Ночная смена

– Как куда? Вниз, конечно, в холодильник. Там как раз вскрытие проходит.

– Слушай, может, потом.

Егор сразу погрустнел:

– Можно и потом. Только как ты завтра на работу хочешь выйти, не посмотрев вскрытие? У нас так не полагается, друг.

– Ладно, пошли.

«Что делать, если это так необходимо – надо идти. С нервами у меня все в порядке. Потерплю».

Егор предупредил санитара, что отлучится минут на десять. Мы покинули наш пост и, завернув за угол, пошли по коридору, по которому за минуту до этого провезли тележку со сваренным, или скорее поджаренным во фритюре, рабочим. Дойдя до его конца, мы уперлись в два лифта, один – грузовой с толстыми створками серых дверей и смотровым окошком круглой формы и один – обычный. Кабину пассажирского лифта освещал тусклый желтый свет. Мы опустились на один этаж вниз и оказались в еще более прохладном подземелье. Запах химикатов здесь расцветал более явно. От площадки лифтов довольно широкий коридор с высоким пятиметровым потолком расходился в разные стороны. Высота потолка казалась странной и вызывала удивление, мне все подземные сооружения представлялись низкими до степени клаустрофобии, о чем говорил и мой армейский опыт, а здесь его своды как в церкви. Да по такому туннелю, при необходимости, мог проехать БТР. Окончание его правого рукава терялось в таком же тусклом свете, как и в лифте.

– Там газовая котельная, – показав направо, сказал Егор, – а если пройти дальше, можно попасть в саму больницу. По этому ходу из нее к нам умерших больных привозят. Нам сюда, – он показал налево.

Идя по коридору, мы прошли мимо нескольких дверей, в самом конце его увидели дверной проем, закрытый плотной мутной пленкой, две двери оказались распахнуты внутрь помещения. За таинственным покрывалом двигались тени и звучали глухие удары. Мы проникли через эту тепловую завесу и попали в святая святых морга – холодильник. Здесь во встроенных в стены холодильных камерах хранились труппы и производилось их вскрытие. Одетый в зеленый халат и черные резиновые перчатки патологоанатом как раз производил очередное вскрытие. Склонившись над синюшным телом мужчины, он ложкой, похожей на обувную, только большего размера и еще более изогнутой, давил в район глубокого разреза в грудной клетке, помогая себе молотком, загонял эту ложку глубже. Эти звуки от ударов мы и слышали в коридоре. Труп от каждого удара вздрагивал, и его руки подпрыгивали на несколько сантиметров вверх. Заметив нас, патологоанатом прервал свое неблагодарное занятие и, сняв маску, спросил:

– Это кого ты привел, Егорушка?

– Наш стажер. Пускай посмотрит, как ты работаешь.

– Млять, опять. К чему эти смотрины, понять не могу. Ему же охранником быть, а не докторам помогать.

– У нас так положено. Тебе жалко, что ли?

– Да к херам. Не жалко, пускай смотрит. Только пускай никаких фотографий, а тем более видеозаписей не делает.

– Само собой, мы себе не враги. За такое враз вышибут. Проблем не оберешься. Должен на всю жизнь останешься, – Егор обернулся и, улыбнувшись своей открытой улыбкой, подмигнул мне.

Во время этого диалога я скромно стоял в сторонке и смотрел на ступню мертвеца. Черт знает, почему она привлекла мое внимание, неровная, вся какая-то заскорузлая и грязная, она смотрела своими растопыренными пальцами с синими неподстриженными ногтями прямо на меня.

– Ладно, Иван, смотри, как профи работает. Нашего кудесника зовут Владимир Игоревич. А мне пора на пост. Как закончишь – поднимайся. Дорогу найдешь.

Я мотнул головой, что должно было означать «да».

