Твоя Мари. Когда ее не стало

– Долго..? – он не смог договорить, но я понял, что имелось в виду.

– Долго. Столько вообще не живут с ее диагнозом. Извини, Валера, подробностей не будет, да я их и не знаю. Она много лет жила с другим человеком.

– То есть, бросила тебя? – криво усмехнулся Михеев и полез в карман куртки за сигаретами.

– Ну, тут я тебя вряд ли порадую. Нет, не бросила. Я ее отдал.

Мне почему-то доставляло странное, хоть и довольно мучительное удовольствие говорить ему это – уж не знаю, почему.

– Ты так и продолжал считать ее своей вещью, хотя она была просто мазохисткой? – удивил меня Валерка, продемонстрировав знание терминологии.

– Ух ты… и давно ты такой подкованный? – я тоже закурил, пряча сигарету от ветра в ладонях.

– С тех пор, как понял, что у вас за отношения, – скривился Михеев. – Полно информации, не так все и сложно, хоть и довольно странно.

– Ну, и тебе зачем было надо забивать этим голову?

– Хотелось понять.

– Понять Мари? – я усмехнулся. – Ну, ты загнул, конечно.

– Мари? – чуть удивленно повторил Михеев. – Значит, так ты ее называл… – он секунду помолчал. – Да, ты, наверное, прав. Если уж ты за столько лет ничего о ней не понял, то мне-то куда…

– Валерка, мы ведь уже взрослые, – примирительно произнес я. – Давай хоть у могилы разборки устраивать не будем, а? Ну, не по-человечески это. И Машка этого не любила. Она тебя всегда защищала, говорила – ты не виноват, что с тобой приключилось вот это… Безответно любить больно, я знаю. И твоей вины действительно не было в том, что Машка к тебе всерьез никогда не относилась. Она и ко мне-то… – я махнул рукой. – В общем, давай завязывать, а? Хотя бы из уважения к ней.

– Все-таки ты удивительно ограниченный, Денис. Для тебя все в жизни сводится к постели, а это ведь вовсе не так. И Маша… она ведь просто потакала твоим прихотям, думаешь, я этого не понял?

Я мог бы сейчас очень огорчить его открытием – его обожаемая Маша, которую он так боготворил и идеализировал до сих пор, вовсе не потакала моим прихотям, а, скорее, приспособила меня для удовлетворения своих, хоть я не был против. Мы с ней совпали в своих отклонениях, вот и все. Тема – не норма, это девиация, нарушение – как угодно, и нам с Машкой просто повезло на раннем этапе, когда мы оба поняли, что с нами что-то не так. И мы были друг у друга, что очень облегчило нам жизнь, позволило не притворяться, не гасить это в себе, а дало возможность развиваться, не вовлекая в порочный круг нормальных людей. Мы компенсировали друг другу наши девиации. И я любил ее, а она меня – нет, но нам это не мешало быть вместе много лет, как потом ее нелюбовь не помешала Олегу. Но Михеев никогда этого не поймет, потому что он – нормальный, что бы это ни значило.

– Ладно, Валерка, мне на работу пора. Тебя подбросить? – я не увидел поблизости никакой машины, а могила Мари находилась довольно далеко от центрального входа, и идти пешком обратно сквозь пронизывающий насквозь кладбищенский ветер и пробрасывающий то и дело дождь с мокрым снегом – удовольствие так себе.

– Не надо, – отказался он. – Я еще тут побуду… если не возражаешь.

Представляю, с каким трудом ему далась эта последняя фраза, но он все-таки произнес ее, и это требовало уважения, пусть мне и было неприятно оставлять его здесь, наедине с Мари.

Я неопределенно кивнул и пошел к машине, оставив Валерку возле ограды. Он снова ссутулил плечи, закурил еще сигарету и продолжил смотреть на могильную плиту, словно мог увидеть там что-то иное, кроме двух выбитых дат. Фотографии на памятнике не было – так решил Олег, он же договорился об этом с родителями Мари. Я знал, что он сам пошел к ним со страшной новостью, сам организовал все, что касалось похорон и последующей установки памятника – об этом мне рассказала Лера.

Я в тот момент оказался ему совсем не помощник и не поддержка даже – не справился с эмоциями, с собой, со своей жизнью и крепко запил, едва не вылетел с работы, в общем, никакого толка от меня не было. Я спускался в супермаркет, закупал очередную партию водки, пил и рисовал. Это было все, что я мог в тот момент – рисовать. Именно тогда в пьяном угаре я и оклеил всю стену напротив кровати в спальне изображениями Мари – фотографиями, рисунками, и покрыл сверху лаком.

