СТЕП. От человека до робота один шаг

– Цель?

– Да. Так говорит Доктор. – Её металлические глаза загорелись, так же, как у самого Шефа. – Ради нашей цели мы должны забыть про все свои чувства, эмоции, ощущения. Про радость, про грусть, про искренность. Я и забыла про них.

– Да о них весь мир забыл, – заметил я.

– По другим причинам.

Тут я ненароком посмотрел на часы, и увидел, что наступило то самое время – семь часов. Я бы ещё поболтал с Клементиной, но бесполезно было надеяться на то, что Шеф опоздает. У него вместо сердца такие вот часы.

Дверь лифта медленно распахнулась, и я увидел фигуру Шефа – эту фантастическую фигуру, к которой вот уже пять лет никак не могу привыкнуть и всякий раз поражаюсь, будто бы впервые вижу пожилого мужчину огромного роста, худого, не сказать тощего, как ствол высохшего дерева, ветки которого – это костлявые руки с длинными узловатыми пальцами. Голова с большой шишковатой лысиной в центре, окружённой короткими жёсткими седыми с серебристым отливом волосами. У этой головы были две выдающиеся части: нос в виде клюва и подбородок в форме лопаты, а где-то в пропасти между ними скрывались плотно сжатые губы. Глаза же были глубоко посаженные и тёмные, как угольки. Смотрел он на вас не моргая, не отрывая взгляда, будто бы впился в вас и не отпускал. Но это так только казалось, потому что смотрел он всегда только прямо перед собой, не поворачивая головы, и если вы оказались прямо перед ним, то вам будет казаться, что он очень пристально на вас смотрит. На самом же деле вы ему совершенно безразличны. Одет он был в сплошь усеянный кофейными пятнами белый халат.

Дедал Райз – а именно так звали Шефа – оторвал от пола одну ногу, резко выбросил её из лифта, и вслед за ней из лифта выбросились все остальные части его тела, кроме другой ноги. Она догнала Шефа чуть позже. Затем Шеф снова выбросил ногу вперёд, и так заковылял в нашу сторону. Движения Шефа, как вы уже поняли, стоит описывать отдельно и подробно. Ходил он медленно, ноги у него, казалось, не гнулись. Он помогал себе руками, но тоже весьма необычно: сначала он взмахивал своими руками-ветками, где-то на полдороги они резко останавливались, а затем снова падали в исходное положение, в котором повисали, как плети, пока он снова не заставит взметнуться. Все его движения носили судорожный характер. И лишь голова всегда была неподвижна, и мимика была застывшая, нахмуренная, с наморщенным лбом.

Потом я узнал, в чём была причина. Оказалось, что однажды, когда Райз только начинал свою неведомую, но великую работу, и жил в этой лаборатории в полном одиночестве, он гулял по горам и случайно свалился в ущелье. Выжил он каким-то чудом, но всё-таки нижняя часть его тела оказалась парализованной. Шеф вернул себе движение, каким-то образом вживив в своё тело провода, которые заменили повреждённую часть его нервной системы. Теперь он был наполовину робот. И порой мне казалось, что он был робот больше, чем наполовину.

Добравшись до середины столовой, он остановился.

– Доброе утро, коллеги, – произнёс он, чётко артикулируя, проговаривая каждую букву и делая акцент на каждом слоге. Такая у него была манера говорить. При этом голова его немного тряслась.

– Доброе утро, – ответил я.

– Доброе утро, доктор! – ответила Клементина. Теперь я знал, что она не испытывает никаких эмоций. Но судя по тому, что её холодные глаза чуточку заблестели при появлении Райза, это было что-то вроде восхищения.

Но ему было безразлично, как вы к нему относитесь. Он сцепил свои руки за спиной и широко расставил ноги, будет, значит, говорить речь. Всё время он немного дёргался и заваливался назад, будто бы голова была тяжелее всего остального тела, но одно судорожное движение плечами возвращало его обратно.

– Уважаемые коллеги, сегодня не совсем обычный день. Сегодня я могу с уверенностью утверждать, что наша миссия – наша великая Миссия! – как никогда близка к завершению. Последние эксперименты показали устойчивость результата, а это значит, что мы достигли успеха. Теперь мы можем обнародовать его. Теперь вся планета узнает, что я сделал это! После двадцати пяти лет затворничества, двадцати пяти лет ежедневных трудов, напряжённых поисков, удачных и неудачных попыток. Да, я сделал это! Сделал!

