Девушка передала сенатору папку с бумагами.
Секстон взял папку, с удовольствием вдыхая приятный аромат, вернее, целый букет ароматов: тонкие духи ассистентки соединились с богатым запахом замшевых сидений автомобиля.
– Вы меня не слушаете, – заметила наставница.
– Что вы, очень даже слушаю. – Сенатор ухмыльнулся. – Забудьте о теледебатах. Самое худшее, что может сделать Белый дом, – это прислать мне в пику кого-нибудь из самых нижних чинов, например интерна избирательной кампании. Ну а если в ход пойдет лучший сценарий, они пошлют какую-нибудь важную шишку, и я съем ее на обед.
– Отлично. Вот список наиболее вероятных нежелательных тем.
– Все это мне давно известно.
– Один новый пункт. Мне кажется, возможен враждебный выпад со стороны гомосексуалистов – относительно вашего вчерашнего заявления.
Секстон пожал плечами:
– Действительно. Вопрос об однополых браках.
Гэбриэл нахмурилась:
– Вы чрезвычайно решительно выступили против них.
Однополые браки, с отвращением подумал Секстон. Если бы это зависело от него, гомики лишились бы даже избирательных прав.
– Ну ладно, – нехотя согласился он, – так и быть, немножко сбавлю обороты.
– Вот и хорошо. А то в последнее время вы стали пережимать в отношении этих больных тем. Не увлекайтесь. Аудитория может изменить мнение в одну секунду. Сейчас вы впереди и набираете силу. Так пользуйтесь этим, оседлайте волну! Не нужно отбивать мяч за площадку. Подержите его в игре.
– А из Белого дома есть новости?
Гэбриэл казалась озадаченной, и это порадовало сенатора.
– Молчание продолжается. Ваш оппонент превратился в человека-невидимку.
В последнее время Секстон боялся верить в свою удачу. Президент несколько месяцев упорно разрабатывал тактику своей избирательной кампании. И вдруг примерно неделю назад он внезапно уединился в Овальном кабинете, и с этого момента никто его не видел и не слышал. Казалось, могучий соперник просто не в силах терпеть все возрастающую популярность сенатора.
Гэбриэл пригладила прямые черные волосы.
– До меня дошли слухи, что те, кто работает в его избирательной кампании, сами удивлены и растеряны. Президент категорически отказывается комментировать свое исчезновение. Естественно, все просто в шоке.
– Ну и какие возможны объяснения?
Гэбриэл взглянула на него. Очки придавали ей очень серьезный вид.
– Сегодня мне удалось получить интересную информацию непосредственно из Белого дома, по собственным каналам.
Секстон узнал этот взгляд. Гэбриэл Эш опять раздобыла какие-то сугубо внутренние, секретные сведения. Интересно, как она расплачивается со своими источниками? А собственно, какое ему до этого дело? Главное, что информация продолжает поступать.
– Поговаривают, – продолжала ассистентка, перейдя на шепот, – что президент начал вести себя странно с прошлой недели, после неожиданной частной беседы с администратором НАСА. Президент вернулся со встречи озадаченный и растерянный. Немедленно отменил все, что было запланировано, и с тех пор поддерживает самую тесную связь с НАСА.
Секстону определенно понравилось то, что он услышал.
– Так вы считаете, космическое агентство могло сообщить ему какие-то плохие новости?
– Вполне возможно, – с надеждой ответила Гэбриэл, – хотя должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы президент вот так все бросил.
Секстон помолчал, размышляя. Очевидно, события в НАСА разворачиваются неблагоприятно, иначе президент наверняка швырнул бы новости в лицо сопернику. Ведь в последнее время Секстон безудержно критиковал президента за финансирование космического агентства. Цепь недавних неудач и колоссальный перерасход бюджета оказались на руку сенатору, сделавшему критику этих промахов правительства отдельным направлением своей избирательной кампании. Скорее всего атаки на НАСА – этот один из самых значительных символов Америки и предмет национальной гордости – вряд ли можно было назвать лучшим способом завоевать голоса избирателей, однако сенатор Секстон обладал оружием, которого не имел больше никто из политиков, – ассистенткой по имени Гэбриэл Эш, с ее неподражаемой интуицией и чуткостью.
