Можно всё

«Одно правило: солнцезащитный крем»

На следующий день после четырех часов сна меня ждал первый урок серфинга. Я решила записаться в серфшколу и отходить достаточное количество уроков, чтобы быть способной кататься самой. Школа эта находилась через дорогу от пляжа – как говорится, рукой подать. Здесь меня ждал инструктор Илья – по всем канонам простой русско-балийский парень, загорелый как негр, худой до жути блондин с торчащими в разные стороны дредами и длинной темной бородой. Мне и еще двум ребятам-новичкам постелили черные коврики в форме доски на траве, а сам Илья уселся на серф, лежащий на пуфике напротив нас. Теоретический урок прошел достаточно забавно… Серферы разделяют волны на два типа: пена и зеленые волны. Пена – это закрывшаяся волна, зеленая – уже сформировавшаяся, на грани падения. Все логично. Первые три урока проходят на пене. Мы попрыгали на этих ковриках, определили, какая у кого ведущая нога, и отправились переодеваться. Илья – идеал русского жителя на Бали, потому что че-то, блин, с ними, застрявшими на острове ребятами, не так, и не обратить внимания на это просто невозможно! Говорят медленно, двигаются медленно. Кажется, что им даже дышать лень и они вообще на грани того, чтобы упасть и уснуть. На столике в школе стоят все виды кремов, но от них только хуже, потому что пара волн – и весь этот крем уже стекает, любя твои глаза, да так, что ты готов их выдрать. Leash[26 - Веревка от серфа (прим. автора).] на левую ногу, так чтоб он торчал влево и не мешался, волосы в хвост. В воде нас ждали два балийца в смешных панамках: они толкают твою доску на нужную волну и дают разгон. Как это все выглядит для тех, кто не пробовал и кому интересно: несешься ты на волне, крем уже выжигает твои глаза, а смотреть надо обязательно вперед, о чем я, естественно, забыла… Потом поднимаешься на руках, потом левая нога встает, за ней правая идет вперед. Колени согнуты, ниже, ниже! Плечи выпрямлены. И не забудь расставить руки в разные стороны, чтобы смотреться окончательно тупо и неуклюже. Как только доска разгоняется, балиец истерично кричит по-русски: «ВСТАВААААЙ!» Три часа с одним перерывом на водичку – и тебе хочется пнуть волну ногой, сказать, что все козлы, и, задрав сгоревший нос, уйти. Пробирание через волны напоминает войну. Прешь до последнего со своим преданным конем-доской за повод! А они тебе: «Ба-а-ау по морде»! Мало? На еще!!! Глотни соли! Ни в чем себе не отказывай!

Всего за пару дней мое лицо сгорело ко всем чертям, причем так, что на щеках остались белые полосы. Видимо, это я так улыбалась или жмурилась.

Когда я добралась до отеля, было уже шесть.

Весь оставшийся вечер я просидела в ресторанчике у дома, напиваясь местными коктейлями и слушая океан. Моя любовь осталась в России, мое сердце всегда жило в океане. Как же всё соединить? Я начинала отчетливее чувствовать мир, и мне все нравилось. Но в такие романтические вечера при свечах у океана мне хотелось того же, чего и всем девочкам. Чтобы милый сердцу человек был рядом. Его не было – и постепенно я стала учиться переносить свою любовь на весь мир.

* * *

Заметка в дневнике

10 ноября 2012

Каждый вечер в районе Чангу, на побережье Индийского океана, собачка роет ямы. Принюхивается, копает обеими лапами, прыгает из стороны в сторону, лает на яму и снова копает, пока не уйдет в нее по самый хвост. Она ищет крабов. А когда находит одного, начинает с ним играть. Трогает лапой, тычет носом, катается вокруг, пока он убегает. Я не знаю, что у каждого из вас происходит в жизни, как прошел ваш день и что вы сейчас делаете. Но я хочу, чтобы вы знали, что каждый вечер в районе Чангу, на побережье Индийского океана, собачка роет ямы.

Глава 3

Suka – любовь

В 2013 году Чангу был совсем пустым районом, и вскоре я решила перебраться в Куту и даже нашла там сносный отельчик. Вентилятор над головой, шкаф, зеркало, балкон – словом, весь набор джентльмена, не считая стада муравьев, отсутствия одеяла и исключительно холодной воды. Жить можно. Каждый вечер на пляже Куты собирались местные музыканты, и я привыкла встречать закат с ними. Завидев меня, они всегда радостно кричали «Дасиа!» и махали руками, показывая, куда идти. Забавно, как люди из разных стран по-своему произносят твое имя. В Америке я была «Дэшой», теперь я «Дасиа». Все та же компания сидела в кругу на пластиковых стульях и встречала закат. В тот день я узнала, что «я тебя люблю» на индонезийском будет «Saya suka kamu». Suka – это любовь. Все становится на свои места. Интересно, знал ли об этом Михей?[27 - Намек на песню Михея «Сука-любовь» (прим. ред.).]

