– Штырь… не трогай.
– Знаю, не тупой. Командуй, что делать.
Наилий сел на пол, голову медика положили ему на колени. Фонарик светил в стену, и с улицы в медотсек пробиралось ледяное болото. Теплой была только кровь, пропитывающая штанину брюк.
– Операционные простыни. Нужно много… Лежат там. В шкафу…
Показать рукой медик не смог. Зажмурился и долго глушил приступ кашля. Рэм вскочил на ноги и бросился выворачивать всё, что стояло у стен. Дверцы хлопали, медицинское барахло летело на пол. Он пинал его и шел мимо. Упаковка, упаковка, упаковка. Все стерильное, одноразовое.
– Они? – спросил Рэм, разрывая полиэтилен. – Простыни из синей синтетической ткани.
– Да, они…
Публий все-таки закашлялся. Кровяной пузырь вырос на губах и лопнул, забрызгав щеку. Запах болота стал сильнее.
«Боишься? – шелестела упаковка под ногами Рэма. – Горный мальчик боится. Друг лежит на полу и скоро умрет. А ты останешься».
Они все уйдут. Один за другим. Создатель предупреждал. Псих, придумавший мудрецов.
«Перерождение – та же смерть, – рассказывал он с жаром фанатика. – Тело, эмоции, друзья, служба – все будет отваливаться от тебя кусками, как мясо от костей. Гнить и отваливаться. А ты будешь сидеть рядом и не верить, что это происходит. Рядом. С тобой».
– Публий, не отключайся, – простонал Рэм. – Ты у нас врач, помочь больше некому. Штырь пробил легкое, но его нужно вытащить. Я видел, как ты это делаешь всего один раз. Не торопись сбегать в бездну. Говорят, там паршиво.
– У гнарошей хорошо, – оскалился кровавыми зубами медик. – Выпивка рекой и голые женщины.
– У эридан еще лучше, – добавил генерал. – Вечное блаженство. Но нам не повезет. Попадем к себе.
Смеяться для Публия все равно, что кашлять. Нельзя. Ему и говорить было нельзя, но он отвечал. Когда штырь достанут, замолчит. Покажется, что душа выходит из груди вместе с воздухом. Что воздуха не осталось даже на крошечный глоток. Его украли, отняли у него и не хотят отдавать. Тело взбунтуется. Будет дергаться и как никогда захочется кашлять. Нельзя. Медик знает. И должен лежать тихо.
– Ремень, – сказал Публий. – Не ищи в шкафах. Возьми свой с брюк. Нужна давящая повязка. Достаньте штырь, и закупорьте рану. Вдвоем.
Руки задрожали. Так сильно и так не вовремя. Генерал не знал, помешает ли «бочка». Зачем она вообще нужна, если не спасла?
«Кираса бы справилась, – застрекотали насекомые на улице. – Ты сам разрешил её не одевать. Виноват. Виноват. Ты знал, что так будет».
Наилий мотнул головой и глубоко вздохнул. Рэм гремел пряжкой ремня, вытаскивая его из брюк. Лишь бы штырь не зацепился за ребро. Никто не видел его наконечник. Повезет – выйдет плавно. А если нет, то на одного цзы’дарийца станет меньше.
«Ты уже смирился, правда? Это как стоять над пропастью и чувствовать, что нога пошла вниз. Слышишь, застучали камни?»
Обреченность. Её вкус гаже, чем протухшие консервы из сухпайка. Создатель все время рассказывал о кризисе мудрецов. Жалел, что один хлебал его полными ложками, когда вокруг ходили другие цзы’дарийцы и не замечали. Депрессия, суицидальные наклонности. Мир замыкался в тебе. Схлопывался в крошечную точку, а из неё торчал гладкий металлический штырь.
– Пора просить демонов и богов о помощи, – глухо сказал генерал. – Рэм, бери простыни. Я вытаскиваю штырь, ты давишь на грудь. Потом затянем ремнем.
Холод гулял по медотсеку, но майор вытирал пот со лба. Много будет крови. До тошноты. Лишь бы не думать, чья она, и как дорога каждая потерянная капля.
– Давайте уже, – прошептал Публий, – я устал морально готовиться.
Его снова уложили на спину. Фонарь ближе, простыни в руках, ремень рядом. Боги просьб не слышали, а демонам было плевать. Генерал взялся за штырь и потянул. Металл заскользил по влажным пальцам. Медик вскрикнул и поперхнулся хлынувшей изо рта кровью. Штырь застрял, а потом вышел рывком. Грудь Публия поднялась, будто воздушный шарик надулся. В медотсеке раздался ни с чем несравнимый, потусторонний свист.
– Дави! – рыкнул генерал.
Рэм всем весом налег на грудную клетку. Под его пальцами простыни промокли насквозь практически мгновенно. Кровь не останавливалась.
– Тьер, дави!
– Ребра сломаю.
– В бездну ребра! Дави!