Владимир Игоревич, снова натянул маску, по-шутовски раскланялся и принялся за прерванное нашим приходом дело. Труп он уже наполовину выпотрошил. Рядом в железном хромированном тазу лежали внутренние органы, удаленные из брюшной полости. Теперь доктор мучился с грудной клеткой. Мертвец оказался крепким малым, никак не хотел пускать удаляющий скальпель к легким и сердцу. Но вот ребра с влажным чавком треснули, и грудная клетка раскрылась наподобие жестких надкрыльев у майского жука. Проведя визуальный осмотр, патологоанатом взял несколько соскребов и совсем маленьких кусочков органов. Положив кусочки в колбы с раствором, он принялся за удаление органов. Через три минуты он закончил. Теперь лежащий на железном столе бывший человек напоминал освежеванную тушу свиньи. Из всех внутренних органов в нем оставался только самый главный – мозг. Я обратил свое внимание на лицо мертвеца. Оно являло собой перекошенное отражение бывшей личности человека, один глаз полуоткрыт, щеки обвисли, все морщины разглажены. Владимир Игоревич перешел поближе к голове трупа. Подняв ее за затылок, он скальпелем нанес несколько незаметных разрезов чуть выше нижней границы волос. Потом запустил свои пальцы глубоко в эти разрезы и в несколько рывков натянул кожу скальпа на лицо. Обнажилась склизкая от крови серая поверхность черепа. Он взял ручное сверло и по всему периметру обнаженной кости просверлил с десяток дырочек. Отложив в сторону сверло, взял пилу, очень похожую на ножовку по металлу. Очень осторожно стал пилить. Звук выходил крайне неприятный, мне сразу же на ум пришел зубной кабинет, тем более запах распиливаемой кости напоминал запах просверливаемого зуба. Закончив манипуляции с пилой, патологоанатом с помощью широкого шпателя, здесь мое сознание выдало мне знакомую с института ассоциацию, поддел крышку черепа и снял ее, открыв моему взору серо-розовую тайну, называемую людьми мозгом. Отделив его от позвоночного столба, он вынул эту тайну и без всякого видимого уважения шлепнул в таз к остальным внутренностям. Поставил обратно крышку черепа, закрепил ее и смятое хмуростью натянутой кожи лицо снова сделал скучающим воплощением смерти, закрыв скальпом оголенный череп. Быстро зашил и перешел к тазу. Меня все время подташнивало, в нос бил аромат начальной стадии разложения, гнилой крови и препаратов для бальзамирования. Голова кружилась, но я пообещал себе досмотреть все до конца. Все кишки патологоанатом отложил в другой таз, промыв остальные внутренности в специальном растворе, положил их вместе с мозгом в плотный целлофановый пакет и поместил его в зачищенную от слизи и сгустков крови брюшную полость.

– Зачем это? – с искренним удивлением спросил я.

– А? – до увлеченного своей работой доктора не сразу дошел смысл задаваемого вопроса. – Внутренности в пакете?

– Да.

– Чтобы покойник раньше времени не стух. Именно такие органы, как мозг, печень, легкие, начинают гнить в первую очередь.

Обыденность и безразличность голоса Владимира Игоревича подействовали на меня удручающе. Я почувствовал, что еще несколько секунд – и не смогу сдержать потоки рвотных масс, усиленно рвущихся из меня наружу. Я повернулся и быстро пошел к выходу. Мне в спину раздались приглушенные тканью маски флегматичные слова доктора:

– Туалет – третья дверь с правой стороны.

Умывшись холодной водой и немного придя в себя, я поднялся на первый этаж к Егору, то есть к Егорушке (после такого обращения к нему патологоанатома он теперь ассоциировался у меня только с этим ласкательным вариантом его имени). По моей бледной физиономии было видно, что мне нехорошо, поэтому, взглянув на меня, он произнес:

– Ничего, ничего, в первый раз всех колбасит. Привыкнешь. Поработаешь здесь и не такое увидишь. Помню, в прошлом году в декабре, тогда еще снег на земле не закрепился как следует, слякотно было и серо, привезли к нам одного молодого парня, скончался во сне. Стали вскрывать, а он внутри пустой, то есть совсем, внутренностей никаких нет и следов предварительного потрошения, шрамов там, разрезов тоже нет. Если бы ты видел, какой тут у них переполох начался. Решили это дело замять и родственникам не говорить. По слухам, когда разрезали его живот, на внутренних стенках брюшины выделялась набухшими венами надпись: комбинация слов «депрессия» и «компрессор» или что-то в этом роде. Я потом у Владимира Игоревича спрашивал, только он отмахнулся и сказал, что этого не было никогда. Ну я-то знаю, что было. Мне сменщик рассказывал, при нем этого парня привезли.