Он едва не опрокинулся на спину, так что ему потребовалось взмахнуть рукой, чтобы вернуть себе вертикальное положение. Я подумал, может ему помочь? Но я никогда не пытался этого сделать. И я решил не мешать Шефу наслаждаться этим долгожданным моментом.

Райз опустился на скамью во главе стола и подпёр свою голову кулаками. Сейчас в нём как-будто бы даже проснулось что-то мальчишеское, давно похороненное в глубине проводов и микросхем, с которыми он каждодневно работал и которые были частью его собственной сущности. Точно – юный именинник, которому вот-вот принесут праздничный торт – вот на кого он был похож. Сверкнув глазами и подкатив их, он сказал:

– В такие моменты начинаешь по новому ощущать сам себя. Зная, что твоя работа так важна для людей. Зная, что ты меняешь их жизнь к лучшему, и от твоего вдохновения, твоего усердия, от твоих прозрений зависит, какой будет их реальность, их эмоции, мысли, желания…

Вообще-то шеф был немногословен. Обычно он выражался языком приказаний и распоряжений, сухим и ясным. И уж тем более он никогда не пускался в подобную лирику. Но сегодня ведь особенный день, верно?

– Наша профессия чрезвычайно востребованная, а значит, и прибыльная. Не так ли?

В его тоне звучали какие-то доверительные и даже как-будто игривые нотки.

– Я об этом как-то не думал, – ответил я.

– Я тоже, – подала голос Клементина, стараясь не отставать от меня.

– Это правильно. А всё-таки, вы знаете, почему люди так любят технику, наверно, даже больше, чем друг друга?

– Нет, – поспешила опередить меня Клементина.

– В общих чертах. Расскажите.

– В этом нет ничего удивительного, ведь компьютеры или мобильные гаджеты делают для тебя столько, сколько родная мать не делает. Мало того, что они нас развлекают, как никто другой, так ещё и с полезным гаджетом ты никогда не пропадёшь. Он спасёт тебя в критической ситуации, подскажет тебе ответ в трудном положении. Он всегда рядом, всегда под рукой, готовый верно служить. Кто заботится о тебе? Кто в любой ситуации всегда с тобой и всегда на твоей стороне? С кем никогда не бывает скучно? С кем не возникнет никаких проблем? Кто идеал? Кто твоя последняя опора в этом отнюдь не идеальном мире? Конечно же, полезный гаджет! Не друг, не родственник, а оно – техническое устройство. Оно всегда тебя поймёт, в отличие от живых людей. Ему совершенно без разницы прав ты или нет, в отличие от живых людей. Так кого же ты будешь любить: сложных и противоречивых людей, которые постоянно от тебя что-то требуют и которые постоянно делают что-то не так, или же маленькое техническое устройство, которое ничего от тебя не требует и которое всё делает так, как надо тебе? Ответ очевиден… Ну, ладно.

От его благодушного настроя не осталось и следа, и он опять превратился в строгого, педантичного и требовательного шефа.

– Так вот, коллеги. Несмотря на торжественность этого момента, мы не имеем никакого права радоваться, потому что это непозволительная чувствительность. Моя Цель всё ещё не достигнута окончательно. Норт, продолжайте эксперимент в штатном режиме, будто бы ничего не случилось. Вы хорошо знаете, чем опасны в нашем деле эмоции. Впрочем, я знаю, что вам это не грозит. Я взял вас как самого бесчувственного на планете человека. А я никогда не ошибаюсь. А вы, Кей, зайдите ко мне в кабинет. Я дам вам подробную инструкцию.

Клементина поднялась, не говоря ни слова, развернулась и направилась к выходу, ведущего в лабораторию. Мы же с Райзом направились к лифту.

Через какое-то время я стоял перед ним в его кабинете. Собственно, это было лишь преддверие кабинета, в сам кабинет он вообще никого не пускал. Это была комната, напоминающая кают-компанию космического корабля. Круглые окна напоминали иллюминаторы. На потолке висели большие плоские лампы, распространяющие белый матовый свет. Здесь стояли несколько очень жёстких кресел, журнальный столик, на котором в беспорядке валялись устройства, заменяющие книги, и даже сами книги, которым было уже лет сто пятьдесят.

Райз уселся в одно из кресел. Сидел он прямо, не облокачиваясь на спинку, положив ладони на колени.

– Вот что вы сделаете, Кей. Вы распространите информацию о том, что я, Дедал Райз, создал первого в мире биоробота, но держу это в секрете. Пусть сначала поднимут шумиху, придадут теме резонанс. Вы же знаете, как это обычно бывает: сначала слухи, потом сомнения, споры и так далее. Затем, когда они созреют и любопытство возьмёт верх, они захотят спросить меня самого, правда ли это.

