Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

Несмотря на назревающую давившую на гортань обиду, будто всплывшую как пена на кружке эля, он подавил её одним осознанием – Значит надобно отыграться и на ней.

– Вот и славно. Мне сие было желанно. Это и смена обстановки. Мир повидать, в конце концов, не лишнее, – лукавил он, играясь её чувствами.

– А что ежели с тобой приключиться несчастье? – с точившимся кровью сердцем, чутко обхватила она его локти с обеих сторон, все ещё прячась за фатой, что из-за подсвеченного затылка, от небольших влезших просветов выдала очертания её головы, за абажуром ткани. – Как мне статься? Ты ведь мне родной, ничуть не меньше, как и сын. Не отрицай, схожих чувств!

Он не понял этого вспыльчивого обиняка, и поспешил вырваться из ухвата, поведя бровями на ратников, которые то и дело отводили взгляд, стоя у колонн, на атласный пол пустившего полноценный шельф проливающегося утреннего света.

– Нет, тетя я исхожу. Сие не обсуждается, и не терпит отлагательств. Могу лишь, обмолвиться напоследок, что я рад был быть твоим племянником.

– Если не вернешься, я прикажу тебя казнить! – яростным шепотом через вуаль, прыснула она, дребезжа краем фаты.

– Справедливо, – кивнул Джоаль, подобрав губы и уронив усы. – До встречи, – он притянул к себе её тонкую кисть, обмотанную той же тканью, что и фата и нарочито облобызал её. Она курьезно скривилась, но кто бы это приметил.

Он оставил её и, отдаляясь от протянувшейся галереи анфилад, начал приближаться к доверенным ему воинам, когда увидел, что балкон пуст. Джоаль хотел было обидеться, но тут из-за угла показался тот самый Дивелз, и он был несвойственно себе взбудоражен и ссутулен. Позади, была слышна дробь туфель королевы, что, приосанившись, скрывается в ниши разветвление крыла замка.

– Рад, что ты все же покинул стены, пропитанные знаниями, чтобы проститься, – нерадостно хихикнул виконт.

– Нет, не за этим, – отрезав, дернул волосами тот, обличив осунувшиеся по скулам и не токмо лик. – А вот для чего, – он полез в карман своего приталенного сюрко, и вынул крохотную брошь, кою держал концами пальцев, обвитая её своими прямыми и белесыми ногтями.

– Что это? – недоверчиво осмотрел новоявленную пред казуальным светом вещицу Джоаль, что уже лежала на площади ладони идеальной гладкой кожи полуэльфа, скатившись с тонких пальцев.

– Обсидиановый камень. Ещё принадлежавшего Аскеталю, деду Сибульта первого, – менторски разжевав, преподнес он вещицу, не смаргивая зеркальными агатами.

– Это здорово, на кой он мне ляд… употребить как меновую монету? – недоверчиво сплутовал он, потеряв учтивость от нежданности подношения.

– Нет! – прикрикнул вскипевшей желчью тот, отчего даже ратники дернулись от расходящегося по тусклым стенам звенящего эха. – Это древняя зачарованная порода, отпугивает Деров. От них нет спасения, ужели тебе приведётся одолеть одного из них. С ними впору биться лишь армиями. А у тебя почитай троя. Бери, говорю! – он настойчиво ткнул в него вещицей, а на его ровном лбе подкрепленным серебристым венком, образовалась двухсотлетняя морщина, а черты огрубели с пятнами набежавшей стигмы.

– Быть посему… Его носить или можно в кармане хранить? – с умиротворяющим слогом, поинтересовался тот, недоверчиво разглядывая необычную брошь, гуляя бровями.

– Носи. Отец короля носил и был жив, покуда не пустился к Антуру на подмогу Кайблусу.

– Хочешь сказать, ещё удачи надает? – издевательски наметил тот кольцо на палец. Дивелз все спустил мимо зардевшихся концов ушей, и лишь присовокупил.

– Заклинаю тебя! Не снимай его… – он лихорадочно схватил его за плечи, отчего Джоаль смутился, и даже почувствовал озноб по спине, видя его встревоженные агатовые глаза, проявившие индиговые капилляры.

– Как восхочешь. Только будь покоен Дивелз, я вернусь, и мы ещё обсудим, какую-нибудь интрижку на стороне, и твою, и мою, – попытался сгладить повисшее чувство неловкости Джоаль, но тот лишь качнул головой и сдув опавшие на аккуратные брови пряди, вздохнул с неволящими язык словами.

