Чего почитать, если нечего почитать

Напишет он и о городском провинциальном житье-бытье – про то, как простой обыватель, «зубной техник и член домкома» по фамилии Полубояринов по почти анекдотическому поводу вступит в схватку со всемогущей бюрократией местного розлива; эта повесть-шутка «Полтора квадратных метра» возмутит тов. Андропова (интересовались литературой тогда наши вожди, ничего не скажешь!) и вызовет его гневное вопрошение «де, мол, долго ли будет этот писатель глумиться над нашей действительностью!..»

Просто удивительно, как прошла тогда в печать «История села Брёхова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным» – где вся советская история колхозного крестьянства будет преподнесена в ключе уже даже не сатирическом – комедийном, так что все драмы и трагедии предстанут действами прежде всего фантастически нелепыми, каковыми в первую голову и являлись…

Можно сказать без сомнения: если хочешь действительно что-то понимать в России, всерьёз разобраться с переломным в её судьбе ХХ веком – не обойтись тебе никак без прозы деревенщиков, крестьянских детей, впервые взявших слово в литературе и впервые сказавших о своём народе изнутри, а не извне. Без Белова, Распутина, Астафьева, Шукшина; без Абрамова, Яшина, Носова, Екимова и так далее (много там талантов, никак не меньше дюжины наберётся). И без Можаева, разумеется, который всегда немного особняком: демократ среди почвенников и патриот среди всемирно отзывчивых…

Здорово, что есть возможность пересмотреть старые наивные советские фильмы «Хозяин тайги», «Предварительное расследование» – с Золотухиным (милиционером Серёжкиным), с Высоцким, попутно отметив, что созданы они по ранним, «дальневосточным» можаевским повестям, ознакомиться с коими тоже отнюдь не грех.

Или раскрыть, скажем, «По дороге в Мещеру», и с первых же строк: «Она проходила мимо нашего села и называлась столбовой дорогой, большаком, Касимовским трактом, Крымкой, Владимиркой, Муромской дорогой…» заворожиться ширью, проникнуться грустью этого незатейливого вроде бы очерка…

А там и больше: окунуться в стихию «Мужиков и баб», со всей их полифонией, «крестьянским хором», нескончаемым диалогом безымянных персонажей из толпы или залов собраний, с байками, хохмами, анекдотами, песнями, поговорками, ритуалами, обычаями, драгоценными приметами времени… Осознать, как всё с тех пор оскудело и измельчало, чего мы теперь лишены (нет, – чего нас лишили!). А потом взять незаконченного автобиографического «Изгоя» и с горечью догадаться, что отец главного героя, сгинувший в лагере на Дальнем Востоке (тот уже заброшенный лагерь хоть одним глазком мечтает увидеть сын), – это и есть один из центральных персонажей «Мужиков и баб», незабвенный Андрей Иванович Бородин, прототип отца Можаева. Стало быть, уцелевшему в описанном мятеже на Рязанщине – не уцелеть после, в тридцатые…

Раздавлен безжалостной историей Можаев-старший, но есть зато его образ в литературе, запомнился, как запомнились и Фёдор Кузькин, и старица Прошкина, и Булкин, и Полубояринов, и другие разнообразные персонажи – свидетели и свидетельства великой и ужасной эпохи. Остались, к счастью, нам на память.

Но имеется ещё, отметим напоследок, и литературный образ самого их создателя – Бориса Андреевича Можаева. И не об «Изгое» тут речь – речь уже о солженицынском «Красном колесе», где с него списан главный крестьянский герой эпопеи – Арсений Благодарёв. «Живое воплощение среднерусского мужичества» – назовёт Можаева Солженицын и добавит: «С живого легко, легко писалось».

Что ж, помянем ушедших, заглянув в эти книги. Лучшего, пожалуй, тут и не придумать…

СКАНДАЛИСТ В. КАВЕРИНА

Каверин В. А. Скандалист, или Вечера на Васильевском острове. – М.: Текст, 2004.

Что обычно приходит на ум при упоминании о Вениамине Каверине? Ну, разумеется, «Два капитана» – отличный роман для подростков. Ну, «Освещённые окна» и «Эпилог» – хорошие мемуарные книги для всех, кто интересуется историей советской литературы. Дальше, увы, вспоминаются не слишком интересные, вполне соцреалистические вещи, которые совершенно не тянет перечитывать… Однако издательство «Текст» доставило нечаянную радость, выпустив отдельной книгой роман, который доказывает подобному неискушённому в каверинском творчестве читателю, что была у того и прекрасная ранняя проза. «Скандалиста» Каверин написал в двадцатишестилетнем возрасте, будучи членом литературной группы «Серапионовы братья», куда входили такие знаменитые фигуры, как Михаил Зощенко, Вс. Иванов, Константин Федин, Николай Тихонов…

В романе воссоздан современный ему Петербург начала двадцатых годов прошлого столетия, ещё голодный и неустроенный, не отошедший полностью от военного коммунизма, где при всём при том бурлила культурная жизнь, не прекращались духовные поиски. Фигурируют профессора Петербургского университета, старики, рождённые одной эпохой, вскормленные другой и напрасно старающиеся жить в третьей, студенты, пришедшие с гражданской войны, аспиранты-филологи, учёные, писатели, художники… Сюда-то и приедет из Москвы небезызвестный писатель с репутацией скандалиста, который даже бродячих псов спрашивает: «… согласен ли ты со мной, что у нас не литература, а катастрофа?» и который, само собой, выступит в качестве возмутителя спокойствия в и без того бурной полубогемной жизни.

«– … Мне до отъезда нужно ещё убить одного человека, Боря.
Это не цитата. Я говорю серьёзно.
— И не метафора?

— И не метафора».

Многие из персонажей явно имеют реальные прототипы, однако не похоже, чтобы автор затевал игру с читателем «Угадай, кто?», как это делается, например, в других известных романах о пореволюционном Петербурге – «Сумасшедшем корабле» Ольги Форш и «Орфографии» нашего современника Дмитрия Быкова. Каверин просто описывает окружающую его реальную действительность, и реализм этот получается магическим – не оттого, что происходит нечто сверхъестественное, а оттого, что само время и место действия, а также мастерство их воссоздания не могут не оказывать на читателя совершенно завораживающего, магического впечатления.

НАПЕРЕКОР ГЕНДЕРУ: ВЗЛЯД НА ЖЕНСКУЮ ЛИТЕРАТУРУ 2005 г.

Всего каких-то лет двадцать – двадцать пять назад в русском советском литературном процессе женщины почти полностью отсутствовали. В брежневские и постбрежневские времена, когда казалось, что, как поётся в одной современной песне: «Здесь ничего не может измениться!», они вообще были почти исключены изо всех сфер, требующих какой-никакой творческой инициативы, принятия решений и серьёзной ответственности. Слово «эмансипация» давно превратилось в ругательство (ну вроде как сейчас «феминизм»); женщина при «зрелом социализме» несла роль чисто вспомогательную, роль представителя всяких нужных и полезных услуг – не более. Давать ей слово или право на какое-то самостоятельное дело – а для чего, зачем? – если уровень её развития вообще оценивался согласно тому, насколько она способна усваивать, что ей говорят учёные мужи и авторитетные витии…

Вот и в литературе ей в основном были оставлены маргинальные жанры, и то не все, разумеется: например, детская литература (что-нибудь «Ребятам о зверятах» или «Пионерам о вождях») или там мемуарная – ещё куда ни шло; а вот «Детективы женщины не пишут, и никакие Агаты Кристи нам не указ!» – такими формулировками, по воспоминаниям Дарьи Донцовой, встречали и провожали повсюду.

