Нина. Сборник рассказов

– Ладно, – тон Германа смягчился. – Так как насчет посмотреть картину? Кстати, ты же не против, что я написал твой портрет?

– Очень мило! Ты сначала написал портрет, затем его вывесил, а теперь спрашиваешь: не против ли я? Надеюсь, в плане создания своих работ ты более последователен?

– Да! – рассмеялся Герман. – Так что?

– У меня работа, – Юля была не против посмотреть. А если совсем честно, то она была категорически не против!

– Галерея открыта до восьми. А ты до которого часа работаешь?

– До шести.

– Отлично. Значит, в шесть я буду ждать тебя здесь.

***

Герман толкнул широкие стеклянные двери, и они оказались в просторном помещении. Девушка-администратор поздоровалась и удивленно посмотрела на Юлю, затем перевела вопросительный взгляд на Германа. Тот кивнул.

– Она самая. С картины, – загадочно шепнул он. Девушка с пониманием закивала и заулыбалась.

Юля с любопытством разглядывала экспозицию. Картины были всюду. Большие и маленькие. Разные. Освещенные светом неярких софитов. Вот африканский мальчик в шортах, сидящий на корточках перед соломенной хижиной. В больших темных глазах застыло удивление. А вот усталый старик с морщинистым лицом, в выгоревшей на солнце рубахе, оглядывающий свои владения – пшеничное поле. А вот крохотная рыжая девчушка со смешными косами, с выражением счастья на веснушчатом лице, прижимающая к себе двух котят, таких же рыжих. А вот и рыдающая старуха, почерневшая от горя и обнимающая покосившийся могильный крест… Всюду были картины. А в них – обычные человеческие эмоции: счастье и печаль, гнев и радость, сострадание и жестокость.

Герман вместе с Юлей переходил от полотна к полотну, молча, наблюдая за ее реакцией. По залу тенями, бесшумно, ходили немногочисленные в этот вечерний час посетители выставки. И тут Юля увидела себя…

Да! Это была она, Юля. Без прикрас, как есть. Неровный длинный нос, широко расставленные серые глаза. Тонкие, ниткой, губы. Вязаная шапка и кашне, щедрыми слоями обмотанное вокруг шеи. Темный пуховик с капюшоном, отороченным искусственным мехом. За спиной – ободранная спинка сиденья, кусок заиндевевшего окна.

Юля всмотрелась в маленькую табличку под рамой – «Девушка в маршрутке» …

– Какая интересная барышня! – услышала она за спиной. Отодвинулась, украдкой посмотрела на пожилую, интеллигентного вида, пару.

– Чудо как хороша! – воскликнула седовласая женщина в очках.

– Весьма мила, определенно мила! – подтвердил ее спутник, высокий старик, с тростью в холеной руке. Юля отошла еще на шаг. Покрутила головой в поисках скрытых камер. Это какой-то прикол, да? Всю жизнь она считала себя гадким утенком, а тут такие комплименты…

Пара постояла немного, разглядывая ее, нарисованную. Затем направились к другой картине – хмурому мальчишке, стоящему по колено в воде и держащему в худеньких руках длинное удилище.

К ее портрету тотчас подошла другая пара, молодая. В рваных джинсах и кедах с разноцветными шнурками. Руки обоих были покрыты татуировками в виде рун. Им бы в клубах тусоваться, а они картины рассматривают… Видно, забрели случайно, от нечего делать.

Парень наклонился и громко прочитал:

– Девушка в маршрутке… Ага, так я и поверил. Да сразу видно – модель, позировала в студии. Такие в маршрутках не ездят!

– Ничё такая! Симпотная! – сказала девушка, тыча в сторону картины татуированным пальцем.

– Норм телка! – согласился парень. – Но ты лучше. Ты просто огонь!

Оба засмеялись, приветливо кивнули подошедшему туристу азиатской внешности и направились к выходу. Турист направил объектив своей шикарной камеры на картину. Восторженно приговаривал на японском, щелкая затвором.

Смысла его слов Юля не понимала, она вообще кроме «харакири» по-японски ничего не знала, но по тону догадалась: он говорит что-то очень хорошее в ее адрес. Растерянно посмотрела на Германа, тихо стоящего рядом. Он развел руками и улыбнулся: как-то так…

– Спасибо! – одними губами, почти беззвучно, прошептала она. Отвернулась, пряча вдруг навернувшиеся, совсем некстати, слезы. В этот момент Юля почувствовала безграничную благодарность к этому малознакомому человеку, давшему то, чего ей так не хватало всегда – уверенность в себе!

***

В кафе было уютно. Они пили кофе и разговаривали. Непринужденно, как старые знакомые.

– Герман, хочу извиниться перед тобой. За свою грубость. Сегодня утром и тогда, зимой. – Юля отпила ароматный напиток из маленькой чашки.

– Не стоит! Сам виноват, – засмеялся он. – Знаешь, а ведь тогда меня выкинули из маршрутки. На следующей остановке.

– Как?! – Юля поставила чашку и уставилась в изумлении. – За что?!

– Да там такой скандал поднялся! Женщины, которые наш разговор слышали, обозвали меня бездарным маракой, альтернативно одаренным и слепошарым. Подняли хай, типа взял девушку такую симпатичную уродиной обозвал. Обещали из меня Ван Гога сделать – ухо оторвать. Там такое началось! Ну, не выкинули, конечно, – я сам вышел. От греха подальше…

Посетители кафе смотрели на смеющуюся пару: он – с модной трехдневной щетиной и кудрявой шевелюрой, она – привлекающая к себе внимание своей нестандартной внешностью. Необычная. Интересная. Завораживающая. Уверенная.

Детские игры

Пепельница, полная окурков. В кухне сизый дым, с которым не справлялось даже настежь открытое окно. Игорь, обхватив голову, в сотый раз смотрел на записку. Ровным почерком жены было написано:

«Игорь! Ухожу от тебя. Люблю другого. Знаю, что мой поступок трудно понять, тем более – простить, но и скрывать не имеет смысла. Давай просто разведемся и закончим на этом.»

Игорь решительно скомкал записку и сжег. Прикурил новую сигарету.

На кухню вошла четырнадцатилетняя дочь Ира. Закашляла, замахала руками.

– Пап, мы же договаривались: куришь только на балконе!

– Да-да, – рассеянно кивнул Игорь, затушив сигарету. – Ты почему не спишь?

– Не знаю, не спится. Ты о маме думаешь, да?

Игорь не ответил, глядя на догорающий в пепельнице тетрадный листок. Дочь присела рядом, подперла руками подбородок.

– Мама совсем нас бросила, да? – спросила она.

– Наверное. Ты же читала записку, – пожал плечами он. – Ладно, иди спать. Мне еще подумать надо, как дальше жить…

***

– Василич, дай отгул на среду, а? Мне в суд надо – развожусь, – Игорь в засаленной робе стоял перед бригадиром. Тот сочувствующе смотрел на него, будучи в курсе его проблемы.

– Ребенка кому? – хмуро поинтересовался бригадир. – Матери, однозначно! Наши суды – это… это такие суды!

– Увидим, – пожал плечами Игорь. – Жена говорит, не возражает, если Ирка со мной останется.

– Не возражает? – переспросил Василич.

– Василич, чего ты хочешь? – устало спросил Игорь. – Чтобы я тебе прямо сказал, что жене все равно на нее? Это так, и что?