Восход Эндимиона

– Ага, это дело хитрое. Может, теперь полетишь за мной?

Я послушался, подавив гордыню, которая так и норовила встать на дороге у инстинкта самосохранения. Следить за желтым крылом в клубах тумана было не просто, но все же легче, чем летать вслепую возле самых скал. Энея же будто чувствовала, где находится стена, не приближаясь к ней меньше чем на пять метров и держась в центре мощного восходящего потока.

Буквально через несколько минут мы поднялись над облаками. От восторга у меня захватило дух: облака становятся все светлее и светлее, и вдруг ты оказываешься в потоках солнечных лучей и возносишься над тучами – словно выныриваешь из белопенного моря, щурясь от яркости благословенных небес, куполом накрывших беспредельный заоблачный простор.

Над океаном облаков виднеются лишь самые высокие пики и хребты: на востоке холодно сверкает белизной вечного льда Тай-Шань; на севере Хэн-Шань; с северо-запада на юго-восток протянулась далекая стена Куньлуня; и совсем-совсем далеко, на самом краю света, сияют вершины Чомо-Лори, Парнаса, Канченджунги, Кайи, Кайлас и еще много-много других вершин, которые не могу узнать в таком ракурсе. За далеким хребтом Пхари ослепительно бликует Потала, а может – Малый Шивлинь. Но довольно наслаждаться видами, всему свое время.

Я сосредоточился и попробовал набрать высоту. А.Беттик пролетел совсем рядом и показал мне большой палец. Я ответил ему тем же и оглянулся на Лхомо, парившего на полсотни метров выше. «Держитесь поближе. Следуйте за мной», – показал он жестами.

И мы полетели за ним. Энея набрала нужную высоту без особого труда, А.Беттик кружил по спирали ровно на виток ниже нее, а я тянулся в хвосте пятнадцатью метрами ниже андроида.

Лхомо безошибочно находил восходящие потоки – порой мы уклонялись на запад, набирали высоту и по широкой дуге снова возвращались на восток, порой просто кружили на месте, и тогда казалось, что мы даже не поднимаемся. Но, оглянувшись на север, в сторону Хэн-Шаня, я обнаружил, что мы набрали еще несколько сотен метров. Неспешно поднимаясь, мы так же неспешно продвигались на восток. До Тай-Шаня оставалось не меньше восьмидесяти километров.

Стало совсем холодно и очень трудно дышать. Я загерметизировал осмотическую маску и теперь вдыхал чистый кислород. Гермокомбинезон плотно облегал тело, защищая от перепадов давления и одновременно обогревая. Лхомо от холода стучал зубами, хоть и был плотно укутан в войлочный халат. Обнаженные предплечья А.Беттика покрылись коркой льда. А мы поднимались все выше и выше, закладывая круг за кругом. Небо потемнело, взгляду открылась совсем уж невероятная ширь – горизонт раздвинулся, и я видел далекую Нанда-Деви, еще более далекую Хельгафелль и пик Харни далеко-далеко за Шивлинем.

Наконец Лхомо не выдержал. Как раз в этот момент я разгерметизировал осмотическую маску, чтобы проверить, насколько разрежен воздух, сделал вдох – и вдохнул пустоту. Я поспешно перекрыл мембрану. Не представляю, как Лхомо ухитрился не просто выжить на такой высоте, но еще и что-то делать. Он дал нам знак продолжать восхождение, держаться в потоке и, пожелав удачи, устремился вниз к облакам. Его дельтаплан мелькнул красным треугольником далеко внизу и устремился на запад.

А мы кружили по спирали, взбираясь все выше и выше, иногда теряя на мгновение восходящий поток и тут же отыскивая его снова.

Столкнуться со струйным течением – все равно что в каяке налететь на речные пороги. Дельтаплан Энеи первым принял на себя ярость ураганного ветра. Я увидел, как завибрировала желтая ткань, выгнулся дюралевый каркас, – а потом сам, вслед за андроидом, вошел в течение, и мне стало не до наблюдений: все силы уходили на то, чтобы, удерживаясь в горизонтальном положении, продолжать набор высоты по спирали.

– Трудновато, – раздался в наушниках голос Энеи. – Он так и норовит завернуть нас на восток.

