История предательства

– Все хорошо, Ром. Пустяшная рана, – успокоил брата Сак. – Мне повезло. Мы атаковали курсантов школы «бессмертных», в которой учились сами. Адонис и Георгиос из одиннадцатого лохага узнали меня. Помнишь их?

– Конечно, помню. Сколько раз мы сбегали из школы вместе, чтобы повеселиться в ближайшей корчме. Хорошие ребята.

– Ну вот. Они меня и взяли в плен, не дав другим прикончить меня в горячке боя.

– Надо будет проставиться ребятам или как-то по-другому их отблагодарить, – заметил Ром. – И похоже, у нас будет для этого время. А теперь пойдем к дядьке атаману. Видишь, Сивый Конь ждет тебя с нетерпением.

Сивый Конь, сохраняя достоинство, невозмутимо сидел на коне и находился чуть в стороне от дороги. Справа и слева рядом с ним находились и его помощники: есаул Лоза и пир Матрёна. Облаченную в мужскую одежду женщину нельзя было выделить из окружавших ее воинов казарского братства.

Куренные атаманы выискивали среди возвращавшихся пленных своих подопечных и подводили к атаману. Некоторые браты сами, заметив походного атамана, выходили из колонны и подходили к нему.

Они говорили ему о выпавших на их долю злосчастьях и тех, кто не выжил в той злосчастной резне. Для всех атаман Сивый Конь находил ободряющие слова поддержки.

Вот и Ром подвел брата к атаману.

– Все семейство в сборе, – заметил атаман с сарказмом, оглядывая Сака. Его глаза сияли радостью, хотя внешне он был вынужден изображать невозмутимость. – Ром, отведи брата в лагерь. Вечером поговорим.

* * *

Вечером в лагере у костерка, вдали от людских глаз, атаман мог не сдерживать своих чувств. Он крепко обнял своего племянника. Сивый внимательно выслушал рассказ Сака о его пребывании в плену. Потом они немного помолчали.

– Великий князь заключил мир с ромеями. Святослав распустил конное войско русалан по домам. Наш военный поход завершился, – начал не спеша говорить атаман. – На будущий год Великий князь хочет идти в поход на баронства восточных франков. К весне каган Куря соберет новое конное войско для Великого князя Святослава. Но пока казакам предстоит путь домой. Хорошо ли, плохо ли, но им придется возвращаться назад без нас, – сказал Сивый Конь, помешивая палочкой угли в костерке. – Благодаря этой войне и Великому князю наши Багрянородные племянники живы. Но это только пока. Я получил весточку из Константинополя. Моя племянница и ваша сестра зовет нас на помощь. И потому наша миссия еще не окончена.

Нам предстоит путь в Царский город, захваченный узурпатором. Там некому будет замолвить за нас словечко. И щадить не будут. В худшем случае нас будет ожидать раскаленное чрево Быка на центральной площади, в лучшем – быстрая смерть от рук стражников в какой-нибудь подворотне. Вы готовы, браты?

– Наша сестра в цепях. Наша мать и племянники в опасности. Долг чести ведет нас. Разве можно в этой ситуации говорить об опасности? – ответил Ром.

– Мы готовы. Тут не о чем говорить, – поддержал его Сак.

– Любо, – кивнул головой атаман. – Завтра соберу атаманский Круг и сложу с себя полномочия. А вы готовьте скарб к походу. Оружие и броню с собой не брать – только ножи. Постарайтесь раздобыть ромейскую одежду и сбрейте бороды. Послезавтра в честь предстоящего похода зарежем жертвенного барана. А после полудня отправимся к морю. Там обменяем наших коней на места в рыбачьих лодках. Оттуда с рыбаками переправимся в Константинополь.

– Любо. Понятно, дядька, – закивали оба брата.

* * *

На второй день, едва взошло солнце, трое казаков спешились возле небольшой часовни у ближайшего села. Пока Сивый договаривался со смотрителем, Ром и Сак купили барана у сельского старосты.

Конечно же, христианские догматики выступили бы против сего обряда, усмотрев в нем жестокие языческие корни. Но у казаков, как у всех скифов, древний обычай воинов, приносивших жертву в Священной роще, органично слился с верой Христа.

На раскидистом дереве, что росло возле часовни, они освежевали барана.

– Смерть и кровь – Нави. Душа – Прави. Шкура и мясо – Яви, – приговаривал Сивый, срезая шкуру с жертвенного животного.

Закончив процедуру, шкуру животного казаки отдали смотрителю часовни, потроха – нуждавшимся жителям села. Ну а жареным мясом поделились со своими боевыми товарищами.

* * *

После полудня налегке, стараясь не привлекать излишнего внимания, трое всадников покинули расположение аланского лагеря.

Добрая половина стана смотрела им вслед, делая вид, что не замечает их отъезда. Матрёна подняла руку в благословляющем жесте и перекрестила их силуэты, таявшие вдали.

Уже лагерь остался позади и скрылся из глаз, когда наперерез трем одиноким всадникам выехали из-за ближайшего холма еще два всадника. Сивый Конь вскинул руку, призывая к готовности племянников и останавливая коня. Но, когда встречные подошли поближе, узнал в одном из них куренного атамана пластунов Назара и успокоился.

– Чего тебе, Назар?

– Так я, это, того… батя, с тобой… – Назар не силен был в красноречии.

– Это может быть поход в один конец, дурья башка! Возвращайся домой! – свел брови Сивый Конь.

– Не, батя, я того… с тобой… – упрямо повторил Назар.

– Ну и что мне с ним делать? – развел руками Сивый. – А еще кто это с тобой?

– Это наш батман, – на северский лад представил Назар атамана своему попутчику. – А это Аслан. По-нашему – Лев. Он из зихов.

– Приветствую тебя, батухан. Я Асланбек, – представился попутчик Назара. – И иду с Назарбай в Ром. Его враги – мой враги.

– Я это, батя… слегка выручил его в бою. Ну и подружились. Теперь вот не отстает, – объяснил Назар.

– А ты говорил ему, что идти с нами в Царский город – это верная смерть? – спросил с любопытством Сивый Конь, но Назар только махнул рукой.

– Мэна смотреть Рум. Твой враги – мой враги, – мотнул головой Аслан.

– Ну, коли так… С нами Бог! Вперед, Белые волки! – решил Сивый Конь и послал коня вперед.

* * *

Пока послы трудились, устраняя угрозу с севера, тайная стража Константинополя ликвидировала заговорщиков в самом Царском городе под неусыпным контролем паракимомена Василия. Городские стражники-равдухи арестовывали людей, подозреваемых в измене, преимущественно по ночам, чтобы зря не будоражить население Мегаполиса.

Их не останавливали ни двери поместий, ни ворота монастырей. Людей сажали в тюрьмы, невзирая на должности и звания.

Епископ Стефан был арестован в Авидосе. Его доставили в Константинополь и передали дело на рассмотрение светского суда. Вскоре туда же доставили в цепях куропалата Льва и его сына Никифора.

После этого состоялся скорый и показательный суд, на котором были раскрыты коварные замыслы заговорщиков. Обвиняемые были уличены в преступлении. Многие друзья Льва, принимавшие участие в заговоре, направленном на свержение государя, лишились богатств и своих домов. Некоторые из осужденных закончили свои дни на площади Быка. Каждый день над площадью раздавался рев из его металлической глотки. Это вопили люди, заживо спекаемые в его чреве.

Священника Стефана заперли в монастыре в ожидании ближайшего заседания синода епископов. Там должны были лишить его священнического сана.

Но самого зачинщика заговора, куропалата Льва, и сына его Никифора, которые по решению судей были приговорены к смерти, базилевс помиловал, несмотря на крайнюю досаду паракимомена. Движимый человеколюбием базилевс велел ослепить их обоих и после этого сослал обратно на остров Лесбос. Вот как кончилась попытка куропалата Льва переправиться в Европу, чтобы войти в союз с болгарами.

Жесткими мерами паракимомен Василий спешил навести порядок в столице, зная, что в это время дука Халдии Варда спешит на помощь отцу, продвигаясь с войском к азиатскому побережью пролива.

На своем пути он сеял ужас и разорение. Он уничтожал огнем жилища непокорных аристократов и позволял мятежным общинникам разграблять их. Дука Варда расхаживал среди множества людей, собравшихся вокруг него, в красных сапогах. Он чванился и говорил о том, что вот-вот завладеет ромейским троном.

Состоятельные землевладельцы превратились в беженцев. Их семьи массово покидали азиатские провинции, переправляясь на европейский берег. Они скапливались в Царском городе, своими рассказами бередя умы простых горожан. С таким трудом достигнутое спокойствие готово было снова обратиться в хаос, а хаос – перерасти в слепой, все сметающий и разрушающий бунт.

На азиатской стороне пролива Босфор, в Оптиматах, магистр Варда Склир так же спешно собирал родственников и сторонников Цимисхия. Он закрыл побережье и стал щитом Царского города.

Пока магистр собирал войско, достаточное, чтобы не только обороняться, но и способное разбить бунтовщиков, базилевс решил воззвать к разуму дуки Фоки. Он отправил ему письмо, написанное собственноручно: «Я узнал о мятеже, который начался недавно на Востоке. Я считаю, что это не столько твой умысел, сколько следствие безумия и варварского нрава твоих сообщников. Но я не хочу осквернять землю кровью сограждан. Склонитесь перед императорским могуществом, которое – Бог свидетель – оставляет безнаказанной столь великую вашу дерзость и дарует вам прощение и помилование. Все владения ваши сохранятся в целости и неприкосновенности. Если же вы будете продолжать тщетные попытки добиться тирании, то пожалеете о своем безрассудстве. Тех, кто выживет после битвы, осудят по закону и предадут смертной казни».