Терпели переводчиц художественных произведений (воспринимая эту сферу творчества как второсортную); нехотя признавали и право на поэзию: нашлась у нас пара поэтесс, которых признали во всём мире, то и вам не возбраняется стишки пописывать, подражая согласно темпераменту либо той, либо другой – только нечего воображать, будто у вас осталась возможность сказать что-то новое…

В прозе же редчайшие исключения вроде реликтовой коммунистки Шагинян или плодовитой беллетристики Токаревей погоды не делали. Когда незадолго до перестройки непостижимыми путями удалось прорваться в печать Татьяне Толстой, то в ругани, поднявшейся вокруг её рассказов, прозвучавших так свежо и неожиданно в затхлой атмосфере, помимо прочего явственно слышалось подспудное: «И вообще, не должна женщина вести себя с такой вызывающей самоуверенностью! Это не её мир, пусть знает своё место!»

Да, ещё было небольшое количество женщин – литературных критиков; про этих шипели: «У, критикесса!» – мол, кто ты есть, чтобы подвергать сомнению наши таланты на ниве словесности?..

Конечно, такое положение дел нельзя полностью свести к «мужскому шовинизму» и «косности лицемерного советского строя». Ведь, например, в классической русской прозе (в отличие от той же английской, или скандинавской, или японской) действительно никогда не было выдающихся мастеров женского пола, она как бы превосходно без них обходилась – и это стало восприниматься в качестве незыблемой традиции; ну, а большинству людей всегда свойственно с подозрением относиться даже к робким попыткам таковую нарушить…

Однако, как сказано в Книге Книг, всё течёт, всё меняется. Разрушение советского строя, а вместе с ним цензуры, Союза советских писателей и тому подобных институтов сыграло женщинам (как, впрочем, и всему народу) на руку. Мгновенно выяснилось, что наши дамы превосходнейшим образом справляются с драмой, детективом, научной фантастикой, рок-поэзией и ещё кучей других родов и жанров, в которых ещё недавно их и представить было бы затруднительно.

Уже примерно с середины девяностых стало даже казаться, что женская словесность вообще забила всё вокруг – судите сами: вся попса поёт песни на слова Ларисы Рубальской, следовательно, вся страна ей подпевает; плюс пол страны читает исключительно марининых и дашковых; наконец, даже Президент озвучивает речи, написанные спичрайтером Джохан Поллыевой… Реванш, однако!..

Шутки шутками, но весь этот прорыв ознаменовался, увы, превалированием чисто коммерческого и чаще всего низкопробного чтива. (Впрочем, коллеги-мужчины не дремлют; законы рынка одинаковы для всех.)

Тем не менее, моя задача – обратить внимание на то, что всё-таки почти в каждом из жанров (которые тоже, в сущности, вещь условная – чем талантливей произведение, тем затруднительней его отнести к чему-либо определённому) можно увидеть достаточно серьёзные результаты, достигнутые женщинами.

Несомненно, в этом есть необходимость – ведь нынешний читатель способен элементарно не углядеть за столь буйным лесом деревьев, а может и до сих пор оставаться в плену прежних предубеждений. Всего несколько лет назад ко мне обратилась абитуриентка Литинститута, вчерашняя школьница и, кажется, даже москвичка. Говорят, на собеседовании часто спрашивают про современных авторов, в смысле – настоящих, не коммерческих, сказала мне она, вы не могли бы назвать хоть нескольких? После того как я перечислила ей навскидку ряд имён, в том числе нескольких писательниц, – девушка переспросила едва ли не с ужасом: а что, разве и женщин можно называть?.. А когда я поинтересовалась, как же она сама собирается сказать своё слово в литературе с такими-то настроениями и представлениями – лишь растерянно пожала плечами…

Прежде всего приходится говорить о грустном. В 2005 году не стало Татьяны Бек, поэтессы с голосом удивительной лирической чистоты, критика, эссеистки и замечательного педагога. Недавно выпущен сборник её памяти – «Татьяна Бек: Она и о ней. Стихи, беседы, эссе» (М.: Б.С.Г. – Пресс, 2005). За год до этого от нас ушла Ирина Полянская, тонкий прозаик, известная своими рассказами (в частности, составившими сборник «Путь стрелы») и романами – «Прохождение тени», «Читающая вода», «Горизонт событий». В прошлом году, в августовском номере «Нового мира», был посмертно опубликован её последний роман – «Как трудно оторваться от зеркал…».