– Это ты специально, чтобы меня добить окончательно, всякие городские легенды рассказываешь? – спросил я. На душе и в желудке было муторно, и поэтому разглагольствования о диких случаях самопотрошения покойников мне слушать совершенно не хотелось.

– Ладно, отдыхай. Шучу я, – сжалившись над моей бледной физиономией, произнес Егорушка и, достав из ящика стола порнографическую газетенку, стал с интересом рассматривать напечатанные там потешные картинки.

Остаток дня прошел спокойно. Больше, слава богу, никого не привозили, и я, дождавшись восьми вечера, весьма охреневший потопал домой.

Ночью мне приснился сон. Я вижу себя со стороны, будто я, или скорее мой дух, нахожусь в подвешенном состоянии, смотрю сверху на стеклянную сторожевую будку – будущее место работы. В ней сижу собственно сам я и читаю книгу. Мне, как бесплотному духу, видно все, что происходит за стенами, они для меня словно стеклянные, а для моего второго «я», сидящего в прозрачной кабине, не очевидна угроза, которую я ясно вижу. Ко мне, увлекшемуся чтением, со всех сторон по коридорам морга стекаются зомби. Их вид наводит на мысль о многочисленных месяцах нахождения под землей. Странно, но они точно не временные жители морга, скорее, пришли с ближайшего кладбища, покинув гнилые гробы, места своего постоянного пребывания. Я пытаюсь предупредить себя и что есть мочи кричу: «Беги!!!», но сам себя не слышу. Слова уходят в бесконечную вату реальности, мне кажется, даже рыбы в пруду и то переговариваются между собой громче. Мысленно сжав кулаки, бью в окружающее пространство и ощущаю под ними резиновую поверхность надутого шара. Повторяя попытку за попыткой, мне все же удается обратить внимание моего второго «я». Что он почувствовал, я не знаю, только вижу, как поднимается его голова и его глаза – мои глаза – смотрят в угол, где парю я. Поздно: перекрывая все пути к бегству, из-за углов один за другим вываливаются зомби. Томление от неизбежной беды гнойным нарывом безнадежности прорывается мне прямо в сердце. Нечем дышать. Плохо…

Из сна меня вытащили звуки приехавшего за очередной порцией бытовых отходов утреннего мусоровоза. Первый раз в жизни я был рад этим бухающим звукам контейнеров и гидравлическим пшикам, смешанным с гудением подъемных механизмов автомобиля.

Провалявшись в постели еще час, я встал, моя решимость выйти на работу, несмотря на пережитое испытание вскрытием и кошмарный сон, оказалась тверда, захватив необходимые документы, я поехал в центральный офис конторы оформляться на работу. Первая моя ночная смена выпадала на ночь с четверга на пятницу.

Глава 2

Я пришел за двадцать минут до восьми вечера. Сегодня менял охранника Александра. Всего же нас в этом царстве мертвых, изображающих из себя стражей ворот, ведущих прямиком в смерть, было четверо. Два дневных и с моим приходом стало два ночных. В центральном офисе мне выдали форму, фонарь и дубинку, так что на работу я пришел во всеоружии. Александр быстренько передал мне журнал и ключи от дверей на улицу, а также от всех подсобных помещений. Я расписался, и он, счастливый и довольный, пожелав мне удачи, быстренько свалил, даже не дождавшись официального окончания своей смены.

С собой я прихватил несколько бутербродов, термос с кофе, роман Стивена Кинга, и, конечно, со мной был мой смартфон. Если совсем заскучаю, чтение надоест, а работы будет мало (на что искренне надеялся), всегда можно залезть в интернет, так что скука, как я думал, мне не грозила. От созерцания моих владений меня отвлек неожиданный вопрос:

– Новенький?

Я обернулся и увидел уже знакомого мне здорового санитара.

– Я Федя, – поздоровался громила и засунул свою ручищу в мою будку.

