Степ
Давид Павельев
Роман-антиутопия «Степ» открывает трилогию о нашем «светлом будущем». На дворе начало XXII века. Гениальный изобретатель, наконец, претворяет в жизнь давнишнюю мечту человечества – создаёт человекоподобного робота, способного удовлетворить любой каприз владельца. И всё бы ничего, вот только робот решает стать настоящим человеком, а заодно становится костью в горле финансового воротилы. Так и начинаются захватывающие приключения робота Степа и его друзей.
Степ
от человека до робота один шаг
Давид Джемалович Павельев
Человечество вступает в сверхиндустриальный век. Передовые технологии создадут новые виды изделий и товаров, которые предоставят гражданам недосягаемые прежде возможности. Этот процесс будет сопровождаться утратой традиционной прежде привязанности к стране, общине, семье. Новые предметы, которые я называю кочевыми, так как все они – небольшого размера, изменят в будущем взаимоотношения во всем спектре современной жизни. И прежде всего они изменят отношение человека к самому себе.
Жак Аттали. «На пороге нового тысячелетия»
© Давид Джемалович Павельев, 2015
Коллаж на обложке Д. Павельев
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I. На пороге открытия
Шесть часов тридцать минут. Я проснулся.
А лучше сказать, я открыл глаза и моментально переключил свой организм из режима энергосбережения – то есть сна – в режим активности.
И нет, я не робот. Я всего лишь человек. Правда, зовут меня Касио – да, да, как калькулятор – и фамилия моя Кей, будто бы и в самом деле у меня есть кнопки[1 - – фамилия Кей созвучна с англ. key – кнопка.], которые меня включают и выключают.
Тогда почему я так легко просыпаюсь, спросите вы. Я сам удивляюсь. Вообще-то я большой разгильдяй, и не делаю то, что делают все нормальные люди, чтобы правильно просыпаться. В наше люди не могут позволить себе просыпаться с трудом, ворчать на будильники, позволять себя поспать ещё лишнюю минутку и растягивать её на целый час. Люди поняли, что всё это может послужить причиной их низкой работоспособности, увольнения и прочих неприятностей. А если тебя уволят, лучше сразу прыгай с небоскрёба: нечем будет выплачивать кредиты и ипотеку.
Для того, чтобы избежать всех этих неприятностей, добрые дяденьки-изобретатели придумали специальный гаджет. «Генератор сновидений», называется. Внешне он похож на обычный музыкальный проигрыватель – плоская коробочка с двумя проводками. Только вместо наушников датчики, которые нужно крепить к вискам. Как только вы подключитесь к генератору, моментально уснёте без всякой бессонницы. И будете смотреть сны, например, о том, как вы едете по серпантину в красной спортивной машине (в автосалоне как раз выгодные условия по кредиту, успейте до конца недели). Потом въезжаете на пляж, и вас окружают загорелые юноши и девушки, которые под впечатлением от вашего эффектного появления, и тут же предлагают коктейль марки… обязательно запомните какой марки. И вы будете смеяться и веселиться, пока не проснётесь в строго установленное время. В прошлом остались ночные кошмары, от которых вы вскакивали в холодном поту. И хоть вы поспали всего пару часов, а просыпаетесь бодрые и полные сил, чтобы превратить свои сновидения в реальность.
Но я почему-то обхожусь без этого. Нет, не то, чтобы я люблю делать всё наоборот. Просто мне и так неплохо спится, потому что мне нечего делать по ночам. Нормальные люди приезжают под ночь домой с работы, потом им нужно снять стресс, то есть провести некоторое время в интернете – оценить милых котят, поделиться фото своей левой ноги, на которую сегодня три раза наступили, или посмеяться над злоключениями анонимных неудачников. Потом кто-то играет в видеоигры, кто-то смотрит сериалы, а под утро их ждёт генератор сновидений.
Моя жизнь сложилась таким образом, что от работы до дома не несколько часов, как у нормальных людей, а меньше минуты – я работаю секретарём и живу при лаборатории моего шефа. На счёт интернета врать не стану, истории анонимов почитываю, оставляю комментарии, порой весьма едкие, а то и сам балуюсь сочинительством, но не регулярно, а время от времени, если уж совсем скучно. Если в это время можно было бы что-нибудь делать, я бы делал. Но я не могу придумать, чем мне таким уж себя занять. Я привык, что за меня это придумывает мой шеф. Когда же шеф по своему обыкновению забивается в свою нору, то, разумеется, придумывать за меня некому. Вот я и сплю.
