Я – ярость

Доктор благодарно улыбается и переходит к соседнему креслу, бормочет все ту же комбинацию комплиментов, прежде чем ткнуть пальцем в каждый восхитительный недостаток на совершенно нормальном лице. Марисса протягивает ей зеркало, и Челси, глядя в него, осторожно касается лба. Она выглядит как аллергик, которого жалили пчелы. Лицо онемело, но сложно сказать почему: то ли от инъекций, то ли из-за перкосета, то ли потому, что сегодня днем она плакала. Времени восстанавливаться у нее, конечно, нет: не может же она не вылезать из постели целый день, а то и неделю. Что ж, какое-то время будет выглядеть совсем дурнушкой. По крайней мере, с уколами покончено. Ботокс. Очередная история, в которую муж ее затолкал, хоть она и клялась, что никогда не будет делать с собой ничего подобного.

Прошлой ночью вышло хуже, чем обычно. Челси почти все время была в отключке, а когда проснулась, то у нее неистово болело горло. За пару дней до этого она приготовила любимое блюдо Дэвида, креветки скампи, и, когда он потащил ее в спальню, сделала все, что он хотел: не сопротивлялась, когда он толкнул ее на колени и направлял ей голову, запустив пятерню в волосы. Она хотела доставить ему удовольствие, а еще хотела избавиться от его внимания – и на несколько дней это помогло. Но потом Челси забыла в раковине пару тарелок, затем не купила его любимое пиво, а Бруклин что-то сказала в ответ на его очередное поучение – и в итоге он снова маячил возле стойки, лениво опрокидывая бутылку за бутылкой и ожидая, пока она закончит убирать со стола. Дэвид выдворил ее из дома вместе с Мариссой, и Челси понадеялась, что это удовлетворит его больше, чем ее ласки ртом.

Этим утром, когда она уезжала (не забыв приготовить сэндвичи ему на обед), Дэвид улыбнулся и сказал, что она хорошая жена. Этот комплимент расцвел у нее в груди, будто морская звезда, и Челси затошнило оттого, что это происходит с ней. Его слова заставляли подставлять брюхо, будто она побитая собака, и это притом, что на голове у нее все еще болели синяки от его пальцев.

И вот она в спа, лицо онемело, ногти на руках длинные и плотно залакированные, а кончики выкрашены в скромный белый, в то время как ногти на ногах вот-вот покроют цветом, который Дэвид называет «шлюшьим красным». Челси ненавидит себя больше, чем когда-либо, и неважно, что в глубине души она еще помнит, что ненавидит Дэвида. Ничего не поделаешь – она в ловушке, вместе с ним и по его вине.

Перемены происходили так медленно, что она даже не заметила. Первая школьная любовь стала идеальным парнем, потом слегка рассеянным мужем, потом первокурсником колледжа, который допоздна засиживался на вечеринках и приходил домой к беременной жене (Челси никогда не приглашали – «для твоего же блага», говорил Дэвид). Он настоял, чтоб они открыли общие счета в банке, и она передала ему контроль над финансами – пусть сам планирует их бюджет, ведь она так плохо разбирается с цифрами. Он всегда хотел, чтоб она сидела дома с дочерьми, не позволял ей даже подрабатывать на полставки, а эфирные масла и прочие ее попытки заняться предпринимательством – попытки спастись из этого рабства! – лишь увеличивали ее долг перед мужем. Она не зарабатывает, у нее нет собственной кредитной карты или перспектив трудоустройства. Друзей тоже нет: Дэвид вытеснил всех ревностью, настаивал, что жена нужна дома, нужна ему самому. Он сказал как-то, что это ее единственная работа – быть ему женой. Даже Джинни, живущая на другой стороне улицы, игнорирует ее сообщения. Челси абсолютно не к кому обратиться.

Ах да, что насчет матери?

Все равно что прятаться от волка в пасти у льва.

Каким-то образом Дэвид шаг за шагом отрезал ей все пути к отступлению. Даже если Челси подаст на развод, он получит все деньги и, вероятно, заберет детей, ведь его лучший друг Брайан – продажный адвокат. Неважно, что там пишут в интернете про опеку и алименты: Дэвид скорее даст ей умереть, чем позволит уйти с девочками и половиной его денег. Мать же только усугубляет ситуацию: каким-то образом любые проблемы в их отношениях она объясняет несовершенством Челси, а вовсе не жестокостью Дэвида.

Но… постойте.

Это считается насилием в семье?

Ведь должно считаться. Он все время унижает ее, контролирует финансово, манипулирует ее эмоциями. Душит по пьяни, а потом, протрезвев, клянется, что никогда не поднимет на нее руку. Твердит, что синяки – это следствие ее собственной неуклюжести. Мило повторяет, что она забывчива, бестолкова, глупа и к тому же толстеет с каждым днем. Напоминает, что его лучший друг со школы работает в правоохранительных органах и к тому же он знает половину полицейских у них в городе.

Согласно статье из интернета, все это классифицируется как домашнее насилие.

Признать это почти невозможно, как невозможно и игнорировать то, что становится хуже. Раньше он, бывало, скользил ладонью ей по горлу, держал крепко, но нежно, но за последний год уже несколько раз душил ее до потери сознания. Порой Челси просыпается в постели, не понимая, как оказалась там, потому что последнее воспоминание – муж, настолько пьяный, что едва ухитряется попасть в дверной проход.

– Ты это смотришь? – кудахчет Марисса, махнув бокалом шампанского в сторону большого телевизора на стене, где какая-то блондинка в пиджаке, оттеняемом драгоценностями, с мрачным видом читает сообщение о странных нападениях, которые уже охватили всю Флориду и распространились за пределы штата.

