Низший 8

– Не.

– А я выпью. Перед смертью – закряхтев, старик опустил седалище на стальную спину одного из своих дохлых учеников – Побеседую с достойными людьми.

– Тут нет людей, гном. Тут гоблины и гниды. В этом мире вообще нет людей.

– Вот и тема нашлась.

– Не – покачал я головой – Давай без этого. Тема интересная, не спорю. Но ты ведь о другом поговорить хотел?

– Мозги еще целы?

– Ты о чем?

– Мы дуреем, парень. Ты не замечаешь? Весь этот мир провалился в клоаку именно поэтому – мы дуреем! Нам сука конец! Порочный круг, порочная гнойная жопа. А кто виноват? Она! Мать!

– Вот это неожиданно – признался я и, наведя винтовку на старика, нажал на спуск.

Звук выстрела был удивительно негромким. Так… не больше, чем кашляющий хлопок. В боку стального панциря трупа, что служил сиденьем старику, образовалась неплохая дыра – можно просунуть указательный палец. Через пару секунд из глубокой раны повалил едкий дымок.

– Дерьмо тебе в уши, пацан! – сморщился недовольно старик и глянул на призма – Эй, урод. Я жопу приподниму, а ты мне скамью поменяй.

– Конечно, дедушка. А через коридор тебе перейти не помочь? Чтобы сразу в окно – и харей в газон или в тухлые кишки.

– Подобрал ты парней. И эта сука вон как зыркает.

– Я тебе лицо срежу, пердун старый! – ответила рыжая, доставая флягу с водой.

– Поменяй старику скамью – кивнул я призму, и богомол пришел в движение, пинком отшвырнув дымящийся труп и тут же подтащив другой. Дедушка снова уселся, пожевал губами и кивнул:

– А вообще да – научите меня летать. Минуток через пять переведите меня убогого через коридор – и в окно. Оттуда не видно океан?

– Не.

– А йодом и водорослями не пахнет? Чем пахнет это место?

– Цветы, хвоя, буки, вонь старперов и померших надежд.

– Ну уже отлично! Хоть что-то новое!

– Вонь старперов?

– Буки!

– Почему мы дуреем, старик?

– Они стирают нам память, гоблин Оди.

– И что?

– Если всего раз – как у большинства – то ничего. Но я долго живу на свете. И лично знал и знаю тех, кому память стирали уже несколько раз. И знаешь что? Эти бедолаги превращаются в ублюдков! Им вместе с воспоминаниями стирают и границы дозволенного! Они убивают с той же легкостью, с какой я открываю банку пива! Им становится на все плевать! А на их лицах поселяются вечные мрачность, злость, агрессивность, нежелание и неумение долго кого-то слушать. Я знаю! Вон тот громила что сидит рядом с тобой – сколько раз его ментально кастрировали? Судя по тупой недовольной харе – раза три уже?

– Ты бредишь, старик – поморщился я.

– Мальчишка! Что ты знаешь об этом мире!

– Этот мир губят не агрессивные низшие, старик. Этот мир губят улыбающиеся высшие. И ты знаешь это.

– И эти тоже. Со всех сторон сжимают! Ладно я – свое уже пожил. Надоело! Хочу умереть! Давно бы руки на себя наложил, но… вдруг там за это спросят?

– Где там?

– Не прикидывайся тупее чем ты есть, мальчишка!

– Ну-ну… ты прямо озадачил меня, старик.

Достав из набедренной сумки стальную флягу, старик со скрипом отвинтил крышку, сделал несколько больших глотков. В коридоре пронесся запах крепкого спиртного, шумно сглотнул Рэк и в него тут же ткнулся палец стальной перчатки:

– Неуемно жадный до выпивки! Дай угадаю – и до баб тоже жаден! По лицу вижу – стирали тебе память уже не раз. А вместе с ней стерли и порядочность.

Рэк угрюмо молчал. Молчали все. Далеко от нас, в том же коридоре, у самой лестницы на четвертый этаж, звучали злые голоса наполовину втянувшегося на лестницу вражеского отряда. Они продолжали ссориться и продолжали стоять на месте.

– О чем думаешь, гоблин Оди? – снова заговорил старик, держа поблескивающую флягу на колене.

– О синем свете – насколько он дорог главному среди зомбаков?

– Я не понял ни слова. Что такое синий свет?

– Комната. Там над нами. Может в нескольких метрах от нас, если по прямой – я поднял лицо к железобетонным перекрытиям потолка – А в комнате синий свет.

– И почему он дорог главному среди зомбаков?

– Может и не дорог. Может дорог. Может взорвет, а может нет. А если к сути – взорвется ли вскоре весь второй больничный корпус, похоронив нас под обломками или же не взорвется?

– Дерьмо! – заметил Хван, закрутив башкой и защелкав жвалами – Вот так погибать неохота. Сколько у тварей взрывчатки?

– Этого не узнать – ответил я и сменил тему – Старик… сидя вот тут, на обезображенных трупах своих учеников и слыша, как бездарно грызутся в темном углу еще живые соратники… сидя тут и понимая, что пришел сюда умирать… о чем ты думаешь?

– Я? – на пол с лязгом упал тяжелый шлем, на меня уставилось узкое морщинистое лицо с пронзительным взглядом злых блеклых глаз – Я просто рад тому, что все они сегодня умрут. Спросишь почему? Я отвечу – это бесцельный путь. И я знаю точно – ведь я прошел его весь! От простого работяги-гоблина, завербованного посулом мечты, я прошел путь от рядового прикорма до наставника. Этот путь занял без малого полвека… и этот путь упирается в непробиваемую стену. Тупик! Сраный тупик! Так что я рад, что сегодня умру сам и тому, что умрут и остальные из этот отряда прикормов. Те, кто уже ссучился и просто начал творить дерьмо – умрут. Те, кто еще не стал тварью, но рано или поздно станет – умрут. Зевера, что убила и сожрала столько девушек, что не сосчитать – умрет. Я бы хотел увидеть ее смерть. Но, хватит и твоего обещания, что она умрет лютой смертью, если попадет тебе в лапы.

– Легко. Умрет люто. Про смерть девушек и пожирание – жертвоприношения?

– Нет. Вовсе нет. То вроде как работа. Но если ты подолгу возишься с тварями любящими сладкое людское мяско… ты и сам начинаешь разделять эти взгляды. Зевера была наказана, была изгнана, понижена в статусе за то, что заставляла плуксов притаскивать ей вкусных молодых девушек. Ее поймали, когда она, голая, полубезумная, стоя на карачках бок о бок с плуксами, живьем жрала воющую девку… Зевера мечтает вернуть статус. Мечтает снова стать почитаемой жрицей. Она сделает все, чтобы выполнить задание золотого лидера Турриона. Ты, Оди, вернее твоя тупая голова – ее пропуск к прежней сладкой жизни. Ее талон на мясо.

– Статус – это золото и серебро?

– Золото и серебро. Не имея даже серебряного статуса, ты будешь жить почти как гоблин. В тех же темных одинаковых коридорах. Нет входа в особые красивые зоны. Нет входа в действительно просторные места. Жизнь без серебра – жизнь крысы в крысиных норах. Серебро – жизнь нормального гнома. Золото… ох золото… я закончил – отбросив флягу, старик прикорм поднялся и скомандовал призму – Давай, урод. Помоги дедушке отправиться в последний полет.

– Может – Хван наметил удар по шее старика – Так быстрее… и не так больно, наверное.