– Нельзя, – сдавленно прошипел я, поворачивая дельтаплан против ветра.

Меня подбросило вертикально вверх.

– Знаю, – донесся ее слабый голос.

Я отстал от Энеи уже метров на сто – и по вертикали, и по горизонтали, но по-прежнему видел вдали ее хрупкую фигурку, сражавшуюся с управляющей перекладиной: колени прямые, ступни вытянуты, как у ныряльщицы.

Я огляделся. В кристалликах льда играли тысячи радуг, и солнце было окружено разноцветным гало. Очертания горных хребтов терялись далеко внизу – мы летели выше самых высочайших пиков.

– Как там А.Беттик? – спросила Энея.

С усилием вывернувшись на подвеске, я бросил взгляд на андроида. Он кружил надо мной, прикрыв глаза, но все-таки не теряя управления. Голубая кожа серебрилась инеем.

– По-моему, ничего. Энея…

– Да?

– А Имперский Флот не может случайно засечь наши ларинги?

Комлог лежал у меня в кармане, но мы решили не пользоваться им, пока не придет время вызвать корабль. Погибнуть из-за каких-то радиопереговоров – слишком горькая насмешка.

– Это исключено, – сипло проговорила Энея. Воздух здесь был уже настолько разреженный, что даже в осмотической маске трудно было дышать. – Дальность действия ларингов очень мала. Максимум – полкилометра.

– Тогда держись поближе. – И я сосредоточился на том, чтобы отвоевать еще метров триста, пока бесшумный ураган не умчал меня на восток.

Еще несколько минут – и мы поняли, что больше не в силах сопротивляться могучему течению воздушной реки. Восходящий поток не ослабел, он просто как-то вдруг исчез, оставив нас на милость струйного течения.

– Поехали! – прокричала Энея, напрочь забыв, что наушники донесут даже самый тихий шепот.

Андроид открыл глаза и показал мне большой палец. В то же мгновение мой дельтаплан сорвался с восходящего потока и понесся на восток. На такой высоте не существует звуков, но мне все равно казалось, будто я слышу ужасающий рев ветра – такой огромной была наша скорость. Желтый дельтаплан Энеи мчался на восток, как стрела, пущенная из арбалета. За ним летел голубой дельтаплан А.Беттика. Помучившись с управлением, я понял, что все равно мне ни на градус не изменить курс, и отдался на волю неистово бурлящей воздушной стремнины, которая с бешеной скоростью несла нас на восток и вниз. Впереди уже сверкали снега Тай-Шаня, но мы слишком быстро теряли высоту, а лететь было еще далеко. В километрах под нами, под белопенным прибоем дождевых туч, курились, поджидая, невидимые зловещие зеленоватые облака фосгена и кислотный океан.

Командование Имперского Флота в системе Тянь-Шаня пребывало в полнейшем замешательстве.

Получив странный прерывающийся сигнал тревоги из анклава в Шивлине, капитан Уолмак попытался связаться с кардиналом Мустафой, но безрезультатно. Не прошло и минуты, как он выслал на планету боевой катер с двумя десятками морских пехотинцев и тремя медиками.

Рапорт, пришедший по экспресс-каналу, был совсем уж непонятным. Зал заседаний в дацане стал сценой жуткого побоища: все залито кровью, везде разбросаны человеческие внутренности, но единственный, кого удалось отыскать, – кардинал Мустафа, изувеченный и слепой. Трупов не обнаружено. Идентификация ДНК показывает, что больше всего крови потерял отец Фаррелл. Кроме того, обнаружены следы крови архиепископа Брека и секретаря архиепископа Леблана. Но ни тел, ни крестоформов нигде нет.

Медики доложили, что кардинал Мустафа находится при смерти, в состоянии тяжелой комы, явившейся следствием болевого шока. Ему уже оказали первую помощь и теперь ждут дальнейших приказаний. Есть два варианта: дать Великому Инквизитору спокойно умереть и затем воскресить его или же транспортировать его на катер и попытаться спасти, однако при этом он вряд ли сможет что-либо рассказать раньше, чем лишь через несколько дней. Кроме того, существует возможность подключить кардинала к системе искусственного жизнеобеспечения, вывести из комы и опросить в ближайшие пять минут, но все это время он будет страдать от невыносимой боли, балансируя на грани жизни и смерти.

