Невеста Обалуайе

Внезапно мать Шанго умолкла на полуслове. На тёмной лестнице наступила тишина, в которой отчётливо послышался сердитый и низкий писк ребёнка.

– Матерь Божья… – пробормотал негр Камилу, осеняя себя крестом, а следом – ритуальным жестом во славу Йеманжи. Его друзья повторили эти движения. Жанаина с силой толкнула дверь – и попятилась.

Дверь отворилась. На пороге стоял Шанго. Его майка, его джинсы, его руки были в крови.

– Мам, – хрипло сказал он, глядя сверху вниз в запрокинутое лицо Жанаины. – Мой нож был совсем грязный. И я это перегрыз, ничего?..

Всплеснув руками, Жанаина кинулась в квартиру. «Молнии Шанго» в ужасе смотрели на своего босса. Тот, заметив, наконец, полтора десятка перепуганных физиономий, величественно нахмурился. Неспешным движением стёр кровь с лица. Посмотрел через головы своих людей туда, где по грязным ступенькам поднимался человек в форме «черепов[36 - «Черепа» («Сaveiras») – неофициальное название бойцов ВОРЕ. Происходит от эмблемы батальона: череп на фоне перекрещённых пистолетов.]» – такой же чёрный и огромный, как и Шанго. Горящая сигарета освещала его грубое, покрытое шрамами лицо.

Встретившись взглядом с братом, Огун покачал головой.

– Управился сам? С ума сойти…

Шанго попытался что-то сказать – и не смог. Его трясло.

– Ну-ка, пошли отсюда… – Обхватив Шанго за плечи, Огун поспешно втолкнул его в тёмную квартиру. – Ну и наделали вы с Ошун шуму! Мать чуть с ума не сошла! Сорвалась бежать прямо с постели! Так бы и неслась в ночной рубашке от Пелоуриньо до Бротаса! Хорошо, что я был у неё… – Обернувшись с порога, Огун взглянул на испуганно молчащих бандитов. – Парни, когда придёт сеу Варгас, попрячьте стволы: напугаете доктора до смерти!

– Конечно, полковник… Мы все здесь, если что – зовите! А доктор Варгас уже привык!

Огун хмуро усмехнулся, вошёл вслед за братом в квартиру и закрыл за собой дверь.

– Мам! Ну, что там? Всё в порядке?

В ответ по-прежнему раздавался только сердитый младенческий писк. Огун, нахмурившись, шагнул к двери в спальню.

– Пошёл вон! – В лицо Огуна полетела его куртка. – Забери, она грязная! И не мешайте: здесь сейчас появится ещё один! Ошун, моя красавица, радость моя, я здесь, я уже здесь! Ты просто умница, сейчас всё будет прекра-а-асно… Давай, осталось немножко! Выпускай своего второго малыша, моя милая! Всё идёт хорошо, всё отлично, осталось совсем чуть-чуть потрудиться, и… Парни, вон отсюда, говорят вам!

Огун поспешил ретироваться. Бросив куртку на вешалку в прихожей, он прошёл на кухню, где Шанго, сидя на полу возле плиты, смотрел в стену остановившимся взглядом.

– Поди умойся, – посоветовал Огун. – Скоро придёт доктор. Он может подумать, что ты кого-то убил и сожрал его печень, как последний индеец.

Шанго не пошевелился. Огун открыл холодильник, нашёл начатую бутылку кашасы, протянул брату. Шанго сделал четыре огромных глотка, закрыл глаза. Зашарил по карманам джинсов. Огун подал ему свои сигареты. Озабоченно спросил:

– Ну – что? Получше стало?

– Я… я в жизни не думал, что у баб это всё вот так! – хрипло заявил Шанго, затягиваясь сигаретой так, словно это был кислородный баллон. – Слушай, это же жесть… Такая хрень! Если бы я только знал!.. Ты бы видел, на что это похоже, когда лезет наружу!.. Кровищи столько, что я чуть концы не отдал! Думал – всё… Что – и мать нас с тобой тоже… так?!.

– Другого способа вроде нет, брат, – без улыбки отозвался Огун. – Да ты пей, пей.

– Он сначала никак, понимаешь, не хотел… А Ошун вопит! Кричит, что умирает и что больше не может! А потом ка-ак оно полезет! Голова – как кокос! Я еле успел поймать… Огун, оно же размером с дыню! С хорошую такую дыню! И эту дыню надо протолкнуть в… в бутылку! Какой идиот только такое придумал?! С-с-святая дева… Чтобы я ещё хоть раз!.. Чёрт бы взял всех младенцев… Я думал, там всё как-то само… Б-быстро… Помнишь нашу кошку на ферме? Которая у меня на одеяле в два счёта родила девять штук, а я даже не проснулся?! А они!.. А эти!.. Проклятые бабы, это же додуматься надо было…

– Ты молодец. Вы с Ошун молодцы. Пей, брат. Теперь уже всё…

Огун не договорил: ещё один младенческий крик раздался в сумеречной квартире. И сразу же скрипнула входная дверь и в проёме появилась чёрная физиономия Камилу:

– Шанго, доктор Варгас пришёл! Парни еле нашли его в Ондине на макумбе!