В дверном проеме мелькнула тень с лицом Трура. Ветер трепал пустую упаковку, будто опавшую листву. От запах крови мутило, и пальцы у Рэма уже были красные. Публий, наконец, потерял сознание. А может, умер, проверить генерал не мог. Тени плясали и ехидно скалились из каждого угла медотсека. В голове стучало: «Ты знал. Ты виноват. Он умер». Пальцы Рэма плавали в крови. Невозможно было понять больше её или меньше.
– Ремень, – тихо напомнил Наилий сквозь звон в ушах. – Дави, как давил, я снизу его просуну.
Генерал начал приподнимать Публия навстречу к Рэму. Кровь изо рта пошла сгустками, крупные капли застучали по деревянному полу. Наилий протащил ремень под широкой спиной медика и затянул на груди пряжкой.
– Кажется, все.
Пульс на шее бился едва ощутимо, но он был. Пока.
Дверь медотсека хлопнула от ветра, и на пороге снова появился Трур. Снайпер будто боялся спрашивать, чтобы не услышать ответ.
– Жив, – глухо сказал генерал, – но с такой кровопотерей долго не протянет. Ты ходил по лагерю? Десантную капсулу нашел?
– Так точно, Ваше Превосходство. Замаскирована под амбар. Я еще подумал, зачем здесь амбар? Вокруг ни одного поля, только луга. Сунулся, а там она. Запускать не стал, но издалека кажется исправной.
Снайпер говорил медленно и облизывал губы. Предложения словно выцвели, потеряв интонацию. Паузы возникали не там, где нужно, и длились ненормально долго. Синтезатор речи не мог сломаться. В мыслях растекалась каша, и прибор еле-еле вылавливал из неё то, что Трур хотел сказать вслух.
– Разрешите уехать во дворец за эриданским лекарем? Какой-никакой, а что-то умеет.
– Без толку, – поморщился Рэм. Чужая кровь высыхала на ладонях и стягивала кожу липкой пленкой. Безопасник счищал её катышками. Долго, нудно, противно. – Мы и так в медотсеке. Посмотри, сколько оборудования и медикаментов. Лечи, не хочу. Ты знаешь, как? Вот и я не знаю. Что тут будет делать лекаришка эриданский? Названия лекарств на ампулах читать? Он их впервые увидит. Пульс у больного проверит? Мониторы есть. Первую помощь мы оказали, Публия сейчас трогать нельзя, не то, что везти куда-то. Очнется – скажет, что делать дальше. Тебе заняться нечем? Запусти генератор, свет включи. Выполняй.
– Есть.
Снайпер сгорбился и ушел, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу. Наилий пытался вспомнить, кто ставил ему протезы. Уж не Публий ли? Слуховой аппарат и синтезатор речи – точно он. Передовая по тем временам разработка, недавно из лаборатории. Трур, как ребенок, заново учился говорить. Месяц в стационаре пробыл, и полцикла потом на контроле. Прижилось все, заработало. Вот там капитана Назо и нужно было оставить. В стационаре. На Дарии. А генерал его с собой таскал.
Всех притащил. Рэма, Дэлию. Её зачем? Думал, так защитить проще. Когда на глазах. Нет теперь. Пустая упаковка по углам медотсека, сквозняк из двери и Публий в луже крови. Нельзя ему так. Замерзнет. Нужно укрыть одеялом и подтереть кровь.
Наилий поднял фонарик и встал. Медотсек напоминал развороченный вещмешок. Если не прибраться, ничего не найдешь. Но генерал усугублял беспорядок. Выбросил из шкафов то, до чего не дотянулся Рэм. Одеяло нашлось. Ведро и тряпка тоже где-то здесь. Полы полагалась мыть дважды в день. Не могли убрать далеко. Вот. Кран тоже там, где обычно. Насос не работает, но вода в системе осталась. Текла тонкой струйкой. Хватит. Достаточно. Ладонь с тряпкой утонула в холоде на дне ведра. Генерал встал на колени рядом с Публием и начал замывать кровь.
Сначала стер ползущие из лужи ручейки. Потом прополоскал тряпку и добрался до нижнего края. Густая жижа пахла медью. Пачкала рукава и оставляла на полу разводы. В ведре теперь тоже была кровь. И с одежды ее отстирывать придется. Нужно сейчас, пока не засохла.
– Ваше Превосходство, – тихо позвал Рэм. – Не нужно, я сам. Отдайте тряпку. В шкафах больничная форма есть, переоденьтесь пока.
– В пижаму? – возмутился Наилий, но тряпку положил. – Я посмешищем буду.
– Это форма. Только белая. Лучше в ней, чем по локоть в крови.
Подобрал же слова. В самую точку. Спугнул стаю мыслей, и она перелетела на другую тему. Наилий пошел искать. Но не форму, а сработавшую ловушку. Горело узнать, ради чего Публий получил штырь в грудь?