Уолмак велел медикам ничего пока не предпринимать и связался по направленному лучу с командиром оперативно-тактической группы адмиралом Лемприером. Группа находилась в глубине системы, на расстоянии многих астрономических единиц. Сорок с чем-то кораблей, уцелевших в битве с «Рафаилом», выслали спасательные команды на подбитые «архангелы» и дожидались прибытия папского авизо вместе со звездолетом-роботом Техно-Центра, который погрузит население планеты в состояние приостановленной жизни. Лемприер – в четырех световых минутах от Тянь-Шаня, и ровно столько времени будет идти до него сообщение по направленному лучу. Плюс четыре минуты на ответ. Впрочем, выбора у Уолмака все равно не было, и он настроился на ожидание.

Лемприер оказался в весьма щекотливом положении: он должен был решить судьбу кардинала Мустафы за считанные минуты. Если дать Великому Инквизитору спокойно умереть, придется два дня ждать благополучного воскрешения. Кардинал избежит лишних страданий, но все это время источник угрозы (Шрайк? Нехристи? Апостолы Энеи, порождения дьявола? Бродяги?) будет оставаться загадкой.

У Лемприера ушло на решение всего десять секунд. Еще четыре минуты понадобилось на передачу сигнала.

«Подключите его к системе жизнеобеспечения катера, – велел адмирал. – Эвакуируйте с планеты. Опросите. После получения нужной информации запросите прогноз автохирурга. Если быстрее воскресить, пусть умрет».

– Есть, сэр! – ответил Уолмак ровно четыре минуты спустя и передал приказ пехотинцам.

Тем временем пехотинцы расширили круг поисков: с помощью ТМП-ранцев они осмотрели отвесные скалы вокруг Фаллоса Шивы, провели глубокое радарное зондирование Ран-Цзо – Выдрового озера, – но ни выдр, ни тел пропавших священников не обнаружили. В анклаве команду Великого Инквизитора охранял почетный караул из двенадцати морских пехотинцев, не считая пилота катера, – эти люди столь же бесследно исчезли. Код ДНК найденной крови совпадал с кодом, хранящимся в личных делах большинства пропавших, но трупов нигде не нашли.

– Включить в зону поисков Зимний дворец? – спросил лейтенант, командовавший десантом. Всем пехотинцам был отдан недвусмысленный приказ до прибытия звездолета Техно-Центра не беспокоить местное население, а в особенности далай-ламу и его ближайшее окружение.

– Минуточку! – Уолмак отметил, что загорелся индикатор связи с адмиралом Лемприером. Бортовой комлог тоже замигал – офицер разведки «Джебраила» вызывала капитана из наблюдательного модуля. – Слушаю.

– Капитан, мы только что провели визуальный осмотр дворца. Там произошло что-то ужасное.

– Что именно?! – вскинулся Уолмак. Еще не бывало, чтобы его подчиненные изъяснялись столь расплывчато.

– Мы не разобрались, сэр, – ответила офицер разведки, женщина молодая, но смышленая. – Мы воспользовались телеобъективами, чтобы осмотреть район, прилегающий к анклаву. Но вы только взгляните на это…

Уолмак повернулся к голографической нише, не забывая, что изображение параллельно передается по лучу адмиралу.

Он увидел восточную часть Зимнего дворца, Поталы, снятую с высоты в несколько сотен метров. Полотно моста Ки-Чу исчезло. На ступенях и террасах между дворцом и мостом, на узких карнизах между дворцом и монастырем Дрепань были раскиданы десятки, сотни окровавленных и расчлененных тел.

– Господи помилуй! – выдохнул капитан Уолмак, осенив себя крестным знамением.

– Нам удалось идентифицировать среди останков голову регента Токра Ретиня, – произнес спокойный голос офицера разведки.

– Голову?! – переспросил Уолмак, понимая, что эта бесполезная ремарка отправится к адмиралу вместе с остальной информацией. Через четыре минуты адмирал Лемприер узнает, что Уолмак отпустил дурацкую реплику. Начхать. – Есть там еще кто-нибудь из знати?

– Никак нет, сэр. Но сейчас они работают в эфире на различных радиочастотах.

Уолмак поднял брови. До сей поры Зимний дворец хранил полнейшее радиомолчание.