Шеф сидит в своей норе, где с вечера и до семи часов утра он изобретает что-то неведомое, но, как он сам говорит, великое. В семь он оттуда вылезает, читает мне разные нотации, излагает, какие новые занятия он для меня придумал, и тогда я приступаю к исполнению инструкций. Чаще всего от меня требуется ехать на большой рынок в Мегаполис, закупать там всякое железо, провода и прочую нано-мелочь. Сам Шеф вот уже двадцать пять лет не высовывал носу из лаборатории, и не бывал в Мегаполисе. Быть связью Шефа с большим внешним миром – вот она, собственно, моя функция как его секретаря.
За окном были горы, горы и горы, простиравшиеся вдаль до самого горизонта. А за горизонтом был Мегаполис. Может, если приглядеться, можно было бы увидеть какой-нибудь из его небоскрёбов, многие из них были выше чем гора, на верхушке которой торчит наша лаборатория, будто бы железное гнездо гигантского кондора. Над горами медленно поднималось красное солнце, и заснеженные вершины заливались нежно-розовым цветом. Можно было бы всем этим полюбоваться, но я поспешил в душ. Нужно было успеть к явлению Шефа.
Я надел на лицо маску и зашёл в душевую кабинку. Её дверца герметично закрылась, после чего кабинку тотчас же заполнила вода. Через минуту она вытекла, а в кабинку ворвался вихрь тёплого воздуха, от которого я моментально высох. Этим водные процедуры и закончились. На всё про всё полторы минуты.
Одевшись, я вышел из своей комнаты, и лифт опустил меня на первый этаж. Здесь помещалась большая комната, которую почему-то называли столовая. Здесь за огромным белым столом сидела Клементина Норт – ассистентка шефа. Перед ней лежал открытый тюбик с пищевой пастой. Клементина неотрывно смотрела прямо перед собой, в какую-то точку поверх тюбика. Завтракала, значит.
– Доброе утро, – сказал я и сел напротив неё.
– Доброе утро, Касио.
Клементина подняла голову, посмотрела куда-то сквозь меня, после чего её голова вернулась в исходное положение. Потом она взяла тюбик, выдавила немного пасты в рот и положила тюбик на место.
Не подумайте, что это какая-то странность поведения. Совсем наоборот. Теперь у нас все так едят. Готовить еду – это очень долго. А ведь еду ещё надо разогревать, выкладывать на тарелку, потом ещё и мыть эти самые тарелки. И, конечно же, нужно эту еду есть – а это как минимум минут десять. Непозволительная роскошь! Вот для того, чтобы время не терять, и придумали есть пасту из тюбиков. Паста – это все полезные витамины и микроэлементы в одном тюбике. А главное – посмотрел сны, почистился в душе, выскочил из дома, сел в транспорт – и тогда ешь себе на здоровье. Точно не опоздаешь.
– А вы будете есть ваши ужасные яблоки? – спросила Клементина, опять глядя так, будто бы я стеклянный.
– Да, если вы не возражаете.
– Не возражаю. Но если вы будете есть их потом, когда я уйду.
– Как скажете.
И так каждый день. Я мог бы сказать ей ещё пять лет назад, как только мы оба впервые тут появились, что я буду есть свои ужасные яблоки ежедневно на завтрак, обед и ужин. Но не сказал, побоялся её обидеть. Вообще-то надо было, потому нужно сразу обозначать условия: типа «по стечению обстоятельств мы с вами, барышня, оказались в стенах одного заведения, так что как хотите, а мы должны с вами ужиться». Но я всё никак не привыкну к этим нашим порядкам. Наверно, у меня не хватает на это решимости. Вот каждое утро она и уточняет: буду я есть яблоки, или нет. Может быть, она думает, что в один прекрасный день мне это надоест, я вернусь на праведный путь и буду есть пасту, как она, и как все нормальные люди. Наверно, её раздражало, что я ем яблоки. Когда ешь их, то громко хрустишь, а то и чавкаешь, и даже если очень постараться, то не получается не хрустеть. Она же ест беззвучно. Это соответствует приличиям, ведь приличия – это как раз то, что делает большинство. Зато я, выходит, очень невоспитанный. При отсутствии каких-либо достоинств этот недостаток весьма ощутим. Значит, я вообще её раздражаю.