К сожалению, давненько не было новинок от Татьяны Толстой, в своё время каким-то чудом (мы знаем, каким – Ред.), вошедшей в доперестроечную литературу. (Впрочем, из переизданий можно отметить сборник «Двое» (М.: Эксмо; Подкова, 2005), составленный из произведений самой Татьяны и её сестры Натальи Толстой, тоже небезынтересной рассказчицы.) То же самое следует сказать о Дине Рубиной, писательнице, ныне живущей в Израиле, но часто бывающей в России и, главное, регулярно публикующей здесь яркие, запоминающиеся произведения. Это опять в основном многочисленные переиздания её прошлых вещей – что, кстати, говорит о большом читательском интересе.

Достаточно заметным изданием года стала книга новых рассказов Людмилы Улицкой «Люди нашего царя» (М.: Эксмо, 2005). Название восходит к фразе Николая Лескова «Каких только людей нет у нашего царя!», вынесенной в качестве эпиграфа к сборнику. В предисловии писательница называет принцип, по которому создана эта проза: «Куча осколков… одни только разбитые картинки, дорожный калейдоскоп…» Действительно: множество рассказов и рассказиков, множество персонажей; хочется сказать вслед за классиком: «Сколько типов и лиц! // Вот душевнобольной. // Вот тупица. // В этом теплится что-то. // А вот совершенный щенок…» И так далее… У одних – необычная судьба (например, у героинь рассказов «Писательская дочь», или «Коровья нога», или «Они жили долго…»); другим доводится столкнуться с необычными жизненными сюжетами («Великий учитель»). Есть героиня из, может быть, самого значительного рассказа «Тело красавицы» – простая девушка, которая явно не читала книг вроде «Мифа о красоте» феминистки Н. Вулф, однако совершенно отчётливо тяготилась своей неотразимой внешностью, сознательно отвергала всех без исключения поклонников, понимая, что их отношение к ней – чисто потребительское, и в конце концов нашла счастье со слепым человеком, которому абсолютно безразлично, как она выглядит, а вот небезразличны – её личность, внутреннее содержание…

Но больше всего рассказов имеет чисто документальную основу – это случаи из жизни автора. Очень смешны «Гудаутские груши» – лапидарно-нелицеприятный портрет всевозможных кавказских народов, данный устами некоей квартирной хозяйки из маленького курортного городка, чья национальность остаётся неизвестной, но скорей всего – тоже «кавказской»; выделяются и дорожные повествования, слегка напоминающие бессмертную поэму «Москва—Петушки»: «Общий вагон» и «Москва—Подрезково. 1992»…

Однако, несмотря на то, что в финале этого сборника Улицкая, кажется, впервые попыталась изменить своей привычной манере, чему свидетельство – последний раздел, состоящий из крошечных, в 4—5 строчек, философских миниатюр, всё-таки в целом её амплуа – амплуа рассказчицы в духе «а вот ещё был случай» – покуда остаётся незыблемым.

Такое невозможно сказать о её знаменитой тёзке – Людмиле Петрушевской, которая лишь на первый, беглый и приблизительный, взгляд тоже словно бы рассказчица бесконечных житейских историй. Но её истории, при всей их (часто) погружённости в быт, в грязь, в тоску повседневности, всегда имеют некое метафизическое присутствие, всегда окутаны непередаваемой аурой авторской личности. По словам одной авторитетной дамы, «Петрушевская пишет, как два мужика и три крокодила». Другой критик сказал о том же другими словами: мол, Петрушевская слишком честна с читателем, чтобы заниматься его утешительством. Вот с этим нельзя не согласиться, однако же, следует добавить, что её авторский взгляд вмещает не только шокирующее и трагически-безысходное, но и смешное, и прекрасное тоже. Не говоря уже о творческом разнообразии писательницы (что само по себе подтверждает высокое мастерство и сильный потенциал художника), которое включает ещё сказки, волшебные истории, юмористические рассказы, экспериментальные филологические миниатюры, стихи и многое-многое другое.

