Невеста Обалуайе

– Как хочешь. – Йанса с сомнением наблюдала за её действиями. – Но на всякий случай положи рядом с ними ножи Огуна[22 - Огун – единственный из пантеона ориша, способный противостоять Нана Буруку. Согласно мифологии, он запретил железным ножам участвовать в жертвоприношении для Нана, и поэтому все обряды в честь Нана Буруку совершаются керамическими или деревянными ножами.], чтобы Нана Буруку не навредила тебе. И, если что, – сразу же звони мне!

– Конечно. – Оба пошла проводить Йанса до машины. – Спасибо тебе! Давай заверну с собой акараже!

Йанса пренебрежительно наморщила нос, но, когда Оба положила на сиденье «тойоты» пакет с пончиками и термос с кофе, скупо улыбнулась и кивнула. Вскоре красная машина Йанса скрылась в утренней дымке на холме. Оба помахала вслед и вернулась в дом. Она едва успела вывалить проросшие семена в миску, как в кухню ворвались её юные помощницы: хрупкая, изящная, чёрная, как гагат, Теа и жизнерадостная, плотненькая мулатка Ясмина.

– Дона Оба, доброе утро! Мы ведь не опоздали? Дон Огун уже уехал? Не скучайте, полковник скоро вернётся, он без вас жить не может! Там, снаружи, между прочим, уже сидят! Пирожки с жойябадой можно подавать?

– Да, Ясминья, забирай… Дон Закариас уже пришёл? Отнеси ему кофе и «А Тарде»! Подавай акараже! Теа, ставь кипятить воду! Банановые болиньос[23 - Болиньос – печенье с бананами и пряностями.] вон там, в розовой бумаге… За работу, дочери мои!

О своей находке Оба вспомнила лишь вечером. Ростки после целого дня, проведённого на солнечном подоконнике кухни, как будто разом вытянулись, оформились и окрепли. На зазеленевших плотных стеблях расправились глянцевитые листочки. Сильные корни сцепились между собой, словно в жестокой драке.

– Нет, шпана, так дело не пойдёт, – строго заметила Оба. – Надо вас как-то пристроить! У меня на вас не хватит места – так что будете расти по всему Бротасу!

Оба извлекла из буфета дюжину пластиковых стаканчиков и пошла накопать земли в патио. Когда над крышами квартала взошла луна, на кухонном подоконнике выстроились шестнадцать заполненных землёй стаканчиков, из которых торчали крепкие ростки. Одно растеньице Оба посадила во внутреннем дворе ресторана. Два саженца унесли с собой Теа и Ясмина. Ещё один был подарен постоянному посетителю дону Закариасу. Подумав, что надо как можно скорей раздать и остальные, Оба закончила уборку, спрятала в холодильник остатки еды, залила водой фасоль на завтра, ушла в спальню и спокойно спала до самого утра.

Наутро оказалось, что росток в патио вытянулся на добрый метр, расправил тонкие ветви, оброс листочками и весело шевелил ими на ветерке. Теперь было видно, что это – гамелейра.

– Святая дева… – пробормотала оторопевшая Оба. – Ничего себе! Если и дальше так пойдёт, его корни поднимут дом! И у меня окажется ресторан на дереве!

– Это колдовство, дона Оба, вот что я вам скажу! – философски изрекла Ясмина, выплёвывая на тротуар комочек жвачки. – Тот, что вы подарили мне, за ночь тоже разросся так, что корни разбили горшок! Пришлось звать Зе, рыть яму во дворе и перетаскивать его туда! Дона Кармела взглянула на него и сказала, что сам Ироко сошёл в Бротас! Дона Кармела – Мать Святого[24 - Мать Святого – старшая жрица в кандомбле.], ей можно верить! Может, попросить Ироко о том, чтобы мой Зе перестал заниматься чепухой и нашёл, наконец, работу?

– Просить ориша, дочь моя, надо только о возможном, – задумчиво возразила Оба. – Попроси лучше здоровья для своего малыша!

– И в самом деле! – обрадовалась Ясмина и, сняв с запястья илеке Йеманжи, ловко привязала его к веточке молодой гамелейры. Когда поздним вечером Оба вышла с огромной бутылкой воды, чтобы полить деревце, на его ветвях красовалось уже три илеке и несколько ленточек. Некоторое время Оба молча разглядывала подношения. Затем ушла в дом. Вернулась с тёмно-синей полоской трикотажной материи, отрезанной от футболки Огуна. За поясом у Оба торчал старый, слегка тронутый ржавчиной ритуальный нож. Она осторожно привязала приношение к шершавой ветке. Вкопала нож Огуна лезвием вниз у корней дерева. Вздохнув, попросила:

– Пусть мой мужчина останется живым. И пусть у Шанго родятся здоровые дети. Ошун[25 - Ошун – ориша речной воды. Символизирует женскую любовь и красоту. Одна из жён Шанго.] должна родить со дня на день, присмотри за ней. Это ведь не очень много, правда, Ироко?

– Ироко! Боже! Будь ты проклят! Только этого мне не хватало!

– Нана?.. – дон Ошала[26 - Ошала (Обатала) – старейшее божество кандомбле, согласно мифологии – отец всех ориша, олицетворение мудрости, добра и справедливости. Муж Йеманжи, затем – Нана Буруку.] неловко приподнялся на локте. Сонными глазами уставился на жену, сидящую рядом в постели спиной к нему. – Нана, в чём дело? Что случилось? Кого ты проклинаешь?

– Ничего, Ошала, – не оборачиваясь, ровным голосом ответила Нана Буруку. Ничего. Мне приснился плохой сон. Спи, любовь моя.

Помедлив, Ошала улёгся вновь. Легла и Нана. Но, едва дождавшись ровного дыхания мужа, она бесшумно спустила ноги с постели и пошла в свой кабинет. Там, не зажигая света, на ощупь включила компьютер, шепча:

– Боже, зачем? Боже мой, мама, зачем? Ты ведь уже умерла, так оставь же меня в покое! Боже правый, как это могло получиться?..

На мониторе компьютера с калейдоскопической быстротой сменялись картинки. Оба, сидящая в постели с широко открытыми глазами… Хмурое коричневое лицо Йанса в утреннем свете… Обе женщины, поднимающиеся на чердак старого дома… Распахнутый древний шкаф. Проросшие зёрна ожерелья, при виде которых Нана Буруку схватилась за голову и беззвучно, страшно и отчаянно выругалась. Шестнадцать пластиковых стаканчиков, заполненных землёй. Крепкие зелёные ростки с глянцевитыми листочками. Деревца, тянущиеся к солнцу, – одно, другое, третье, четвёртое… Возле ресторана «Тихая вода», у террейро матери Кармелы, в патио магазина, во дворе многоквартирного дома, у рыбной лавки, возле автострады, у бензоколонки…

– Оба, Оба, что же ты натворила, дочь… Ты всегда была набитой дурой, но настолько… Так вот куда исчезло ожерелье Ироко! Боже, как я только могла забыть о нём? Как я могла за столько лет даже не вспомнить… Боже… Мама… Зачем ты сделала это, зачем ты позволила Ироко вернуться? Он же теперь убьёт меня! Что я смогу сделать с этими проклятыми гамелейрами?! Я не сумею даже подойти к ним: Бротас – владения Шанго! Шанго никогда не впустит меня туда! Этот мальчишка так же силён, как и глуп, и я не смогу сражаться с ним на его земле! И не только я – ни один ориша не сможет этого! Боже, боже, что же мне теперь делать… Выхода нет! Нет… Нет.

Дона Нана бессильно опустила ладонь на клавиатуру компьютера, и экран погас. Женщина долго, неподвижно сидела в кресле, глядя широко открытыми, полными ужаса и ненависти глазами в стену. За окном светлела ночь, таяли тени. На белые стены элитного кондоминиума ложились рассветные лучи. Розовый свет упал на застывшее, как терракотовая маска, лицо Нана Буруку.

– Нет, мама, – медленно выговорила она, барабаня пальцами с фиолетовым маникюром по полированной столешнице. – Нет, ты меня не свалишь. Ты не могла справиться со мной при жизни – ты и мёртвая не переиграешь меня! Я – Нана Буруку, ориша человеческого разума, хозяйка всех ори на свете! Я найду выход. Ироко нечего делать в этом мире. Он не вернётся… Нет!

– Шанго! Шанго! Проснись!

– Что за чёрт, детка? Ночь… Спи…

– Шанго, просыпайся, тебе говорят! Я думала, это пройдёт, а оно… ой… никак не проходит! Ой! Ой! Шанго! Открой глаза, бандит! Кажется, началось! Ой!

– Детка, давай за-автра…

– Завтра?! Болван! Я рожаю, вставай!

Повелитель молний, морщась и скребя затылок, сел на постели.

– Ты же говорила – ещё неделю… То есть, я утром не еду в Ресифи?..

– ААААААА!!!

Шанго растерянно осмотрелся. Ночь была темным-темна. По стёклам барабанил дождь. Рядом стонала Ошун. Неловким движением Шанго обнял жену. Свободной рукой схватил со стола зажигалку. Слабое пламя осветило насквозь мокрую, скомканную простыню – всю в тёмных пятнах.

– Это… это что такое, девочка?!. Так должно быть?

Ошун, не отвечая, рыдала. Шанго сделал попытку освободиться.

– Я пойду за доктором!

– Не уходи… Нет, не уходи… Я боюсь! Ай, как больно… Шанго! Ай!

– Успокойся, Ошун… Любовь моя, успокойся, я сейчас… Надо же позвать кого-нибудь! Ну, потерпи минуту, я быстро… Давай позову Софию, у неё же трое детей, она знает, что дел…

– НЕ УХОДИИИИ!!!

Шанго нащупал на полу свои джинсы, вытряхнул из их кармана мобильный телефон. И тут же в отчаянии вспомнил, что не поставил его на зарядку! Значок батарейки был угрожающе красным и мрачно мигал сквозь тьму. Молясь о нескольких секундах времени, Шанго нажал на экран.