Вернее, это сильно сказано. Мне кажется, Клементину ничто не раздражает. Потому и я не претендую на особое к себе отношение. Клементина всегда вежливая, всегда спокойная. Я не видел, чтобы она когда-нибудь нервничала, волновалась и вообще проявляла эмоции. Вместе с этим я никогда не видел, чтобы она улыбалась.
Конечно, здесь ей просто не надо было улыбаться. Это там, в Мегаполисе, умение всегда улыбаться, даже когда тебе грустно или мерзко – жизненно важный навык. Но наш Шеф отличается от всех остальных шефов тем, что ему ровным счётом без разницы, улыбаетесь вы ему, или нет. А я был слишком мелкая сошка, чтобы мне улыбаться. Шеф держал Клементину на работе не за красивые глаза – хоть глаза у неё, конечно, красивые, но холодные, серые, с каким-то металлическим отливом – а за некие личные качества. Может быть, Шеф держал Клементину как раз за то, что она никогда не улыбается.
Так вот, бесшумно разделавшись с тюбиком с первым блюдом, Клементина нажала кнопку на сенсорной панели крышки стола – да, у нас и такое есть – после чего пустой тюбик исчез, а вместо него появился другой тюбик. На нём было написано «Кофе».
Я сидел напротив и просто ждал, пока заявится Шеф. Я смотрел на часы, которые были прямо передо мной, на экране стола. Современный человек никогда ведь не может забыть про время. До его прихода оставалось ещё пять минут. Чертовски мало, но когда сидишь вот так вот, боясь ненароком потревожить завтракающую девушку, которая, правда, никогда не тревожится, пять минут – это всё-таки достаточно много. И тут я впервые почувствовал, что сегодня какой-то особенный день. В смысле, вообще-то этот день начинался абсолютно точно так же, как и все тысяча восемьсот двадцать шесть дней, что я проработал здесь секретарём – а это ровно пять лет. Не знаю, почему я так решил. Может быть, я заметил, что Клементина как-то особенно невозмутима и бесстрастна – это могло служить верным признаком того, что она готовится к чему-то важному и волнительному, и потому пытается маскировать напряжённость. А может быть, я просто выдал желаемое за действительное, желая развлечь себя каким-нибудь предчувствием в эти пять минут.
И вот когда мне показалось, что что-нибудь произойдёт, я решил поболтать с Клементиной. Раньше я несколько раз пробовал это сделать, но ничего не получалось. Как-то мы не находили общего языка. Теперь я решил попробовать ещё раз. Попытка не пытка.
– Клементина, не сочтите за бестактность, как продвигаются ваши исследования?
Она вздрогнула, как от внезапного шума хлопушки, и посмотрела в мою сторону своими серыми металлическими глазами. Хоть она никогда не улыбалась, лицо её всё-таки было довольно красивым: немного бледным, с прямым носом, заострённым подбородком. Волосы были тёмно-русые, прямые, и едва доставали до плеч.
– Не волнуйтесь, Касио. Доктор расскажет вам сразу же, как только будут результаты.
В её тоне не было превосходства. Просто констатация факта. В самом деле, никуда я не денусь. Когда надо, узнаю.
– Но мне, может быть, хочется именно от вас услышать.
– Почему? – Никакого удивления.
– Вы правы. Шеф мне скажет, когда от меня потребуется выполнить свою часть работы. А вы, может, расскажете ещё что-нибудь, что не расскажет Шеф.
Она всё ещё не понимала.
– Я не то, чтобы проявляю любопытство. Вы же знаете, я в чужие дела нос не сую, хоть и ем яблоки вместо пасты… Но мне интересно, как вам там? Трудно? Тяжело?
– Вам интересно?
– Ну да. Извините, если что. Если вы считаете, что это неприлично…
– Нет. Я так не считаю. Просто… мне казалось, что вам ничего не интересно, кроме своих дел.
– Мне не то, чтобы интересно… Ваши дела – это ваши дела, я не хочу в них вмешиваться…
– Ну почему же. Если бы было во что вмешиваться, то да, я согласна. Вы спросили: трудно ли мне? Мне не трудно. Точнее, может быть, мне и трудно. Но я не замечаю этого, потому что перед нами стоит великая цель, и мы не можем думать о себе.