Эта одаренная молодая женщина привлекла внимание Секстона несколько месяцев назад, когда работала координатором в вашингтонском офисе избирательной кампании сенатора. В то время его рейтинг оставался еще очень низким, на первичных выборах он показал плохой результат, а его критика безмерного мотовства правительства не достигала цели. И именно в тот момент Гэбриэл Эш представила боссу свою концепцию избирательной кампании. Это оказалась совершенно иная, свежая и оригинальная точка зрения и на происходящие события, и на первоочередные действия. Гэбриэл предлагала сенатору в качестве объекта нападений огромный бюджет НАСА, который агентство к тому же регулярно превышало. А постоянные уступки агентству со стороны правительства, как оказалось, было очень легко представить ярким примером легкомысленной финансовой политики президента Харни.
«НАСА стоит Америке целого состояния, – писала Гэбриэл, приложив к справке анализ расходов, ссуд и дотаций. – Избиратели не имеют обо всем этом ни малейшего понятия. А узнав, они придут в ужас. Думаю, вы просто обязаны сделать вопрос о НАСА политическим аргументом».
Секстон едва не застонал от подобной наивности сотрудницы.
– Конечно! И одновременно с этим мне придется выступать против исполнения гимна страны на бейсбольных матчах.
Однако Гэбриэл оказалась настойчивой. В последующие недели она продолжала поставлять сенатору информацию о космическом агентстве. И чем больше Секстон углублялся в проблему, тем яснее видел, что эта девочка во многом права. Даже для правительственного агентства НАСА представляло собой страшно неудачный финансовый проект – оно оказалось дорогой громоздкой структурой, работало неэффективно, а в последние годы откровенно плохо.
Как-то раз Секстон давал интервью в прямом эфире относительно проблем в сфере образования. Журналист нажимал на сенатора, пытаясь узнать, где тот рассчитывает найти средства на обещанную реформу школ. В ответ сенатор решил полушутя запустить теорию Гэбриэл Эш относительно НАСА.
– Деньги на образование? – притворно удивился он. – Ну, например, я наполовину сокращу космическую программу. Полагаю, что если космическое агентство может пускать пятнадцать миллиардов в год на ветер, я буду вправе потратить семь с половиной из них на детишек здесь, на земле.
За стеклом кабины звукорежиссера люди из команды сенатора, сопровождавшие его, лишь развели руками: настолько непродуманным и неосторожным показалось это замечание. Ведь бывали случаи, когда избирательные кампании рушились из-за менее лихих высказываний в адрес всемогущего департамента. Мгновенно ожили телефоны. Сотрудники Секстона растерянно переглядывались: сторонники покорения космического пространства пошли в атаку, чтобы прикончить врага.
И тут произошло нечто совершенно неожиданное.
– Пятнадцать миллиардов в год? – недоверчиво уточнил первый из звонивших. – Я не ослышался? То есть вы хотите сказать, что класс, где учится мой сын, переполнен из-за того, что школы не могут нанять на работу достаточное количество учителей, в то время как НАСА тратит в год пятнадцать миллиардов на то, чтобы фотографировать звездную пыль?
– Ну да, примерно так, – уклончиво подтвердил Секстон.
– Но это же абсурд! А президент обладает достаточной властью, чтобы изменить это?
– Разумеется, – на сей раз уверенно ответил сенатор. – Президент имеет полное право наложить вето на бюджетную заявку любого ведомства, которое, по его мнению, требует слишком много средств.
– Тогда я отдаю свой голос вам, сенатор Секстон. Пятнадцать миллиардов на исследование космоса, тогда как дети не получают достойного образования. Просто невероятно! Желаю удачи, сэр. Надеюсь, у вас хватит выдержки пройти весь путь до победного конца.
В эфир вывели следующий звонок.
– Сенатор, я только что прочитал, что международная космическая станция, работающая под эгидой НАСА, получает колоссальные деньги, к тому же президент собирается усилить финансирование за счет резервного фонда, чтобы продлить сроки ее эксплуатации. Это правда?
Секстон получил именно тот вопрос, который и был ему нужен.
– Правда!
Он подробно объяснил, что космическая станция изначально задумывалась как совместное предприятие, стоимость которого делили бы между собой двенадцать стран. Но после того как началось строительство, бюджет станции неожиданно взлетел, выйдя из-под контроля. Поэтому многие страны отказались в нем участвовать. Однако президент США, вместо того чтобы отменить проект, решил возместить ущерб, тем самым покрыв и чужие расходы.
– Наша доля в финансировании международной космической станции возросла с восьми миллиардов долларов, как предполагалось изначально, до невероятной цифры в сто миллиардов!
Звонивший негодовал: