикрывает нечто более совершенное, но социально менее приемлемое. Не у всех и не всегда, конечно. Но Олег Витальевич – фигура видная, начальственная. Любой начальник – всегда дурак, но непростой. Что-то его вывело на эту вершинку, на его пускай жалкую, но кочку зрения, откуда он распушает хвост и водит указующим перстом. Но в ту пору, когда они были бандой, Олег был приблатненным пижоном. В том смысле, что вечно имел какой-то сиюминутный блат, но так как Вавилов не чувствовал в нем породы, он не воспринимал его всерьез. И в этом был его наивный просчет. От Олега веяло сомнительными суррогатами нового времени – порошковыми продуктами, американскими тренингами, евангелистскими стадионными проповедями. Он слишком быстро приспособился к мелкой кустарной коммерции, в которую многие ухнули от нужды, как в омут. Конечно, и самого Фиделя не миновала чаша сия – но не всерьез. Тогда он вообще ничего не воспринимал всерьез, заработок был приключением на грани фола, сопряженным с опасностями бандитской эпохи первичного накопления.

Помнится, с Игорьком они чем только не торговали: сигаретами, парфюмом, лифчиками… одна памятная авантюра с овощерезками в Польше чего стоила! Ребяческий успех. Не омраченный даже дракой с местной гопотой… Потом пошла эпопея лосин из Югославии. Вернувшись как-то, они и обнаружили Саню, подавшегося в рэкет. С Олей он сошелся гораздо позже. Макс и Арчи мутили свою рок-группу… золотые были времена. А Игорь быстро откололся и начал работать с Олегом, развивать его детище – агентство недвижимости «Золотой фрегат». Стоп! Недвижимость началась не сразу. Помнится, сначала открыли ларек детских товаров. Игорек тогда еще не пил. Точнее, употреблял и загуливал, как все, без рекордов.

Олег тем временем с квартирной купли-продажи медленно, но верно дрейфовал к более рыбным берегам сделок с офисной недвижимостью и тому, что впоследствии будет названо щеголеватым и напыщенным для русского уха словом «девелопмент». Эту стезю в их компании Олег Истоков застолбил прочно. А Игорь, напротив, быстро срыл с этих галер – характер не тот, не упертый и жалостливый. И даже… верующий, вот что. Он однажды пришел ночью – Фидель тогда вместе с женой обретался в хате одной мажорки, она свалила за бугор и оставила их сторожить дом и обхаживать собаку. Игорек был пьяным, мокрым от дождя и покаянным. Волосешки кудрявые тонкие, из-за которых его наградили прозвищем Гарфункель, словно липкий опавший нимб, запомнились Вавилову странным символом того вечера. Все, что нес тогда Игорек, показалось Феде сильно помноженным на алкоголь. Какие-то несчастные, вышвырнутые Олегом на улицу старики… и все ради наживы. Не могло быть все так гнусно. Во всяком случае, тогда мысль о подобных деяниях в их дружеском кругу Фидель не допускал. А Игорек срывался на патетику о грехе… И хотя ему не верили, зерно сомнения он заронил.

Кем был сам Вавилов тогда? Хамоватым непризнанным хлыщом-графоманом. Психогеография в нем только лишь прорастала, не умела взлететь, как недоклеенный воздушный змей. Его неловкие идеи воспринял только Арчик. Но, впрочем, он, широкая душа, всем любил угодить.

Теперь Игорь спился, Макс все тот же пофигист на велике, с губной гармошкой, а Олег занимается продажей офисной недвижимости. Человек при деле. Но разве был в нем размах… Хотя деньги его любили. Однако подобные материально удачливые, но мелкокалиберные персонажи вызывали у Вавилова острую досаду. Ведь сколько пользы мог бы принести человек, у которого в руках – мощный материальный рычаг, и при этом он чувствует тонкие энергии, умен, изобретателен и имеет чутье. Но таких экземпляров единицы – тех, под чьим крылом дружат талант и деньги. А Олег был обыкновенным хватким кротом и вдобавок балагуром без искры божьей. И лицо у него краснело, когда он выпивал. Кому могла понадобиться смерть такого человека? Если у него жизнь средней паршивости, то и смерть без фейерверка…

Вавилов очнулся от крамольных мыслей. Не прав он в корне, дураку понятно! Дураку… все же почему это слово упорно приходило в голову. Олег был далеко не глуп, конечно, просто так выглядел. Но какая-то в его облике была ложь. Словно кабан напялил на Новый год костюм зайчика, который трещал по швам…

Ветер памяти поднял вихрь из кадров прошлых лет и новых моментальных мыслеформ, и тот круг вопросов, который Вавилов собирался прояснить в этом небезопасном месте, сумбурно сузился до анализа новогоднего угощения, которым потчевали гостей праздника. Но экспертиза, как выяснилось, еще не закончилась. Человека, который скрывался под маскарадным костюмом Орлушиного производства, пока не нашли, кто бы сомневался… а об остальном Фидель спрашивать поостерегся. Вавилов давно на ус намотал – с погонами молчок. И особенно тогда, когда тебе сильно любопытно и кажется, что за это тебе ничего не будет. Будет! Даже глазом моргнуть не успеешь.

