Я попыталась дернуться, но ничего не вышло. Тело меня не слушалось. По лицу скользнул легкий холодок. Боже… Откуда это странное чувство предвкушения и щекочущее тепло, скручивающееся в животе невидимой пружиной? Ее спирали сжимались все сильнее, заставляя дыхание сбиваться, а сердце биться быстрее, словно бы в ожидании того, что последует дальше.
Настырные пальцы продвинулись чуть выше, заставляя меня прикусить губу, сдерживая стон. Да что же это такое?
Я снова попыталась пошевелиться и скинуть невидимую руку, но напрасно. Неизвестный, чье присутствие я так явственно ощущала, не позволил. По моим губам скользнул легкий поцелуй, через секунду превратившийся в глубокий, тягучий, чувственный…
Он заставил меня забыть о сопротивлении, разрушил так давно и надежно возводимые стены и сумел лишить разума и принципов.
Губы… Они были то нежными, то жалящими, выпивающими мое дыхание и наполняющими жизнью. Они и были самой жизнью, а я ведь так давно и не жила вовсе, закованная в броню своей добродетели, как в железные латы.
– Кто ты? – сумев оторваться от своего невидимого любовника, прошептала я, и в тот же миг мне показалось, что я хорошо его знаю. Причем очень давно.
– Как тебя зовут?
В ответ послышался короткий смешок, по моей щеке пробежал легкий ветерок и… я очнулась.
Темная кабинка, тонкие деревянные стенки, дрожащий под ногами дощатый пол… Неужели я уснула прямо в ребсе? Какой кошмар!
В теле бродило то хмельное, что захватило меня во сне, но я постаралась взять себя в руки и успокоиться. Мало ли что мне приснилось? Не хватало еще обращать внимания на всякие… кошмары, какими бы сладкими те ни были!
Я вспомнила привидевшийся поцелуй и коснулась пальцами губ. Мне кажется, или они действительно припухшие? Ох, о чем я только думаю?
Я выглянула в окно и поправила шляпку. До Найсберри оставалось всего два квартала.
Еще со времен первых поселенцев долговая тюрьма находилась почти в центре города, в районе Эллекроу. Вернее, поначалу это была просто тюрьма, но потом, после того как город разросся и растянулся вдоль побережья, преступников стало больше, и старое здание уже не могло вместить всех нарушителей закона. Вот уэстенцы и перенесли тюрьму за город, а в Найсберри устроили богадельню для одиноких стариков. Правда, со временем и это заведение приказало долго жить, и в бывшей тюрьме обосновались безнадежные неплательщики, задолжавшие большие суммы банку или частным лицам.
Ребс громко заскрипел и остановился перед двухэтажным домом с закопченными после недавнего пожара стенами.
– Приехали, нера, – громко объявил извозчик, словно я сама не могла догадаться, где мы.
Хмыкнув, вышла перед низкими чугунными воротами и протянула парню полкера.
– Обижаете, нера, – сверкнул белозубой улыбкой оборотень. – Ваед слово держит, сказал – бесплатно, значит, бесплатно.
Я посмотрела на хитрое веснушчатое лицо и усмехнулась.
– Что, и ничего взамен не попросишь?
Парень посерьезнел, и сразу стал выглядеть старше и жестче.
– Пожелайте мне удачи, нера, – тихо сказал он. – Она мне не помешает.
Желтые глаза блеснули горячим огнем.
– Что ж, удачи тебе, – от души произнесла я, удивляясь тому, что оборотень почувствовал мою магию. – И спасибо, что подвез.
– На здоровье, нера, – хмыкнул парень, взмахнул кнутом, понукая лошадей, и поехал прочь.
А я осталась смотреть ему вслед, раздумывая над тем, где могла видеть этого парнишку. Что-то в его лице показалось мне знакомым, но я никак не могла уловить, что.
– Вдова Дерт! – вырвал меня из размышлений голос привратника. – Заходить будете? А то через полчаса закрою.