Я засиделась на пляже допоздна, и когда мы с одним из индонезийцев пели во все горло Coldplay «The Scientist», все вдруг внезапно подорвались, схватили вещи и побежали с пляжа. Я посмотрела на облака над океаном: надвигался шторм. Уже через минуту начался дождь. Пока все прощались и собирали вещи, я вышла из-под деревьев на пляж и развела руки в стороны. Дождь и океан напомнили мне Вирджинию. Тогда у нас были ливни каждую неделю, и я постоянно совершала под ними свои ритуальные прогулки. Помню, как мы с моим македонцем Антонио танцевали на перекрестке и пели нашу любимую «Strangers in the night». Почему-то именно танцы на перекрестках запоминаются на всю жизнь. Наверное, потому, что не каждый согласится танцевать на перекрестке дорог. Для этого нужно быть смелым и мечтательным или хотя бы дураком. Пока я об этом размышляла, Анга побежал за мной с криками «Что ты делаешь?!».

Он стал тащить меня за руку под деревья, я вырвалась и побежала вдоль океана. Дождь усиливался. Теплый, чуть прохладнее волн. Как я люблю дожди! Дождь – это искренность небес. Под дождем нельзя врать. Все, что говорится и делается под дождем, – всегда правда. Сквозь водную стену мне навстречу шел какой-то мальчик, разведя руки в стороны. Я последовала его примеру, думая, что я его знаю. Лица было не разглядеть. Мы обнялись.

– Дэнни.

– Даша.

– Как это пишется? Напиши на песке.

Я написала свое имя и ушла играть с волнами в салочки. Через минуту он снова позвал меня. Я вернулась, и он ткнул мне пальцем на песок. Рядом с моим именем красовалось «Danny». Он обвел наши имена в сердце. Мое сердце сжалось:

– You know there was one guy I used to know… That was his name. Long time ago we made a deal to meet here in Bali in 2013. He’s almost married now.

– No no! That’s you and me![28 - – Ты знаешь, когда-то я знала парня… Это было его имя. Давным-давно мы договорились, что встретимся здесь, на Бали, в 2013-м. Сейчас он практически женат.– Нет-нет! Это ты и я! (Прим. автора.)]

Я помедлила, потом молча стерла имена ногой и ушла. Он кричал мне вслед минут пять сквозь дождь, когда я наконец развернулась, увидела, что рядом с ним что-то сверкает. Он махал мне руками, как машут вертолету, стоя на заброшенном острове, и просил вернуться. На песке были снова выведены те же имена в сердце со светящейся бабочкой в середине, меняющей цвета.

Я вышла на улицу, идущую вдоль пляжа. В, наверное, самом дорогом ресторане Бали, с бассейном, факелами на входе и всегда нарядными посетителями, играла группа. Я нашла угол, под которым можно было разглядеть музыкантов. В ресторанах и барах Бали нет стекол, так что их было отлично слышно. За столиками сидели люди с большими винными бокалами, улыбались и о чем-то разговаривали. По ресторану из стороны в сторону ходил улыбчивый менеджер, сложив руки за спиной. Он остановился рядом со мной и улыбнулся. Босые ноги, майка прилипла к телу, мокрые волосы… Наверное, я выглядела как бомж, и он подумал, что я могу смутить посетителей. Но тут музыканты начали играть «Pink Floyd» – «Wish you were here», и мне стало уже все равно. Это была любимая песня Антона, всего месяц назад он играл ее мне на гитаре. Вмиг я почувствовала его через тысячи километров, и мне стало тепло оттого, что где-то в мире есть парень, который меня ждет… А музыкант пел:

How I wish, how I wish you were here.
We’re just two lost souls swimming in a fishbowl, year after year,
Running over the same old ground.
What have we found?
The same old fears.
Wish you were here.

Эти слова навсегда останутся для меня самыми трогательными на свете. Кличем родным душам, разбросанным по разным континентам.

Потихоньку я стала узнавать все больше и больше индонезийцев, запоминать имена, а они, в свою очередь, стали относиться ко мне по-дружески без попыток… ну ты понял.

За обедом я постоянно натыкалась на одного и того же мужчину с острова Суматра, и вскоре мы подружились. Его звали Дорман, ему было около сорока. Женат, с потрясающим чувством юмора. Я прозвала его «Mr. Good for sex». Пока мы пили балийский кофе вместе с суматрийцами, про что бы ни шла речь, в конце мой друг с серьезным видом повторял: «Good for sex».

– You want coffee?.. It’s good for sex… Остренько! Попробуй! Good for sex!.. Хочешь сигареты? Они крепкие и сладкие! Good for sex!