– У меня плохое предчувствие…

Уже скоро они выдворялись из заблаговременно отворенных врат покидая отчужденную стылую тень фойе, и выпав на занимающееся просинью утро, обходя не затесненный плац, стали неспешной поступью пробираться по широким улочкам. То и дело, меж лавок кметов, им встречались наводнившие улицы весняки, что одетые в сношенные сермяжные пожеванные молью дерюги кланяясь челом выказывал почтение, привилегированной персоне, как виконт. Коего многие не понаслышке знавали, как баловня королевы, с которым она не разлучалась большую часть его жизни, сызмалу прогуливаясь по дворикам, держа того за руку, до исполнения двенадцати лет. Особенно в память закрался эпизод, когда она фланировала с ним, будучи беременный родным сыном наследником короля, и, несмотря на редут авангарда стражи, такая картина, отложилась у многих в анналах их дырявой памяти, как жест неподдельных чувств от лица тети, заменившей мать. А они тем времени скрепя кто чем, брели по широким улицам, с бьющим в нос букетом запахов помета птиц, до вяжущих духов с лавок, встречая запряжённую скотину в гнет телеги, что скрепя ступицей от нагрузки воза, переваливающий через утопленные камни и редкие ухабы, влачила очередного купца, с нагруженным до стенаний распираемых досок товаром. Один из них даже расцветший беззубой улыбкой, добродушно выдал Джоалю, порцию отборной ежевики, которую тот принял со всем пиететом и учтивым поклоном, но отойдя подальше, мельком отдал плошку Гайту, что съел её впервые же минуты пути, оставив на губах и пальцах разводья семян с фиолетовым оттенком сока. Возвышение зубастых парапетов, и конических черных башен с мелкими, словно вырезанных в тыкве окошками с облицованный кирпичным цветом черепицей, так же зрели через слепящие поднимающиеся лучи, и вносили крупинку грядущей скорби, по этим привычным, неизменным вороненным оцеплениям. Зачавшийся не хуже утренней стужи, галдишь купцов, недовольство хабалок, вечно с пеной у рта завлекающих своей свежей зеленью гортанным воем, кузнец, что перекупил мечи у дворфов, и втридорога выставляет их как собственные, все это отдалялось по улице, вымощенной более, щербатой плиткой, относительно дворцовых дворов. Из углов уже даже начали звучать не лишенные приятности, звуки уличных менестрелей, вкупе с речистыми певуньями, но они быстро тонули в роптавшем гомоне, проснувшегося города, прибившегося к замку, привнеся в него черты немытых проселков.

Самое тяжелое для нехотя переступающего по вымощенному тракту Джоаля было наблюдать, как перед ним отверзаются на пути к во всю залучившемуся свету, навесные врата. Через арку зева которых, окоем уже можно было узреть широкие зеленые просторы раздолий, и изломанные пики мглистых гор, которые с насупившимися тучами, возвышались над небосклоном. Ведь если некогда сеем, имелось лишь то, что за непреступной стеной, и торить к этому нужды не имелось, то ноне в окружении ещё четверых, он покидает родимый дом, за ради авантюр, к которым не на йоту не готов.

На высоких вороненных стенах у парапетов и бойниц стояли бдительные не свет не заря подскочившие лучники. Шамкавшие стяги, реявшие от ветра, будто потешались над ним. Столько лет эти непреодолимые стены держали его, и он даже не зрел предлога рваться куда-то без особливой краеугольной для бытности цели. Но все это сложилось, в такую эманацию, что он готов был бросить вызов, как минимум себе самому с его экзистенциальной заурядности. Отчего и заявил, стоя напрямки под навесом арки высоких врат через широкий болотистый ров, отдающий миазмами, поверх ряски, на рябившее приволье.

– Ну, что-ж. Пора бы уже и увидеть мир.

9.

Пройдя по стенающим половицам, скрипучего выкидного моста пересекая видавшие виды доски, с границами спада к пахучей заводи с прощальным кваканьем приживал на кувшинках в лице лягушек и витавшими скоплениями мух, они, минуя холод покрывшей арки высоких врат, ступили на твердую каменистую облупленную тропинку, и, сверившись с планом, выдвинулись в близлежащий город на поиски проводника – следопыта. Стояла заурядная погода для разгара осени. Ни жарко не холодно. Мерзляво, но терпимо. Анемания преимущественно не пекла, хоть Джоалю и приходилось крыть веки, дабы лицезреть хоть что-то, вне боли непривычки. Свыкнувшийся к притемненной обстановке замка, он ещё долго смотрел на мир в полглаза, свыкаясь с ярким по своим меркам светом, от которого нельзя умыкнуть в уютные покои. По голому тракту гулял сердитый ветер, кой то и дело старался сорвать шляпу виконта, которая так не удачно, не спасала от лучей света.

Широкий тракт в ложбинки стлавшейся юдоли, был взят под бока низкорослым дерном, тянувшимся простирающими лугами далеко до непроницаемого глазу леса, от времени года, та была уже пожухло жеванной, а граница леса, с фасадом деревьям впереди оголяясь, сбрасывали золотистую листву, которая по велению недоброго ветра, так и наровилась забиться им за шиворот или в глаза. Издалека были слышны трели птиц, вошедшие в такт со звоном верениц колец кольчуги, торивших вблизи ратников. Они, к слову, были хмуры и не спешили знаться, но когда туча скрыла слепящий свет, Джоаль освободившись от гнета, стал оценивающие их рассматривать.

Узловой из них нес наперевес небольшую секиру, и, несмотря на широкий выкатившийся живот, который нарочито высовывался по бокам раздутой котты, сразу было видно тот кряжистый и с не дюжей силой, за кольчугой, идущей вместо рукавов. Он носил открытый шлем-колпак, который был изукрашен несколькими характерными царапинами, что давало связь: мог участвовать в битве у запретных земель. На его шерстяной клетчатой рубахи, с плотной чешуёй квадратов из кожи виднелся зеленоватый герб Субульта, а под всем этим неустанно бренчали коленчатые кольца кольчуги. На ногах после подала утепленной котты, пустились обычные теплые льняные штаны с очевидными подштанниками, и средней крепости поножами.

Двоя других, были много юнее, и на их сухих телах, виднелось схожее облачение, но в бело-зелёной мипарти без герба, а в качестве оружия они предпочитали заурядные приталенные мечи. У одного был обычный чепец из серого льна, испод которого выпирали светлые волосы по свежее выбритые впалые щеки. У другого же был скрывающий голову вытянутый шлем, с слишком широким накостником, отчего он часто курьезно крутил головой для лучшего обзора, избегая слепой зоны, у переносицы.

У каждого из них через плечо горбом почивала котомка в форме сливы, с очевидной дорожной снедью. А под ней, подпоясанным у поясницы, свертком ворсистого серого походного одеяла. У ратника в чепчике, правда оно весело повыше, и был заметен чугунный котелок, примотанный все к той же пояснице. Они были пасмурно тучны и не спешили поднимать фривольные темы бесед, даже меж собой, что натолкнула до поры напаивающегося свежестью приволья Джоаля на витавшую мысль, что они друг другу до этого поручения лишь сотоварищи. И пока они в угнетающем молчании в унисон аккомпанемент отзванивающих калечных рубашек, торили по протоптанной ещё вылощенной камнями дорожке с видами необътных просторов снежных вершин гор во мгле, покобенившийся виконт решил развеять томительную тишину. Так как и Гайт отчего-то при чужих не торопился молоть не заезженные темы для привычных толков ни о чем, почесав слежавшемся языком.

– Скажите судари, коль нам предстоит тернистый путь, как величать вас?

Солдаты восприняли эти слов без энтузиазма. Воин в чепчике хмыкнул, ратник со слепой зоной, споткнулся о большой камень, и только самый тертый покинул лидирующую клиновую позицию, сдав назад ближе к виконту, отчего весь конвой негласно замер. Его не бритое загорело дубленое квадратное лицо, как и шрам на левой скуле, с обветренным годами широким носом, вызывали некую антипатию. Привыкший к восковому блеску господ, Джоаль был далек от сермяжных людей, тем более от тертых воинов, проливавших кровь, и свою, и чужую. Он свыкся читать о битвах, как об очерках на полях поэтов, и не чаял, столкнуться с этим в упор. Бытность умеет удивлять.

– Калиб, сын Ронда. Я бывший сотник армии короля Сибульта. В вашем распоряжении, – топорно значимо произнес он и учтиво протянул руку в теплых рукавицах со стертыми в ворс ладонями. Джоаль довольный первыми шагами на встречу, попытался абстрагироваться от его широко расставленных, отчасти серых и без эмоциональных, глаз, что казалось, хотят укусить.

– Я Джоаль, сын Кармаля. Виконт из рода Лармонтов, – чопорно отмочил в ответ довольный фамильярством ратника тот, и тотчас ощутил всю тяжесть его длани, и хотел было отпустить руку, но тот все ещё не выпускал её, небрежно раскачивая, держа сдавленную эмоцию содрогания сведенных челюстей. Запустил он себя. Хотя распускал ли?

– Большая честь знаться с наследником столь великого воина. Мой отец тоже, отбыл к стенам Антура, в ту досточтимую битву. Аналогично не воротился… – заключил он сокрытой тоской по сложившему голову родственнику.

Движение было продолжено, и настало время остальных, вернее их подбил к этому Калиб, буквально отвесив затрещину, одному и другому за нерадивость к вверенному господину.

– Моз, сир, – в нос пробурчал, и кивнул ратник, у которого на лоб съехал чепчик.