– Понял. Но позвольте вопрос.

– Позволяю.

– Это правда, что вы создали биоробота?

– Разумеется, Кей. Разве я похож на человека, который любит пустозвонить?

– Я не хотел обидеть вас, Шеф.

– Вы же знаете, Кей, я никогда не обижаюсь. Обида – это чувство, а о чувствах я уже давно забыл.

– Я это к тому спросил, что почему бы вам тогда не сделать открытое заявление?

– Я мог бы заявить о моём открытии прямо, как вы предлагаете. Но в таком случае мне пришлось бы столкнуться с огромной массой невежд, которые будут спорить со мной, утверждать, что это противоречит законам физики, нормам морали или здравому смыслу. Я не собираюсь спорить с теми, у кого не хватает мозгов понять, что прогресс не стоит на месте. Пусть они грызутся между собой, и лишь потом обращаются ко мне. Да и потом, Кей, если вы скажете прямо, на это никто не обратит внимания. Сотни шарлатанов делают сотни подобных заявлений ежедневно. Даже мой авторитет не выделит меня из лавины этих кукареканий. Мне же нужен стопроцентный результат. И потому я хочу выдержать интригу.

– Вас понял. Сделаем в лучшем виде.

– Конечно сделаете, Кей. Куда вы денетесь? Конечно же сделаете…

Он застыл, глядя прямо перед собой, а перед ним был мой живот. Я не видел препятствий задерживать его и задерживаться самому. Я получил свою программу, и теперь должен был её выполнять. Нет, Райз создал первого биоробота не сейчас. Он создал меня ещё пять лет назад.

II. Разгильдяй

Не люблю я так уж много говорить о своей персоне, и дело тут не в скромности, и даже не в скрытности, а только лишь в том, что даже мне самому это не так уж и интересно. Но раз пошло такое дело, то нужно объяснить, почему я оказался в этой лаборатории на побегушках у Райза, почему я ем яблоки, а не пюре из тюбика, и вообще как я дошёл до жизни такой.

Моё имя Касио – это испанский вариант древнего латинского имени Кассий, что означает «пустой». Но мои родители – Сони и Панасоник Кеи – вряд ли об этом знали. Они верили в мистику имён, и потому думали, что если назвать меня Касио, то я буду точным и исполнительным, как калькулятор. Мистика сработала, но не так, как им хотелось.

Родился я двадцать пять лет назад, то есть примерно тогда, когда мой шеф проникся своей Великой Идеей служить Великой Цели и забился в это горное гнездо. Его Величество Случай избрал для моего появления на свет весьма подходящее место – Мегаполис. Собственно, никакого выбора у Случая не было. В наше время вероятность родиться в Мегаполисе составляет девяносто девять целых и девять десятых процента. Оставшаяся десятая часть процента – это вероятность родиться на Международной космической станции, где сейчас проводится эксперимент по деторождению в невесомости. Важный, к слову, эксперимент: люди давно поняли, что рано или поздно доведут нашу голубую планету до такого состояния, что какой-нибудь Юпитер будет гораздо пригоднее для нашей жизнедеятельности. Так вот, пока что человечеству ещё не припекло, надо понять, можно ли размножаться где-нибудь по дороге к этой лучшей жизни. Но я родился не в космосе, а в Мегаполисе.

Сначала мы жили в одной части Мегаполиса, в Азии. Потом финансовые возможности моей семьи позволили переехать в другой район, более престижный, который находился в Европе.

Родители очень любили меня и заботились о моём развитии. С детства я был окружён всевозможными приборчиками и научился пользоваться телефоном гораздо раньше, чем разговаривать. Я ещё не научился ходить, но зато уже снимал сногсшибательные фото, которые мгновенно вызывали восторг тысяч моих «друзей» в социальной сети. Естественно, что родители решили, что я технический гений.

Поначалу я их не очень разочаровывал. В школе я получал неплохие отметки, овладев искусством списывания у отличников. При этом сам я довольно быстро начал догадываться, что никаких умопомрачительных талантов у меня на самом деле нет, и в общем-то я самая обыкновенная и заурядная посредственность. Но все остальные поймут это не скоро, так что пока у меня есть время насладиться положением. Развивать в себе какие-нибудь способности я тоже смысла не видел. Всё равно жизнь коротка, а всё в этом мире есть тлен и суета сует.