Мы говорили об Убуде, спиритуальном и физическом центре острова, и выяснилось, что старенький экстрасенс и мудрец Кетут из книги «Ешь, молись, люби» – реальный персонаж. К тому моменту ему было 99 лет, и он все еще жил в Убуде и даже продолжал гадать по ладони. Я начала припадочно орать, что хочу его увидеть, и суматрийцы пообещали, что отвезут меня к нему. Дорман сказал, что один из его лучших друзей, который тоже здесь обедает, гадает по руке и обладает шестым чувством. К сожалению, я пришла, когда он уже ушел, и мне не удалось на него взглянуть.

Глава 4

Тело. Дух. Душа

Ну что, кто читал или смотрел «Ешь, молись, люби»? Дорман был человеком слова. Пообещал отвезти меня к Кетуту – отвез. Он заехал за мной утром на байке, предварительно раздобыв для меня шлем – без него на главные дороги выезжать нельзя, оштрафуют. Как только мы выехали из города, пейзаж стал меняться… Пальмовые леса, поля, на которых в треугольных шляпах трудятся балийцы, множество храмов, памятников огромных размеров, изображающих Будду, слонов, драконов и странных полулюдей с круглыми глазами и какими-то предметами в руках. С перерывом на ледяную воду из магазина, которая была просто прекрасна после палящего солнца и загазованного воздуха, мы наконец-то свернули в деревушку и затормозили. Зашли во двор – в целом абсолютно такой же, как и в фильме. Кетут сидел на веранде одного из домов, держа за руку молодую китаянку. На пороге домика напротив стояли улыбчивые американцы азиатской наружности, они ждали свою подругу. Мы поболтали о путешествиях, я рассказала им, что поколесила по Америке, и мы стали обсуждать разные города и штаты. Через какое-то время я не выдержала:

– Что Кетут рассказывает? Он что-то про вас угадал?

Они замялись, заулыбались и сказали, что я узнаю сама и они не хотят портить впечатление. Я всегда боялась ясновидящих и хиромантов. Линия жизни на моей левой руке обрывается посередине, и подсознательно я боялась, что в будущем случится какая-нибудь дрянь. Девочка поклонилась старику и направилась к нам. Дорман подошел к Кетуту и стал говорить с ним на индонезийском. Они уже встречались прежде. Переговорив, он позвал меня жестом, я взяла рюкзак, выдохнула и пошла. Мы сели на пол веранды.

– Нужно дать ему двести пятьдесят рупий…

Я удивилась. Изначально Дорман говорил, что Кетут работает за пожертвования. Такая сумма явно не входила в мой предел «пожертвования», но отказываться было уже поздно. Я отсчитала пять купюр по пятьдесят рупий, передала Дорману, а он – Кетуту. Тот, улыбаясь, кивнул, пересчитал и положил их в ящик, стоящий рядом. Маленький, с двумя оставшимися зубами и мохнатыми бровями, он сидел в позе лотоса, укутанный в желтую тунику. Глаза его были как будто покрыты голубоватой пленкой, как бывает у слепых. С минут десять они разговаривали с Дорманом на своем языке. Кетут смеялся, периодически брал меня за руку, не глядя в мою сторону, мял ее и снова отпускал. Наконец его внимание было обращено на меня. Дорман остался сидеть рядом. Кетут попросил меня отодвинуться, потом придвинуться обратно, затем спросил, говорю ли я на английском. Я кивнула.

– Покажи мне свои уши.

Я убрала волосы за уши и наклонилась ближе.

Дальше последовала странная и как будто выученная речь:

– Вижу твои уши, вижу твой нос. Я вижу твои ууши. Я вижу твой ноос. Очень рад тебя проверять. Я вижу твои щеки. Очень рад тебя проверять. Твои ямочкиии. Я вижу твои брооови. Очень симпатичная. Симпатичная. Очень рад тебя проверять.

Далее с минуту он молчал, будто ожидая моей реакции. Потом взялся за руки.

– Долгая жизнь… ты проживешь сотню лет. Очень везучая. Эта линия говорит, что ты нетерпеливая. Понимаешь? Нетерпеливая. Но ооочень симпатичная.

И снова замолчал. Я в нетерпении спросила, есть ли что-нибудь плохое, а потом ткнула пальцем на прерывающуюся линию. Кетут первый раз вгляделся в мою ладонь.

– Ты проживешь сотню лет. Дооолгая жизнь. Очень счастливая. Очень везучая. Очень симпатичная.

Я была в недоумении. Большей банальности и придумать было сложно.

– Вы правда думаете, что я проживу сто лет?

– Yeeeees… Мне очень радостно, что я могу тебе все рассказать. Вижу эту линию. Говорит, что ты нетерпеливая. Понимаешь, нетерпелииивая?

Дорман начал разъяснять мне слово «нетерпеливый», как будто я не знала его значения.