Олег зашел ко мне только один раз – накануне девяти дней, увидел, что я совершенно невменяем и, не сказав ни слова, ушел. Потом мы не виделись около двух месяцев – он не отвечал на телефонные звонки, а дома его застать было невозможно – он пропадал то на работе, то в компании байкеров. Из двух мотоциклов он сперва, как и обещал, продал «ямаху», а «харлей» внезапно попросила не трогать Мари. Это тогда очень удивило Олега, уже разместившего объявление о продаже:

– Мы ведь договорились.

– Не делай этого. Успеешь продать, это же классика…

– Да дело же не в деньгах, Мари. Дело в принципе. Я дал тебе слово.

– Ну, во-первых, я тебя об этом не просила. А, во-вторых, могу же я передумать? Ну, вот и считай, что передумала и хочу, чтобы ты не трогал «харлей».

И Олег сдался, снял объявление. Теперь мне начало казаться, что Мари настояла на этом как раз потому, что понимала – когда ее не станет, у Олега вообще не останется ничего, за что он сможет зацепиться, чтобы продолжать жить. А байкеры все-таки могли ему в этом помочь.

Ну, вот он и цеплялся.

Я же долго не мог смириться с тем, что Мари больше нет. Да, она уже не была со мной, но в последние месяцы наши отношения стали какими-то более близкими, что ли. Возможно, дело было в том, что я перестал доставать ее, боялся причинить дискомфорт – а раньше это было словно бы смыслом моего существования. Узнав, что происходит с Мари, я вдруг словно устыдился себя – ну, что я, зверь, в самом деле, чтобы отравлять тот недолгий отрезок жизни, что ей еще остался? В общем, мы стали общаться как-то ровно и по-дружески, и теперь мне этого не хватало, как воздуха.

Я словно растерялся и не знал, что делать дальше. Мари всегда присутствовала в моей жизни, независимо от того, были мы вместе или нет, а теперь ее не стало – во всех смыслах. Даже живя пять лет в Америке, я знал, что дома, в Сибири, есть Мари, это как-то мирило меня с той жизнью, которая мне, как оказалось, вообще не подходила. А теперь…

Впервые я оказался на кладбище накануне дня ее рождения, да, буквально за день. Олег назвал мне номер линии и участка, это находилось довольно далеко от центральных ворот, я поднимался в гору на машине, и ряды могил все не кончались – создавалось впечатление, что мертвых намного больше, чем живых. Да, собственно, так это и было.

Могилу Мари я увидел сразу. На всех относительно свежих захоронениях стояли кресты, и только у нее был просто высокий столбик с табличкой. Ну, о ее отношениях с религией знали все, потому поставить даже временный крест не решились.

Было очень странно смотреть на холм земли и знать, что там, внизу, – она. Вернее, то, что от нее осталось. В моей жизни это была не первая могила, я успел похоронить бабушку и обоих родителей, но почему-то именно тут, у Мари, меня охватило ощущение пустоты и какой-то надрывной тоски, словно пришло осознание – всё, больше ничего никогда не будет.

И еще в тот раз я подумал, что же должен испытывать Олег, приезжая сюда, если мне так плохо? Каково же должно быть ему?

Поддавшись внезапному порыву, я, вернувшись, сразу пошел к Олегу. Он, конечно, меня не ждал, но дверь открыл.

– Сто лет тебя не видел, – я вошел в квартиру и сразу уловил запах кальянного дыма. – Куришь?

– Да. Будешь? – хмуро спросил он.

– Не откажусь.

– Ну, идем тогда.

Чуть прихрамывая, он двинулся в кухню, я пошел следом. Кальян стоял на барной стойке, заменявшей моему другу стол. Я сразу направился в угол между стойкой и окном, сел на высокий табурет и вдруг вспомнил, что именно здесь любила сидеть Мари. В этой квартире все напоминало о ней, хотя толком она здесь и не жила, разве что последние несколько месяцев.

– Ну, съездил? – спросил Олег, перезаряжая кальян.

– Да. Ужасное ощущение, – я даже плечами передернул, чтобы разогнать забегавшие по телу мурашки.

– Вот и не мотайся туда часто. Дай ей хоть там лежать спокойно.

Я удивленно уставился на друга:

– Ты это серьезно?

– Абсолютно. Денис… ну, не хочу снова одно и то же говорить. Просто сделай, как я прошу. Запретить не могу, потому прошу.

Я неопределенно кивнул, хотя, не скрою, мне было обидно слышать это. Но, наверное, Олег был прав – мне не стоило появляться на кладбище чаще, чем это принято. В конце концов, Мари ушла, не принадлежа мне – так имел ли я право нарушать ее покой своими визитами? Ну, и Олегу, понятное дело, это было бы неприятно.

– Где Новый год будешь праздновать? – спросил я, когда Олег уселся на табурет и устроил больную ногу на втором, вытянутым из-под стойки.

– Нигде. Лягу спать пораньше.

– Может, ко мне? Закажем что-нибудь, посидим?

– Какой тебе интерес сидеть со мной? Я не пью.