Восхождение

– Что вы шепчете, больной? Лежите спокойно, я вас чуть-чуть уколю, больно не будет.

Что-то холодное коснулось поясницы в районе позвоночника… Чем-то мокрым трет…

– Держите его крепче, он у вас дергается… вот так, спокойно, больной…

Резкая боль… и такое ощущение, что изнутри, из тела что-то высасывают… Еще прикосновения, еще… Страха нет, безразличие…

– В палату интенсивной терапии! – командует доктор.

Снова тележка. Я поехал, а точнее – меня повезли. В голове пусто. Ощущений – никаких, как будто не тебя катят, а бревно.

Привезли, втроем перенесли меня на кровать, жесткую, как доска (потом и вправду оказалось, что под матрацем были доски), положили на живот.

– Не переворачиваться, лежать на животе, пока не скажу, – грозно приказал доктор и ушел.

Стала разбаливаться голова… и начался… марафон болячек… длиной в годы…

Сон отшибло напрочь. Без снотворных я уже не мог спать сначала из-за головных болей, а потом это вероятно вошло в привычку – и надолго. Как оказалось, на последующие десять лет.

На расспросы врачей я отвечал односложно: много работал – вот и перегрузился. Вначале они ставили диагноз: острый энцефалит, затем стали снижать планку – просто энцефалит, потом арахноидит – воспаление мозговой оболочки, а потом окончательно запутались: не попадал я под классические схемы этих заболеваний!

У меня брали кусочки ткани тела на биопсию, предполагая всякие ужасы, для чего резали подмышкой, извлекали ткань и искали белокровие: нет ничего! Но при этом, естественно, занесли инфекцию, которую затем лечили месяц…

Потом сделали стернальную пункцию – вдобавок к спинномозговой при поступлении в больницу, когда меня доставили почти в коме. Стернальная – это когда шприц, диаметром в три – четыре миллиметра, силой, почти ударом, вгоняется в грудную кость и костный мозг оттуда отсасывается для исследования. Первый раз мне сделали это без анестезии – опасались, что помру от обезболивания. Довольно гадкое это дело, скажу я вам!

И вот стернальная-то и показала изобилие нездоровых клеток – ретикулоцитов в костном мозге, причем процент их оказался критичен – на грани жизни и смерти!

Тут – то у врачей и возник вопрос, как молодой тридцатидвухлетний парень довел себя до жизни такой? Избыточность ретикулоцитов указывала на полное истощение организма вследствие огромных нервных перегрузок!

Глава вторая

Начало времён

Он шел по каменистой дороге, зигзагообразно поднимающейся в гору.

В такую рань было тихо и безлюдно, лишь пара коз на привязи у хижины в небольшом селении неподалеку оживляли пейзаж.

Их короткое блеяние временами раздавалось как будто бы за спиной, но когда он оглядывался – козы были там же, далеко, просто воздух был такой – приближал отдаленные звуки.

– Надо же, какой густой воздух, – пробормотал Давид.

Дорога перестала петлять, и он вышел на обрывистый утес, от которого дальше вверх шли оливковые рощи, а внизу до горизонта были разбросаны небольшие оазисы с зеленью пальм и кустарников. Белесые плоские крыши селений увиты плетями виноградной лозы, а чуть подальше на уходящих вниз террасах квадратами спускались поля пшеницы и ячменя. А еще дальше холмистые земли Гошен плавно переходили в песчаную пустыню Египта.

Наконец Давид увидел то, что искал в столь ранний час. Группа людей оживленно беседовала между собой в одной из рощиц, но в центре этой группы он сразу определил человека, к которому направлялся.

Тот был одет в гофрированную тунику, поверх которой мощное тело облегал широкий гофрированный пояс, ниспадавший спереди трапециевидным передником. Руки, шея и ноги обнажены, легкие сандалии в пыли. Повелительный тон его баса указывал на то, что это вельможа.

– Я пригласил тебя сюда, чтобы показать эти камни, – не здороваясь, отрывисто сказал он.

– Приветствую тебя, господин, – поклонившись, произнес Давид. Его резануло хамство и высокомерие этого человека, хотя, вероятно, можно было бы давно привыкнуть к манерам господ.