– Мам! У меня тут Ошун вздумала рожать! Что делать, если у неё уже…

Телефон пискнул и отключился. А Ошун, забившись в руках мужа, вдруг исторгла такой вопль, что, казалось, задрожали стёкла.

Шанго глубоко вдохнул. Выдохнул. Закрыл и открыл глаза. Последняя надежда на то, что ему приснился кошмар, исчезла.

– Спокойно, любовь моя. Я никуда не ухожу. Я здесь, я с тобой. Ничего не бойся, пока я здесь!

Предрассветное небо начало зеленеть. Ориша Эуа[27 - Эуа (Эва) – женское божество пограничных состояний, превращений, любых трансформаций, а также дождя. Считается покровительницей творческих профессий.] свернула в клубок дождь, спрятала его под свой розовый плащ – и над Городом Всех Святых ударили барабаны макумбы! Благая весть полетела над Баией: Ошун приносит ребёнка Повелителю Молний! Тяжко грохотали атабаке, взахлёб перебивали их агого[28 - Атабаке, агого – традиционные инструменты, большой барабан и вид погремушки, использующиеся на макумбе.], и древняя дрожь сотрясала землю, осыпая в мир звёзды и лунную пыль. И ориша один за другим откликались на зов. Ударила молния – и в красно-белых сияющих сполохах поднялся неистовый Шанго со своим мечом. Встал рядом с братом, поднимая свои ножи, огромный и сумрачный Огун. Спустилась с небес в рассветном облаке, полном искрящихся капель, нежная Эуа. Ориша Оба, ахнув, уронила свой котёл, и её каруру[29 - Каруру – бразильское блюдо из лука, бамии, креветок, пальмового масла и поджаренных орехов. Популярно в штате Салвадор (Баия).], разлившись, наполнила утренний воздух терпким запахом. В сумеречном сыром лесу поднял голову Охотник Ошосси[30 - Ошосси – ориша охоты, преследования, тайных путей и мест.] – и, повинуясь его улыбке, тысячи радужных птиц захлопали крыльями. Шипя и перекатываясь жемчужной пеной, расступились океанские волны, – и Йеманжа, Звезда Моря, поднялась над водой в одеянии из пенных кружев и водорослей. Хромая, спешил навстречу ей из влажного леса колдун и знахарь Осаин: аромат листьев и трав покрывалом тянулся за стариком. Следовал за ним, стуча палкой, молчаливый и всегда сердитый Обалуайе[31 - Обалуайе – ориша болезней.] – урод в соломенной накидке. Сияющий край солнца показался из-за холмов Баии – и радуга Ошумарэ[32 - Ошумарэ – ориша радуги, божество-андрогин. Согласно мифологии – брат Эуа и Обалуайе.], как благословение, раскинулась над ними. Рассыпались бузиос[33 - Бузиос – раковины-каури, используемые в гадании Ифа.] Нана Буруку, предсказывая судьбу, и, вглядываясь в узор из ракушек, Нана странно улыбнулась. Проснулся рядом с ней её муж Ошала, отец всех ориша. Отчаянный крик Ошун смешался с тихим лукавым смехом, – и Эшу Элегба открыл ворота для ребёнка ориша любви.

…– Пропустите меня! Пропустите меня скорей! Да разойдитесь же! – Мать Шанго взлетела по лестнице, прыгая через ступеньки, как девочка. На ней была надета застиранная голубая ночная сорочка, а на плечи наброшена чёрная куртка батальона ВОРЕ[34 - ВОРЕ («Batalhao de Operacoes Policiais Especialis») – специальное подразделение военной полиции штата Рио-де-Жанейро, бразильский спецназ. Специализируется на операциях в фавелах, освобождении заложников, захвате наркоторговцев и т. п.], доходившая доне Жанаине до колен. Впрочем, ни один из членов банды «Молнии Шанго», сгрудившихся на лестничной площадке, даже не усмехнулся.

– Парни, вы с ума сошли? Вы-то тут зачем? Во всём Бротасе не нашлось ни одной женщины?! Камилу! Что здесь, чёрт возьми, происходит? Где твоя жена?

– София уехала к матери в Бонфим, дона Жанаина, – отозвался высокий негр, аккуратно прислоняя к стене автомат. – Как нарочно, выбрала время! А дона Ошун так вопила на весь квартал, так что мы все на всякий случай… вот.

– Где мой сын?

– Шанго никого не впускает. Но не волнуйтесь, Мануэл и Жукас уже пошли за врачом, разбудят сеу[35 - Сеу – просторечное сокращение от «сеньор».] Варгаса с Пираитинга…

– Мальчик, да что они знают, эти врачи? – Жанаина решительно шагнула к двери. – Шанго! Открой, это я! Сын, впусти меня немедленно! Или хочешь, чтобы я расстреляла замок?! Камилу, сынок, дай-ка мне сюда свой автомат…