Тематическое и жанровое разнообразие продемонстрировал и её последний сборник «Изменённое время» (СПб.: Амфора, 2005). В нём нашлось место всему: и самому жёсткому реализму (например, повесть «Флюра», рассказы «Ребёнок Тамары», «Запомнить это» и др.), и реализму магическому (рассказы «Кредо», «Нагайна», «Изменённое время»), и трагикомической, или, скорее, чисто трагической, жестокой фантазии на тему медицинских экспериментов (пьеса «Бифем»), и живой, остроумной фантазии на тему классического произведения (пьеса «Гамлет. Нулевое действие») … Как практически всё, выходящее из-под пера этой писательницы, книга заслуживает самого серьёзного и внимательного прочтения.

Сильно переполошила общественность книга до того почти никому не известной Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери» (М.: Эксмо, 2005), тематически перекликающаяся с выпущенной там же и тогда же книгой итальянки Орианы Фаллачи «Ярость и гордость». Если последняя – известная на Западе журналистка и публицистка – написала памфлет в духе «Я обвиняю» (обвиняю Запад, на глазах безвольно сдающийся оккупирующим его ордам пришельцев, агрессивным по отношению к европейской культуре и её традициям), то Чудинова написала о том же художественный текст – то ли научно-фантастический, то ли политический, но в любом случае роман-предупреждение, чьё название говорит само за себя. Ну, а в споры о том, насколько всё это справедливо и политкорректно, вмешалась сама жизнь – столкновениями во Франции и Австралии, взрывами в Лондоне…

С двумя заметными романами: «Джаханнам, или До встречи в аду» и «Ниязбек» (оба вышли во всё том же «Эксмо») выступила Юлия Латынина, известная журналистка, публицистка и детективщица. Детективы её раньше назывались «экономическими» либо «технотриллерами»; последние же романы можно смело назвать политическими – как и у Чудиновой, они посвящены мусульманскому миру, но в отличие от тех, написаны по следам реальных событий – событий, происходящих сегодня на Кавказе.

Вообще, в отечественном женском детективе, кроме Латыниной, есть, кажется, единственный мастер, способный постоянно меняться, удивлять новой тематикой и при этом не терять своего оригинального, узнаваемого стиля. Речь о Виктории Платовой. (Поскольку под этим именем печатают минимум трёх человек, во избежание недоразумений уточняем: Виктории Евгеньевне Платовой (Соломатиной)).

В отличие от неизменных Марининой и Донцовой, чья бешеная популярность поистине загадочна, или вполне доброкачественных, местами даже очень крепких, ремесленниц вроде Устиновой, Степановой, Дашковой, Малышевой, чья тиражность уже более понятна и оправдана, эти два имени стоят особняком, прежде всего Платова (слава Латыниной в прошлом году значительно возросла из-за крепкого телесериала «Охота на изюбря», поставленного по её старому одноимённому роману). У них куда более взыскательные круги почитателей, и при этом вряд ли совпадающие – настолько разнятся эти писательницы. И тем не менее, уже кем-то было высказано предположение в том духе, что вот если бы к аналитическому уму Латыниной, жёстко фиксирующему экономико-политические реалии современности, да прибавить талант Платовой к созданию ярких живых характеров, у нас бы уже были созданы свои «Финансисты», «Титаны» и «Стоики» – то есть нарицательные, по типу драйзеровских, литературные фигуры из эпохи становления нового русского капитализма (который, по Латыниной, впрочем, и не капитализм вовсе, а полный неофеодализм). Возвращаясь к Платовой, следует отметить её последний роман «Ужасные невинные» (М.: АСТ, 2005), сильно отличающийся от её прежних книг, – весьма смелую, довольно спорную, в чём-то провокационную, неполиткорректную вещь, которую можно было бы назвать магическим триллером, а можно – боевиком-фантасмагорией…