– Да, конечно. Добрый день, господин Даблин, – опомнилась я и торопливо пошла к приоткрытой створке ворот. – Дядя сегодня обедал?
– Ох, вдова, вы же знаете, какой он, – вздохнул привратник, пропуская меня во двор. – Если господину Джобсу не напомнить, так он про еду и не вспомнит.
Это да. В последнее время дядюшка Ирвин постоянно забывает о времени обеда и ужина. За минувший год он сильно сдал, и ел совсем мало, как птичка. Иногда мне даже приходилось кормить его с ложки.
– Что сегодня у Сола готовили?
Сол был хозяином небольшой таверны «Королевский кабан», расположенной прямо напротив тюрьмы, и цены у него были не такие высокие, как в соседней «Короне». В «Кабан» заглядывала самая разная публика: небогатые купцы и ремесленники, чернорабочие и посетители Найсберри.
– Жаркое, – подсказал привратник. – Взять порцию?
– Да. И кружку эля.
Я сунула Даблину монету и добавила полкера за труды.
– Сделаю, – крякнул привратник, открывая мне дверь в душное помещение тюрьмы. – Минут через пять принесу, Сол без очереди отпустит.
Соломон Крук был приятелем Даблина. Не знаю, кто из них появился в этом районе первым, но мне казалось, что они были такой же неотъемлемой частью Эллекроу, как и долговая тюрьма, и узкая лента канала, и виднеющиеся вдали мачты кораблей, стоящих на ремонте в уэстенской верфи.
Длинный коридор привел меня к лестнице. Ее ступени безбожно скрипели, и пока я поднималась, вокруг стоял настоящий деревянный стон, эхом отдающийся в гулких переходах. Помню, когда попала сюда впервые, мне даже показалось, что это плачут неупокоенные духи, но сейчас я уже не обращала внимания ни на ухающие звуки, ни на ужасающую вонь, ни на глухой кашель, доносящийся из-за многочисленных дверей. Чахотка была верной спутницей обитателей Найсберри.
Дядина комната находилась в самом конце второго этажа. Я коротко постучала и потянула на себя щелястую дверь, входя в тесную, похожую на узкий пенал комнатушку.
Дядюшка сидел у окна на высокой табуретке и смотрел вниз, на грязный двор тюрьмы.
– Дядя Ирвин! – окликнула я родственника.
– Кэролайн?
Дядюшка повернулся, и на его худом, не лишенном черт былой красоты лице расцвела улыбка. На душе стало легче, и сразу же забылись недавние неприятности. Так было всегда. Стоило оказаться рядом с ним, как мне начинало казаться, что я наконец-то вернулась домой, к родному очагу, к своим корням.
– Как ты себя чувствуешь, дядя Ирвин? – поцеловав колючую щеку, провела ладонью по худому плечу и стряхнула с темного рукава табачную пыль.
– Как давно я тебя не видел, – попенял мне дядюшка. – Отчего ты так долго не приходила?
– Как же долго, дядя? Я только позавчера была. Ты мне еще рассказывал о дорской войне, помнишь?
– Да? – озадаченно нахмурился дядюшка. – Что ж, видимо, я забыл.
В его ярко-синих, совсем не старческих глазах промелькнула растерянность, а у меня больно сжалось сердце. Дядюшка стремительно терял память, но происходило это как-то странно. Он не помнил того, что было несколько минут назад, зато мог без устали рассказывать мне о своей молодости или о тех годах, когда был капером на «Янтарном».
Я не удержалась и обняла старика. Когда дядюшка Ирвин только попал в Найсберри, он был уже очень немолодым, но довольно крупным и мускулистым мужчиной, а сейчас под моими руками ощущались сплошные кости да острые углы.
– Ты сегодня что-нибудь ел?
Я с тревогой всмотрелась в чистые, незамутненные волнениями и страхами глаза.