– Коуб, – с присовокуплённым звоном в голове от шлема, гулко сказал второй, который все так же нечего не видел через этот шлем, и ему приходилось отводить выпирающую переносицу вытянутого железного ведра на голове.

– А я Гайт. Но можете кликать меня – Тощий, – звонко отозвался позади всех оруженосец, и все каким-то образом, словно ни видя его прежде, скосив взоры отметили тонкого замыкающего юношу с рыжими волосами, стоймя направленными во все стороны. Тот пожеманился, скроив виноватую мину человека, вклинившегося не в подобающую компанию, и хлебая ши из не своей тарелки.

– Отрадно, что все мы хотя-бы разузнали друг друга по имени, – констатировал Джоаль, и набежавшей ветер задул ему в рот лист жухлый лист дерева, отчего его речь немного потеряла остроту.

Никто не засмеялся над курьезом, как и не стал помогать ему. Выкашливая сырые крошки распавшегося листа, он, заливаясь пятнами краски прервался, и когда вздернул слезоточиво порозовевшие вытаращенные очи, получил уместное предложение от Калиба.

– Холодает сир, и зримы новые тучи. Вношу на рассмотрение замысел, ускориться, и топотать в Ренкор с удвоенной силой. К полудню нам нечего не стоит достичь его частокола стен, скрывшись от новых туч.

– Поддерживаю… – покивав, хрипло отозвался малость опухший виконт, сплюнув очередную порцию растолчённых остатков привкуса непрошено ворвавшегося листа изо рта с раскрывшимися черными песчинками.

Обдуваемая с со всех из четырех сторон света ватага продолжила путь молча. Перед ними множились просторы пажитей и пашней, за фоном косогоров и набухших холмов. Первый весняк вырос из-за скирды поля пастбище за сушеной плетней на крепких жердях. Недовольно скомкав испитое лицо в сети борозд, насуплено поглядывая на солдат предвкушая грабеж, он поправил подол затрапезной рубахи с надетой на плечи дерюжного пальто со свободными рукавами, не выпуская из мосластых рук вил, лицезрев испод навеса седых кучковатых бровей на путников, поправляя козырек треухи. Но его презренный источавший яд взгляд быстро ушел с ратников, и сконцентрировался на молодом человеке, уж слишком в приметных вычурных одеяниях. Джоаль заметя столько манкирования к себе, тут же огорошено, одернул идущего под руку Калиба.

– С чегой-то он так досрочно невзлюбил меня? – фраппируемый, он будто и не заметил, схожих язвительных эмоций и к его солдатам.

– Десятина, – не вдаваясь в подробности, отбрехался он, и, не сбавляя шага, проходя по тракту дальше, точно это был обычный докучливый момент на манер мошкоры.

Луга полные какофонии стрекотавших кузнечиков с прочими насекомыми, были уже опустошены, и урожай миную косьбу, спешно готовился к первым заморозкам перетягиваемый в жгтуах, которые хоть и в Майзе были незначительны, зато в Зиле и прочих околачивающихся у столицы поселениях вдали, и ближе к Антуру, имели не малую востребованность. Стараясь идти в ногу, с солдатами, Джоаль не упускал любого момента посмотреть по сторонам. Анемая наметившая себе путь к зениту, как раз зашла за надзирающую тучу, и он, стравливая журьбу век узрел вдали порыжело зеленого холма отведенного закрытого сенью облака пастбища, редут кентавров.

Те выросли на его своде строем, и пытливо поглядывали из-за холма, на котором была выжжена трава. Фермер, сменил своё недовольство к ратникам и виконту, и учуяв их, спешной, прихрамывающей трусцой скрылся поодаль, в шаткую ветхую хижину, с треугольной и кривой крышей, из небольшой трубы которой веяла слабым столбом дыма.

Кентавры все так же застывшее истуканами стояли в ряд, как если бы вышли осмотреть свои владения. Они были высоки, а кожа их была нечто среднем, между болотной трясиной и дёгтем. Широкие коренастые плечи, крепко слаженный торс, и вытянутая фигура лощади, были подобно выточенным статуям, и завороженный Джоаль не мог насмотреться на них. Их шерсть, идущая от копыт и по хребту, была редкой, но густой. На голове у них виднелись длинноватые и спутанные бурые волосы, тянувшиеся по спине, и ниспадающие на вытянутое скуластое лицо, но благодаря бежеватам острым ушам у некоторых они были убраны, делая им полный обзор перед собой. Среди них стояли и более утонченные в стане и даже лошадиной доли. Они являлись щуплыми самками, и не сразу, но позже Джоаль убедился, что самок в разы больше.

– Видите их? – очарованный видом мифологических существ, ребячески указал пальцем виконт своей невосприимчивой ватаге, на холм, с фалангой копытных.