Тот случай в супермаркете, о котором рассказывала мать, оказался первым из многих – каждый день в новостях рассказывали о чем-то подобном. Люди нападали друг на друга в Атланте и в сельской глуши Алабамы. Какой-то любитель кокаина, летевший из Майами в Филадельфию, голыми руками убил стюардессу. Похожие случаи наблюдаются в Центральной и Южной Америке, но об этом ведущая упоминает вскользь. Что ж, теперь понятно, почему на улицах выросло число людей в масках. Хотя многие так и не перестали их носить, даже когда пошла на спад эпидемия Covid-19: они предполагали, что не за горами новый смертельный вирус.

Несколько мгновений на экране мелькают цифры, и Челси с замиранием слушает, как ведущая просит уважаемых телезрителей сообщать властям, если они подозревают, что кто-то из их знакомых болен… чем бы то ни было. Необычные приступы агрессии проявляются беспричинно у совершенно здоровых людей. Если кто-то напал на человека, то его нужно изолировать и исследовать, чтобы ученые смогли – будем надеяться! – разобраться в происходящем и предотвратить возможную новую пандемию.

1-555 – НОМЕР ДЛЯ ЭКСТРЕННОЙ СВЯЗИ.

Челси раздумывает, как это работает: переводится ли звонок по этому номеру на специальное отделение 9-1-1, сотрудники которого обучены задавать нужные вопросы? Или же это будет как звонок на общий коммутатор? Однажды она звонила в такое место: кто-то из местных детишек заблудился на болотах и волонтеры печатали фотографии пропавших на старых канцелярских бланках отеля. Так куда будет переадресован звонок – в полицию или в ЦКЗ[7 - Центр по контролю и профилактике заболеваний – федеральное агентство США при Министерстве здравоохранения и социальных служб.]? Ведь это какая-то болезнь, верно?

Мальчик из школы, в которой учится Элла, чуть не забил до смерти одноклассника в столовой. Элла сама рассказывала. Бедная девочка, у нее наверное травма, ведь она была совсем рядом, когда это случилось. Школьный психолог освободила время для групповых и индивидуальных бесед, чтобы помочь детям обсудить этот инцидент, переварить его, но школьникам и без того неловко было ходить в кабинет к психологу.

Будто дети прежде не видели ничего ужасного! Они смотрят фильмы, играют в видеоигры, возможно, становятся свидетелями насилия в семье. Челси точно знает, что Элла в курсе, что с ней делает Дэвид. Он душил и дочь – всего раз, и воспоминание об этом Челси запрятала подальше от себя самой, чтобы не сойти с ума. Они с Эллой никогда не обсуждали тот раз, но выработали негласную систему сигналов. Если вечер складывается дурно, то Челси поднимает брови и кивает в сторону прихожей, и тогда Элла торопится подняться наверх и не дает Бруклин спускаться. Челси даже научила дочь подпирать дверь в комнату стулом – просто на всякий случай. Она сказала, что это пригодится, если Элла вдруг будет дома совсем одна, но обе они знают правду.

Нельзя, чтобы дети видели что-то подобное и были вынуждены защищаться. Нельзя возлагать на детей такую ношу – заботу о брате, или сестре, или о себе самом. Дети не должны запираться в комнатах на ночь просто безопасности ради. И ни одна мать не должна позволять, чтоб ее дети через это проходили.

Но ответственность лежит не на ней, а на другом человеке. Челси вынужденно переводит стрелки.

Ни один мужчина не смеет обращаться так с женщиной.

И вообще, ни один человек не должен обращаться так с другим.

Легко думать об этом, но что можно сделать в ее-то ситуации?

Она в ловушке.

Если Челси попытается уйти от него, Дэвид все равно ее найдет и накажет. Отберет деньги и машину (которая, разумеется, оформлена на него). Обернет законы против нее. Заберет девочек, и те будут расти в неблагополучной семье или хуже того – с отцом, безо всякой защиты и опеки. И они будут винить во всем Челси.

– Дорогая, ты в порядке? Переволновалась из-за этих глупостей из телека? Выглядишь так, будто вот-вот оторвешь подлокотники у кресла. Вот, смотри, это пульт управления. Здесь можно включить массаж, это тебя расслабит.

Марисса нажимает на кнопку, и кресло начинает разминать спину Челси самым ужасным образом – будто кто-то кулаками бьет ее по спине, выискивая самые нежные точки и оставляя синяки. Она невольно подается вперед, кривясь от боли. Марисса протягивает ей пульт от кресла. На ее длинных, только что накрашенных ногтях поблескивают крошечные драгоценные камни.

– Чем основательнее массаж, тем он полезнее. Просто постарайся расслабиться.

Челси давит все кнопки подряд, пока кресло наконец не переходит от избиения кирпичами к легкому покачиванию. Пожилая женщина садится у ее ног и приступает к неуклюжему ритуалу: массажу, маникюру, покрытию. Челси потягивает шампанское и пялится в телевизор, смотрит на номер телефона и список возможных симптомов – и вот тут ее осеняет.

Она точно знает, что сделать, чтоб спасти себя. И девочек.

– Ну вот, я же говорила, – довольно говорит Марисса, чокаясь с ней бокалом. – Наконец-то ты улыбнулась и расслабилась.

Челси поворачивает голову и смотрит прямо на Мариссу, и кажется, что у нее губы онемели и окончательно обленились.

– Спасибо, что пригласила меня. Уже несколько лет я не чувствовала себя так хорошо.