– Посмотри на этот кусок базальта, видишь – вон там, – продолжал египтянин, ткнув пальцем в сторону гигантского камня, – я хочу, чтобы ты сделал статую из него!

И отвернулся, продолжая беседу.

Гнев ударил в голову мастеру.

– Как будто я раб, – прошептал он.

Подойдя к базальтовой глыбе, он привычно ощупал ее еще холодное, не успевшее прогреться на солнце тело.

– Свинья, – кипел он молча, про себя.

Угрюмость мастера не укрылась от вельможи. Искоса поглядывая на Давида, он приходил в хорошее настроение.

– Горячий еврей! Но мастер, я слышал, хороший. Эннана показывал мне его работы – очень даже прилично. Я решил использовать его в оформлении своего дворца у озера Тимс, – вполголоса сказал собеседникам.

– Никогда, – думал между тем, Давид, – никогда не будет между мной и ими не только подобия равенства, но даже просто уважительного отношения ко мне и моему народу. Больше четырех столетий живем мы на этой земле – а все третьего сорта! Мне кажется, что нас презирают больше всех, хотя пользуются нашими руками и искусством. Ливийцы, финикийцы, даже хетты – чужаки, но евреев терпеть не могут еще и за то, что у нас нет своей страны. Эти надменные египтяне боятся нас потому, что мы становимся все богаче и в Нижнем и в Верхнем Египте. А сейчас, когда идут слухи, что главным советником фараона стал еврей Моше, ненависть к нам переплелась со страхом и хорошего – не жди!

А между тем, вельможа с приятелями удалился, приказав напоследок Давиду выполнить работу до разлива Нила – времени оставалось немного.

Вчерне он уже представлял скульптуру, оставались неясными кое-какие детали, но он знал по опыту, что в процессе работы все получится.

Мастер присел на камень.

Солнце уже взошло высоко, и золотистые, яркие краски края неба на востоке постепенно сменились мощным светом чисто белого спектра. День опять обещал быть жарким.

– Мама умерла, отца я не помню. Жена давно мне уже в тягость. Что меня держит на этой земле? Для чего живу?

Работа давно уже превратилась из удовольствия в средство для добывания пищи – чего уж там скрывать от себя! Женщины?… Пожалуй, только это привлекает меня в жизни! Кое-кто считает меня распутником, но это ведь неправда! Просто мои друзья не знают, что творится в моей душе. Я не хочу никому показывать изнанку моей жизни… Лея мне надоела уже давно, бросил бы, да одному жить еще хуже. А друзья пусть думают, что у меня все легко и хорошо… Мне уже за сорок. Так, наверно, и пройдет вся моя жизнь. Работа – для денег, жена – для виду. К чему такое существование? Да еще это проклятое еврейство! Обидно, почему я не рожден нормальным египтянином? Жил бы, как все, не снося обид, мстя обидчикам! А тут – второй, третий сорт. Проклятье!

И серые от пыли, с крючковатыми ветвями, оливы казались ему костлявыми руками с жесткими пальцами, тянущимися к его шее.

День уже казался чересчур ярким, тепло – невыносимой жарой, а черный базальт будущей скульптуры – траурным обелиском на его, Давида, могиле.

Глава третья

Беспаспортный

Эпиграф. …В минувшую субботу Новосибирск стал одним из немногих городов России, в котором состоялся «русский марш», посвященный Дню народного единства. …Толпа, состоящая преимущественно из молодежи в черных кожаных куртках и в черных беретах с черно-желто-белыми повязками, во время шествия выкрикивала далеко не православные слоганы вроде: «Россия для русских», «Россия – русская земля» и «Долой евреев-фашистов».

    (газета «Вечерний Новосибирск» от 8 ноября 2006 года)

Дорога к ОВИРу показалась Давиду дорогой на Голгофу.

Он шел, опустив голову и подняв воротник пальто, чтобы его никто не узнал.

Ему казалось, что встречные осуждающе смотрят на него: предатель! Родину продал! Хотелось закричать просто так, в голос: