Солнцеворот желаний

– Ваше Высочество, мы вас так ждали! В детское отделение угодили сразу два ребенка. Маленькая девочка и мальчик, которого родители оставили у служебного входа, завернув в тонкое одеялко и вложив в руку кулек с хлебом. Обоих сразила солевая болезнь…

– …и магические лекарства не работают, – со вздохом заканчиваю я, переступая порог больницы и окунаясь в неповторимую смесь едких химозных ароматов с примесью цитрусовых ноток. Прямо напротив входа красуется огромное лимонное дерево, все обвешанное разноцветными атласными ленточками. Среди больных и их близких бытует поверье, что ленты на этом дереве способны принести покой и выздоровление, поэтому их вплетают в тонкие веточки, а из созревших лимонов сестры варят компот.

Минуем распашные двери, поднимаемся по широкой полукруглой лестнице на второй этаж и по узкому коридору переходим в детское крыло. Стены здесь изрисованы маленькими зверушками и любопытными персонажами детских книг. На подоконниках – горшки с цветами, на окнах цветастые занавески, чуть колыхающиеся из-за неплотно прикрытых ставней.

Перед тем как зайти в палату, спрашиваю у Месарии:

– Как самочувствие Таси и Вендра? Им уже лучше?

– То, что вы делаете, – настоящее чудо! Оба здоровы и завтра вернутся домой.

Даже после моего десятого визита сестра Месария считает ариус проявлением божественной силы. Она видит во мне нечто бо?льшее, чем я есть. Вот и сейчас чуть ли не в рот заглядывает, трепетно потирая руки, будто с трудом удерживаясь, чтобы не осенить меня знаком святой Клэрии.

Эта обескураживающая потребность видеть во мне воскресшую святую порядком утомляла. Но у меня не было иного выхода, кроме как мягко останавливать попытки коснуться моих волос, дотронуться до рук или вытянуть хотя бы ниточку из платья.

– Действительно, отличные новости, – кивнула я, и девушка открыла передо мной дверь в палату. Гул детских голосов разом смолк, стоило переступить порог.

– Это принцесса Селеста! Принцесса Селеста! Святая, святая пришла! – после секундной тишины загомонила детвора, поднимаясь над койками и подтягивая к горлу тонкие одеяльца. Здесь было около двадцати ребятишек в возрасте от четырех до двенадцати лет. Все они – серые драконы, пострадавшие от воздействия соли. По тем или иным причинам им не хватило питьевой воды, и они пили загрязненную из колодцев и городских колонок.

Самое верное исцеление – правильное питание и чистая вода – было им недоступно. В результате отравление зашло так далеко, что ребята попали сюда. Некоторые семьи заражались целиком, и в итоге часть детей остались сиротами.

Перед выездом в больницу я в очередной раз обсуждала возможность открытия небольшого королевского приюта для таких обездоленных. Я считала, что будет правильным дать им кров и шанс устроиться в будущем. Небольшая компенсация за их потери. Совет Женевры меня не поддержал, но я знала, к кому обратиться, чтобы исполнить задуманное, так что они были вынуждены уступить.

– Ох, ребята, я же просила называть меня просто Селестой или Сэлли, зачем нам такие официальные прозвища, а?

Дети наперебой заголосили: «Сэлли, Сэлли, расскажи сказку про принцессу-дракона, про короля и морское чудовище», а я обходила вокруг каждого, проверяя самочувствие, да и просто стараясь уделить внимание. То коснусь вихрастой макушки, то щелкну по носу, кого-то поцелую в лоб, кому-то леденец вытащу из-за пазухи. У вновь поступившей задержалась, опускаясь на край постели и прикладывая холодную руку к покрытому испариной лбу.

Девочка была крошечная, бледненькая и серая от усталости. Она совсем не реагировала на общий шум палаты, а дети, заметив, как я посерьезнела, притихли, словно мышки, наблюдая за мной. Подошедшая Месария покачала головой, поправляя сползшее одеяло.

– Чудо, что ее вообще нашли. Она из заброшенного квартала, что неподалеку от больницы. Когда была ночь Трезубцев и костей, там возник пожар, и старые дома рухнули, а новые строить было недосуг. Да и поговаривают всякое о тех местах…

– Всякое? – спрашиваю я, взяв руку девочки и проверяя пульс. Совсем слабенький, жизнь едва теплится в ней.

– Ну… про этих, как их там, морвиусов… Ее и нашли потому, что городская стража совершала обход и случайно наткнулась на занятую квартиру. Видимо, ее родители не смогли устроиться после пожара и заняли пустующий дом.