Невозможно не отметить и такой дебют года, как Оксана Робски. «Рублёвская жена», бизнес-леди и вообще гламурная, светская дама решила побаловаться пером… Казалось бы – что можно ожидать от сего предприятия? Несколько хорошо проплаченных пиар-акций, включая рекламу по ТV и хвалебные рецензии ведущих СМИ, пара ехидных реплик со стороны серьёзной толстожурнальной критики, и – проехали; новоиспечённая авторесса, наигравшись этой игрушкой, глядишь, приобрела б себе новую – какую-нибудь антикварную лавку или ресторан экзотической кухни, – и всё бы благополучно позабылось… Ан нет – первый же (всего их вышло три за год) роман «Casual (Повседневное)» (М., 2005) вызвал большой резонанс и без особых пиар-ухищрений: огромные тиражи, внимание критиков, включая вполне серьёзных, переводы на иностранные языки… Конечно, тема весьма и весьма завлекательна: повседневная жизнь Рублёвки, представленная как она есть, изнутри, из первых рук – ведь ранее, читая у разных авторов про жизнь нашенских олигархов и прочих сильных мира сего, невозможно было не ощущать, что всё это не описано с натуры, а сконструировано на основе просмотра гламурных изданий плюс писательского воображения, чаще всего примитивного.

Здесь же все реалии преподнесены естественно, ненавязчиво, с должной небрежностью, – потому правдиво. Надо думать, не менее правдиво воссозданы типажи рублёвских дам, прочно сидящих «на денежной игле». Праздность – их естественное состояние; если кто и занимается бизнесом, то исключительно со скуки и, разумеется, на деньги своих половин. «…Наши садовники и домработницы, – утверждает героиня, – признают классовое неравенство. В связи с нашим явным интеллектуальным превосходством». Последнее, однако, никак себя не обнаруживает, поскольку их главные темы для обсуждения (помимо новостей из области шопинга) – чего бы такое предпринять, дабы муж (любовник, жених) не бросил, а ещё – чей шофёр тупей и чья домработница вороватее…

Как тут не согласиться: воистину, богатые сильно отличаются от простых людей – тем, что у них денег больше. Так что любая затурканная бюджетница или там обычная продавщица не похожа на героинь Робски – тем, что у неё нет ни домработницы с Филиппин, ни специальной телохранительницы («сексуальная ориентация: пятьдесят на пятьдесят»), ни «своего» киллера, к которому можно по необходимости обратиться (дух криминала вполне пронизывает все эти дивные картинки быта), и главное – мужа либо любовника, что сумели оказаться в нужное время в нужном месте и теперь вот способны всё это оплачивать. А в остальном – ну такие же тётки; даже, пожалуй, поумней будут, ибо борьба за существование не даёт мозгам атрофироваться…

В общем, «Casual», который кто-то окрестил как «Скромное обаяние новорусской буржуазии», скорее следовало бы назвать «Бездонная пустота новорусской буржуазии», а следующий роман «День счастья завтра» – как-нибудь вроде «Буржуазия меж тем разлагалась». Всё это писательница «поёт» без обличений или оправданий; просто поёт, что видит, а уж выводы напрашиваются сами собой.