– Вы с супругой пришли? – отвлекся от трудов праведных трудолюбивый писака.

– Нет! – поспешил ответить Фидель, словно мальчик, яро отрицающий перед дворовыми дружками, что пришел с мамой.

Последовала вопросительная пауза. Или она только показалась вопросительной?

– Это моя давняя подруга. Екатерина.

– Она замужем? – почему-то поинтересовался следователь.

– Нет! – с облегчением сообщил Вавилов. Нет мужа – нет проблемы. Никого нечаянно не заложишь.

– А состояла ли в браке?

– Не состояла. А почему вы спрашиваете? Познакомиться хотите? – взбодрился Вавилов, особенно заметив следы оживления на доселе непроницаемом полицейском лике.

– А дети есть? – не унимался представитель органов правопорядка, и Вавилов уже и не знал, чего опасаться. Но все же выдавил из себя: – Нет… насколько я знаю.

– Плохо, значит, знаете! – победительно рявкнул следователь. – Плохо знаете вашу давнюю подругу! – Он вспыхнул злорадным удовольствием от ощущения мелкого превосходства, которое, как водится, приносило окружающим большие проблемы. – Пригласите ее ко мне, пожалуйста.

«Орлова! Осторожно, он идиот!» – только и успел сообщить Фидель безмятежной Орлуше, ожидающей его в коридоре и уткнувшейся в свой смартфон. Она совсем не удивилась тому, что ее вызывают. И даже не удивилась тому, что у нее есть дети. Хотя, проявив несвойственное ей милосердие, обещала дать необходимые разъяснения, но позже. «А вдруг мы уже не увидимся! Вдруг тебя сгноят в подвалах Лубянки! – нетерпеливо оскалился Вавилов. – Давай, пока никто не заметил, свалим отсюда по-тихому!»

– Что за ребячество, право же. Вот не сечешь ты момент. Есть злой следователь, есть добрый. А есть – странный. Этот жути умеет нагнать получше тех двоих. Но и мы не лыком шиты, верно?

Верно. Но иметь тайных отпрысков, словно она незамужняя императрица, – это уже неподобающая приличной женщине мелодрама с элементами триллера.

Mea culpa[1 - Моя вина (лат.).]

Все эти дни Вавилов думал о Варе с тягостным чувством вины. Он вторгся в ее жизнь, втянул ее в криминальную историю – и снова смылся. Потому что погряз в случившемся – и бесконечно прокручивал теперь образы своих друзей, которые оказались в кругу подозреваемых. В ту сломанную новогоднюю ночь после прихода полицейского начался кошмар, который назывался расследованием, а на деле – происходящее только запутывалось в тугой и бессмысленный клубок. Но Варя с честью выдержала все допросы и даже порывалась ковылять на место преступления. От чего ее категорически предостерег полицейский. Смущало только одно: она говорила явно меньше, чем знала. После того как все формальности следствия были закончены – а также неформальности в виде Олиных припадков и отправка ее на «скорой» в больницу, рыдания, сумятица и оказанная Вавиловым сумбурная психотерапия девочке-официантке Полине, – он вернулся к Варваре. Ему казалось, что именно она все прояснит. Ведь почему-то Фиделя отослали именно к ней! В чем тайный смысл этого жеста, кто был его автором… Или нет никакого тайного смысла, а есть только явный: Фиделя хотели сделать подозреваемым. А кто хотел? Орлуша права. В сознании звучал древний сигнал опасности, надо было собирать информацию – а Варя на все вопросы уходила в несознанку, твердила, что не знает, кто такой Олег, а Олю и Сашу называла «милые странные люди». Притом что могла вспомнить только одну странную деталь – в их доме был какой-то игрушечный пистолет, идеальная копия настоящего, который абсолютно имитировал модель… «хотя в оружии я не разбираюсь».

– …и я однажды спросила у Саши, зачем им этот муляж, а он сказал, что это философская игрушка, и она символизирует необходимую нам всегда бдительность. Потому что никогда не знаешь, настоящий или игрушечный пистолет у тебя в доме, и когда он выстрелит, а может, никогда… но надо помнить, что он может оказаться в руках ребенка, и тот играючи может нажать на курок, а вот каковы будут последствия – кто знает.

Интересно, с каких это пор Саша философ? Или это отголоски опрометчивого криминального прошлого? Впрочем, у Сани давно вполне мирная стезя. Хотя Вавилов толком и не знал, чем занимается его старый приятель. Эта внезапная смерть заставила его понять, насколько он невнимателен к крупным деталям, упоенно копаясь в эстетских мелочах.

Одним словом, его неприятно удивила Варина неосведомленность. Его раздражали люди, которые мало знают о ближних. Особенно женщины. Тогда чем же они занимаются?! Основное занятие женщин – приносить на хвосте ворох сплетен. А уж умный человек отделит в этом колтуне зерна от плевел.