Маленький сердитый мулат торопливо вымыл ладони в раковине и прошёл в комнату. Через минуту оттуда появилась Жанаина. Оба сына поднялись ей навстречу.

– Мам, что там? – хрипло спросил Шанго. – Я ничего нужного не откусил?

– Всё хорошо! Всё хорошо! У тебя двое сыновей, раздолбай! Здоровых, чёрных и красивых! Копия ты! Ошун зовёт тебя, иди к ней. Да умойся же, напугаешь доктора!

Шанго вскочил – и, неловко зацепив плечом косяк, вылетел в дверь.

Час спустя утреннее солнце уже заливало кухню, играя радужными каплями на стёклах открытого окна. Рассветное небо над крышами квартала было чисто-голубым, словно вымытым со стиральным порошком. На фисташковой стене дома напротив отпечатались встрёпанные тени карнауб. Слабый ветерок принёс со стороны океана солёный, терпкий запах, тут же смешавшийся с ароматом кофе. Жанаина, сонно улыбаясь, пристроилась у края стола с чашкой в руках и сигаретой во рту. Огун курил, сидя на подоконнике и поглядывая вниз, на пустой квартал.

Из-за угла появился белый «мерседес». Он прополз по улице, остановился возле закрытого киоска с фруктами. Из машины вышел немолодой высокий мулат в белом костюме. Его волосы цвета соли с перцем были аккуратно подстрижены, на коричневом запястье блестел «ролекс». Короткая трость из чёрного дерева сверкнула в утреннем свете серебряным набалдашником. Слегка припадая на правую ногу, человек пошёл к дому. «Молнии Шанго», сидевшие на ступеньках подъезда, поднялись ему навстречу, образовав насторожённо молчащий коридор. Уже стоя у двери, мулат поднял голову – и встретился взглядом с Огуном. Тот медленно поднялся с подоконника. Лицо его окаменело.

– Что там такое, сынок? – удивлённо спросила Жанаина. – Приехали наши? Я звонила Эшу, но…

Она не договорила.

– Здравствуй, Жанаина. – низким, мягким голосом поздоровался дон Ошала, входя.

Чашка выскользнула из рук женщины, упала на пол и раскололась. Не отвечая на приветствие, Жанаина молча, широко открытыми глазами смотрела на нежданного гостя. Огун коротко взглянул на мать. Повернулся к пришедшему.

– Моё почтение, дон Ошала. Чем мы обязаны вашему визиту?

– Сын, я хотел бы… – Ошала не договорил. Стукнув о стену, открылась дверь, ведущая в спальню. На пороге вырос заспанный Шанго. Почесав грудь под растянутой майкой, он недоумённо воззрился на брата, нахмурился, заметив испуганное лицо матери, повернулся к дверям – и увидел отца.

Лишь на одно мгновение Шанго растерялся. А затем по физиономии Повелителя молний медленно расползлась ухмылка.

– Дон Оша-а-ала! Святая дева, какими судьбами?!. В моём доме! Какая честь! Кашасы[37 - Кашаса – тростниковая водка, популярный дешёвый алкоголь в Бразилии.]?.. Прошу прощения, моя жена не может подойти под ваше благословение: она только что родила и ещё в постели! Но если вы прикажете, я, конечно, разбужу Ошун!

– Не валяй дурака, – вполголоса бросил ему Огун. Шанго и ухом не повёл.

– Итак – кашасы, дон Ошала? Кофе? Маконьи[38 - Маконья (maconha) – марихуана.]? Я весь к вашим услугам!

– Не говори так со мною, сын, – не повышая голоса, сказал Ошала.

Улыбка пропала с лица Шанго. Он сделал шаг вперёд – чёрная гора мускулов, дышащая яростью.

– Шанго с каждым говорит так, как тот того заслуживает! Это справедливо, не так ли? Спрашиваю в последний раз, дон Ошала, – что вам нужно здесь, в моём доме?

– Ночью родились мои внуки. Я хотел бы увидеть и благословить их.

Шанго молчал. В кухне отчётливо слышалось его хриплое дыхание. Жанаина повернулась к нему с полными слёз глазами.

– Малыш, я прошу тебя…

– Мам, не бойся, ничего не будет, – тяжёлым от бешенства голосом пообещал Шанго. – Но этот сеньор не подойдёт к моим детям, пока я жив!

– Шанго, ты не можешь… – начал было дон Ошала. Но конец его фразы утонул в угрожающем рычании:

– Не вам решать, что я могу, а чего нет, сеньор! Убирайтесь вон! Только из уважения к матери… Огун, заткнись!.. Только из-за мамы я вообще разговариваю сейчас с вами! Прочь отсюда, дон Ошала! Мои дети не нуждаются… сядь, брат!.. В благословении человека, который вытер ноги о свою семью!

Горестный всхлип Жанаины заставил Шанго умолкнуть. Ошала молча смотрел на сына. Его карие большие глаза были печальны.