«Ну да, повезло…», – невесело подумала про себя, закрывая глаза. Месария тотчас умолкла и почтительно отошла в сторону, звучно издав «Тсссс!», чтобы и дети не мешали. Внутренним взором я настроилась на белую тьму, и ариус тотчас отозвался, выползая из меня и устремляясь к девочке. Я пыталась заставить его проникнуть под кожу малышки, чтобы запустить процесс исцеления. Делала это не первый раз, но постоянно терпела неудачу.

Прикусив губу, нахмурилась, будто стараясь вытянуть из себя как можно больше тьмы и впустить ее в ребенка, однако ариус только обволакивал дитя и вовсе не стремился проникнуть внутрь. Он не понимал, чего я хочу. Увы, но и в этот раз я потерпела поражение.

Мотнув головой, с сожалением отпустила ариус и обратилась к единственному работающему методу. Выудив из-под рукава платья небольшую заостренную, как кошачий коготь, иглу, с силой провела по собственному запястью, а затем аналогичным образом поступила с рукой девочки. Медсестра и дети не видели происходящего – нас скрывал белый дым, и почти варварское лечение оставалось только на моей совести.

Я прижала запястье к руке ребенка – и тотчас проснулся ариус, опутывая наши руки толстыми нитями и от них забираясь в рану девочки, отправляясь в путешествие под ее кожей. Не знаю, почему, но это был единственный способ лечить невидимые глазу раны.

Вот и сейчас кожа ребенка мягко засветилась нежно-серебряным светом, пробивающим плотный туман ариуса, вызывая восхищенные восклицания остальной ребятни. Ариус рассеялся, и их глазам предстал почти полностью здоровый ребенок, спящий глубоким целебным сном. Аналогичным образом поступила я и с мальчиком, и хотя после процедуры меня шатало от переутомления, была довольна собой и тем, что за раз смогла помочь сразу двоим.

В этот раз пришлось обойтись без сказки – я была слишком измотана исцелением. Однако шоколадные печенья с королевской кухни сгладили разочарование детей, а новые книжки довершили их восторг. Те, кто постарше, обязательно устроят вечером книжный сеанс, отыгрывая на импровизированной сцене особо полюбившиеся истории.

Завтра или послезавтра выберу подходящие комнаты во дворце, куда сироты переберутся после окончательного выздоровления. У них будет нормальная жизнь, они получат и образование, и работу, и даже шанс поступить в академию при должном старании. Отчасти я чувствовала вину за то, что с ними приключилось. Уйди я в море – не было бы солевой болезни…

Последний раз оглядев наполненную звонкими детскими голосами палату, с улыбкой помахала веселящимся ребятам и напоследок выпустила в воздух тающих бабочек. А выйдя наружу, бросилась к окну и распахнула его, вывалившись наполовину, подставляя разгоряченное лицо освежающим струям воды.

– Не стоило вам так выкладываться, кэрра Селеста, – скупо заметил подошедший Аксель. Мужчина прислонился к стенке, скучающим взглядом провожая спешащих мимо медсестер.

– Предлагаешь бросить их? Дать умереть, когда в моих силах помочь?

– Если Вас эта помощь убивает – какой в ней смысл? Вы важнее всех этих детей.

Я упрямо стиснула зубы, возвращаясь обратно, с противным скрипом закрывая окно. Обтерев носовым платком лицо, ненадолго склонила голову, прижимая ладонь к горячей шее, чувствуя, как сильно бьется жилка у виска, отзываясь тупой затылочной болью.

Мы слишком мало времени проводим вместе. Не будь присутствие Никлоса столь невыносимым, я бы сопровождала его каждый час, питаясь связью нориуса и ариуса, усиливая свой дар. Увы, но я не могла перешагнуть через себя, ведь каждый взгляд на короля будил воспоминания о том, что он сделал. И о том, что намеревался сделать. Лежать с ним в одной постели невыносимо, но это единственное, на что я готова была пойти, чтобы укрепить ариус.

Отлипнув от стены, телохранитель намеревался сказать что-то еще видимо, поторопить с возвращением во дворец, – однако выглянувший из-за поворота доктор Флар дэ’Мор нарушил эти планы. Рядом с ним шла низкорослая медсестра, держащая в руках медицинский халат моего размера. Это означало только одно – случилась трагедия.

– Кэрра Селеста! – почти фамильярно, учитывая разницу в статусе, воскликнул доктор, однако для наших устоявшихся отношений такое обращение было простительно.

Невысокий, пухлый серый дракон был одним из немногих, кто с блеском окончил Академию общих наук по медицинскому профилю, а после дополнил образование в обычном медицинском вузе. Обладая пытливым умом и железными нервами, а также гибкостью и некой долей изворотливости, он сумел стать заместителем директора единственной городской больницы для драконов. После ареста директора во время весенних событий он занял ведущее место и вот уже четыре месяца с чувством и тактом руководит данным заведением.