Я без колебаний пожал протянутую мне руку, представился. Рукопожатие оказалось по-настоящему мужским, крепким, но не чересчур. Кожа руки санитара – теплая и сухая.

– Мы сегодня с тобой дежурим. Если кого-нибудь привозят, меня сразу ребята с труповозки вызывают. Там около двери звонок, они кнопку нажимают, я у себя слышу и иду.

Да, мужик вроде добрый, но с интеллектом явно проблемы, подумал я. Ему было около тридцати, лицо хмурое, казалось, он специально хмурится, от чего весь его вид становился несколько потешным. Волосы торчали вихрами в разные стороны.

– Федор, а где ты здесь базируешься?

– Там, в санитарской. Если чего надо – заходи. Я пойду чаю попью.

– Ага, давай.

Дневной свет постепенно угас, зажглось уличное освещение. Территория больницы осветилась желтыми фонарями. Вокруг корпусов и рядом с решетками забора росли деревья – липы, клены и тополя. К тому же к забору больницы примыкали только трамвайные рельсы, автодорог поблизости не было. Поэтому, когда я в наступившей тишине вышел покурить на крыльцо, воздух показался мне достаточно чистым, во всяком случае, для такого мегаполиса, как Москва.

Тени от деревьев и электрический, будто остановившийся в своем беге свет создавали мистическую атмосферу предчувствия неожиданных событий. Я уже четыре часа нахожусь на работе, а еще ни одного клиента к нам не привезли. Эта пауза показалась мне затишьем перед бурей, но все равно мое настроение оставалось хорошим. Я вернулся на свой пост.

Читать мне сейчас не хотелось, и я уткнулся в телефон. После прочтения новостей зашел на свой любимый сайт боев без правил. Надо сказать, мой любимый боец – это Бензопила. Он америкос, но мне это без разницы. Пиндосы умеют создавать запоминающиеся образы, ведь от этого зависят их заработки. А у Бензопилы образ был под стать псевдониму. Молодой белый мужчина двухметрового роста, накаченный как профессиональный бодибилдер, профильный тайский боксер. Последнее меня особенно в нем привлекало, ведь я, как и он, занимался тайским боксом. Ну и, конечно, он был весь в татуировках, словно отсидевший тридцать лет авторитетный индеец, решивший в одночасье выйти на тропу войны. Во всю спину наколота бензопила, на пузе в позе эмбриона изображен чужой, на груди – иконостас сенобитов из фильма «Восставший из ада». Волосы перекисно-белые, прическа – еж. Рожа вся в шрамах, нос сломан, бровей нет, то ли он их специально сбрил, то ли у него аномалия такая, волосы на этих местах не росли. Глаза небесно-голубые, ледяные и выпученные в непреходящем перманентном приступе ярости. Его рекорд на сегодня составлял двадцать три победы, из них двадцать одна – нокаутом, три поражения и одна ничья. Да, ему, скорее всего, никогда не удалось бы стать чемпионом, и, скорее всего, ему и большинству его фанатов было на это насрать. Почему? Если бы вы видели, что он вытворял в клетке, такой вопрос у вас бы не возник. Бензопила устраивал кровавую баню в каждом своем поединке. Если противник падал, он вбивал его в землю до тех пор, пока от него не оставалось кровавое месиво из лицевых костей, хрящей и мозгов, но в стойке шансов противостоять ему было еще меньше. Никаких компромиссов, рубка от первой до последней секунды. У нас в стране его фанатов тоже хватало. Тусовались они в основном на этом сайте, и время от времени кто-нибудь из них нет-нет, да и выкладывал интересные сюжеты или даже любительские клипы из нарезок боев Бензопилы. Вот и в этот раз я обнаружил кое-что новенькое. Клип! Я нажал на плей и стал смотреть. Зазвучала музыкальная тема вступления. Раздались отдаленные звуки раскатов грома, запульсировало изображение, оно то гасло, то снова разгоралось. Частота включений нарастала, заревела пила, и началось:

ЖЖЖ УРЖЖЖ ЖИИЖИИИИ

Я Бензопилааааа!