Надо сказать, что в третьем романе – «Про любоff/on», вышедшем в самом конце года, впервые предпринята попытка какой-то социальной рефлексии. Да и написан он несколько по-другому – во входящей вновь в моду, а вообще-то давно тривиальной манере двух точек зрения на одну и ту же историю. Другими словами, первая часть описывает любовный роман глазами героини, вторая часть – глазами героя. Простая аспирантка, занимающаяся фонетикой, получает срочную работу: научить говорить (то есть произносить «сегодня» вместо «сёдни» и т. д. и т.п.) кандидата в депутаты. Кандидат – ещё молодой-красивый, а уже миллионер! Успевает не только вести кампанию, но и за своей учительницей приударять: подарки дарит, в свет вывозит. Девушка впервые видит этот самый «свет», теряет голову, на что-то надеется… Во второй части, разумеется, выяснится, сколь тщетны бывают подобные надежды: таких (и не таких) девушек у её ученика-работодателя – десятки, связи с ними не значат абсолютно ничего, не говоря уже про наличие законной жены, которую он категорически не заинтересован покидать и чьи прихоти выполняет неукоснительно…

Но все эти дела любовные – постольку-поскольку; полностью личность героя высвечивается через отношение к депутатству и партстроительству. По всему выходит, что место в думе ему нужно не из-за идеологических соображений (иначе с чего бы сей приверженец экономического либерализма основывает партию левацко-популистского толка?), ни даже ради лоббирования или депутатской неприкосновенности. А просто – скучновато стало, всё вроде есть, почему б не заняться политикой? Чем плохо – прилив адреналина, слава, влиятельность… И ради этого можно пойти на всё что угодно – вплоть до организации покушения на собственную персону; покушения такого рода, что погибнуть должна попутчица, а сам же он – остаться целым и повысить себе рейтинг.

Слово «цинизм» тут не проходит вообще; здесь, похоже, полное отсутствие чего-то, хоть отдалённо напоминающего зачатки каких-то нравственных основ. Опять, короче, полная пустота, как у тех новорусских тётенек из двух первых романов. Только дяденьки, ломающие судьбы и жизни окружающих людей даже не по злой воле, а по безразличию к ним, – пожалуй, поомерзительней будут. Такой вот сеанс разоблачения получился у Оксаны Робски, быть может, помимо её воли; в любом случае – трогательное посвящение «С благодарностью депутату фракции ЛДПР А. В. Митрофанову» в комментариях не нуждается…

Кстати, на «Casual» есть и свой «Анти-Casual» – так уже называют имевшую большой успех книгу узбечки Бибиш «Танцовщица из Хивы, или История простодушной», вышедшую несколько лет назад в петербургском издательстве «Азбука-классика». Документальная история жизни простодушной среднеазиатской иммигрантки, ныне рыночной торговки, написанная ею самой на неродном для неё русском языке, переполнена всевозможными бедами и страданиями, как истории Оксаны Робски – всевозможными удовольствиями. Но симпатию и сочувствие автор вызвала не оттого, что она такая бедная-несчастная, а нам так душеполезно её пожалеть; просто непосредственность и кроткая мудрость, которой дышат страницы книги, воспринимаются как незаёмная авторская философия – непритязательная, но впечатляющая. И вот в прошлом году вышло продолжение: Бибиш «Ток-шоу для простодушной» (СПб.: Азбука-классика, 2005) – поучительное повествование о том, что стало с новоиспечённой писательницей после выхода прославившей её книжки…

В заключение хочется напомнить хотя бы несколько поэтических имён, плодотворно работающих в наши дни. Слово «напомнить» может вызвать справедливое недоумение: какая-то Робски у них занимает непомерно много газетного пространства, а про поэзию – вскользь? Увы. Анализировать поэзию – не дело для подобных обзоров. Здесь можно только призвать: если вы читатель стихов, постарайтесь не пропустить.

Например, молодую Марию Степанову – сборник «Физиология и малая история» (М.: Прагматика культуры, 2005), получивший премию Андрея Белого. Или – старейшего мастера Инну Лиснянскую, чьё творчество в последние годы переживает своего рода ренессанс – её «Иерусалимскую тетрадь» (М.: ОГИ, 2005). (Спешим также обратить внимание на новую автобиографическую книгу Инны Лиснянской – «монороман» «Хвастунья», только что напечатанную в журнале «Знамя» (№1, 2 за 2006 г.).)