Именно к нему я и обратилась со своей странной просьбой из-за того, что Никлос был категорически против моего обучения в стенах академии. Так что только практика у достойного человека оказалась единственным вариантом моего медицинского образования. Я должна была постичь науку исцеления. И сделать это максимально быстро, учитывая, как мало времени мне было отведено.

– Дэр Флар, рада Вас видеть. Вижу, нас ждет операция?

– Час назад поступил пациент со вспоротым животом. На него упало дерево, – кивнул доктор, пока медсестра помогала мне надеть халат и покрыть волосы косынкой. Стоявший рядом Аксель недовольно заворчал, хмуря брови. Он считал, что должна участвовать в таких низменных вещах, как вскрытие человека. Даже если это спасет чью-то жизнь.

Вот и сейчас, когда мы заторопились в операционный зал, он перехватил меня за локоть, шепча:

– Помните, Ваши силы не безграничны.

Однако я вывернулась и, смерив его свирепым взглядом, вынудила отступить, сама же нагнала спешащих Флара и медсестру, на ходу выслушивая инструкции. По сути, моя единственная задача – наблюдать и запоминать. Во время операции доктор будет озвучивать все, что делает, попутно показывая мне «внутренний мир» дракона, чтобы я наглядно понимала, что и как работает.

Перед операционной мы обмыли руки в чистой воде, протерли спиртом, а две помогающие медсестры закрыли наши лица масками. Как объяснил Флар, эти нововведения появились благодаря реформе короля Вернона, допустившего многих талантливых простолюдинов в стены высших заведений, тем самым подтолкнув науку к множеству открытий.

Зайдя следом за хирургом, я на мгновение задержалась, прикрывая глаза и настраиваясь на нужный лад. Нельзя видеть перед собой человека. Нельзя позволить его боли забраться ко мне в душу, иначе ничем не смогу ему помочь.

Так странно: глядя в голубые глаза пострадавшего, вижу перед собой Райво в тот момент, когда ему вспороли грудь и вытащили сердце. Я слышу крик, чувствую запах крови. Стоящая рядом медсестра пытается что-то сказать, но я хватаю ее за запястье и сжимаю, чтобы молчала. Я уже в порядке. Уже здесь и слышу слова доктора, вижу, как аккуратно, но уверенно вытаскивают обломки из тела раненого, как к его губам прикладывают смоченную морийской травой тряпку и как он медленно погружается в очередной сон без сновидений. Я рядом и в тот момент, когда врач взмахом руки требует подойти ближе и показывает, как разошлись края легкого, со стороны кажущегося просто пористой слизью. Это все, что могу увидеть. Разные оттенки красного, синего и черного, и кажется, внутри шевелятся слизняки в такт ускоренному биению сердца. А может, это мое бешеное сердцебиение?

Движения хирурга завораживают своей точностью и скоростью, и я теряю нить происходящего, будто окунаясь в густой красный туман. В воздухе стоит невообразимая вонь – одна из веток вспорола живот и пробила его насквозь, вывалив содержимое. Кишечник разорван, пострадали печень и почки. Доктор Флар сухим, безэмоциональным голосом перечисляет травмированные органы, споро проходясь по каждой ране специальным магическим прибором, подсвечивающим то, что скрывается за внешними повреждениями. И таким же тоном врач констатирует:

– С учетом всех травм и не имея возможности провести ускоренную магическую операцию по сшиванию внутренних органов, дальнейшие действия считаю бессмысленной тратой времени, продлевающей агонию пострадавшего. Пациент не переживет операцию. На этом все.

– Что? – воскликнула я, очнувшись. Подняв голову, удивленно уставилась на доктора. – Что вы имеете в виду? Вы не хотите даже попробовать его спасти?!

Флар стягивает с лица маску и устало смотрит на меня.

– У него задеты почти все важные органы. Порвано легкое, кишечник на лоскуты порезан, одну почку даже не сошьешь – от нее ничего не осталось. Я уж не говорю о печени! Все, что мы сделаем, только продлит его страдания. Он истечет кровью задолго до конца операции.

– Он серый дракон. Как и вы. Хотя бы попробуйте! – тихо, но упрямо возразила я ему, наклоняя голову, будто бык, собравшийся идти на таран. В операционной стало тихо.

– Ваше Высочество, я пытаюсь сказать, что даже с переливанием крови, что в восьми из десяти случаев приводит к отторжению, у нас не хватит времени, чтобы успеть все зашить. Он умрет на операционном столе в ближайшие несколько минут, – почти вкрадчиво и невероятно мягко ответил врач. Его лицо смягчилось, и он, пожевав губами, окинул залитую кровью поверхность стола и лежащего человека. – Это неизбежность нашей работы. Мы не всем можем помочь.