Делирий

Мне всегда интересовало проверять себя на прочность, как старую золотую монету, пробовать реальность на зуб. Но осознал я Роман Дударев эту не дающую мне покоя потребность в полной мере довольно поздно. Отучившись в московском ВУЗЕ, я вытащил "счастливый" лотерейный билет ограниченного призыва в армию. В нашем институте функционировала военная кафедра, поэтому в войска я пошёл в погонах младшего лейтенанта сухопутных войск, призыва 1993 года.

В возрасте двадцать один год я был вполне сформировавшейся независимой самостоятельной личностью, чему в немалой степени способствовали мои занятия спортивными единоборствами. Спортом я начал заниматься с раннего детства, уже тогда ещё неосознанно подводя себя к краю своих возможностей. Сначала я увлёкся классической борьбой, затем боксом и, наконец, штангой. Но прозрение пришло позднее, тогда, когда я попал на настоящую войну.

В 93-м страна разваливалась на куски, и её духовно кастрированное правительство, судорожно цепляясь за власть, пыталось остановить агонию государствообразующего ядра бывшей империи. Началась первая чеченская кампания. В конце 94 года мою часть перебросили под Грозный. Злонамеренно случился неподготовленный безумный новогодний штурм мятежного города. Постоянно испытываемый страх близкой смерти, реки крови, изуродованные до неузнаваемости труппы наших солдат, грязными руками насилия содрали с меня шкуру гуманистических принципов сосуществования мирного времени. У меня открылся третий глаз. Я осознал себя исследователем, великим экспериментатором. Моя миссия заключалась в изучении вселенной мозга, как отражения изнанки бесконечного космоса.

Уже после третьего боя, окончившегося скоротечной рукопашной схваткой, я совсем по-другому стал воспринимать события. Мне понравилась война, я искренне полюбил это дело. Убийства, охота на людей, парой очень опасных людей, можно сказать: бешенных, лепили меня заново на свой чудный манер. Мой вечный страх никуда не пропал, но теперь я его воспринимал как дар сумасшедших богов. Чувства обострились до предела, никогда ещё раньше я не испытывал такой крайней степени удовлетворения, и чем реальнее оказывалась опасность, тем более живым я себя чувствовал. Парадокс: когда другие зеленели от испуга и плотнее вжимались в землю, я поднимал матерной руганью, пинками своих солдат и шёл в атаку.

Мне, до поры до времени, везло. Первое моё убийство человека мне запомнилось навсегда. Ночью подобравшись к зданию занятому боевиками, забросали его окна гранатами и, стреляя длинными очередями, не щадя патронов, ворвались внутрь. Основные силы дудаевцев на эту ночь покинули свои позиции, оставив всего несколько бойцов для прикрытия. Упорного сопротивления дозорные нам не оказали. Внутри дома нас встретили три разорванных взрывами гранат трупа и оглушённый, весь посечённый осколками, матёрый бородатый боевик. Он лежал в сером сумраке около окна, истекая кровью. Помещение освещалось далёкими зарницами взрывов, окрашивающими непрекращающимися вспышками в багровый цвет серое покрывало низко плывущих над городом облаков. Обе ноги боевика оказались раздроблены, левая кисть держалась на нитках сухожилий и обрывках кожи, но правая его рука продолжала тянуться к автомату. Прямо сцена из фильма ужасов. Ожившая мертвечина.

Мои молоденькие солдатики заворожённо наблюдали за ним, словно загипнотизированные. Закончиться всё для них могло более чем хреново. Я сделал два шага вперёд, вскинул автомат и нажал на курок. Грохот выстрелов, слава богу, вывел солдат из ступора. Пули, втыкаясь в человека, подбрасывали его вверх, рвали грудь. Две или три пули попали ему в лицо, оно сразу перестало скалиться, превратившись в деформированную маску бывшей жизни.

Говорят, что после первого убитого человека болеешь душевной чумой, маешься. Он, первый твой покойник, неотступно преследует тебя, выматывает колючей проволокой воспалённые чужой кровью нервы. У меня всё было наоборот. Я почувствовал облегчение, необычайный прилив энергии с одновременным неудержимым желанием повторить это ещё раз. Надо отметить, что и раньше в боях я стрелял в людей, видел, как они падали, но со мной рядом в передвигающиеся на поле боя фигурки палили и остальные. Я не чувствовал своего личного участия и ответственности в их смертях. Теперь всё было по-другому, можно сказать, встало на свои места. Да, ту атаку замутил лично я, без приказа высшего начальства. А своим подчинённым наврал о задаче, поставленной перед нами штабом полка. Такие операции проводили обычно спецподразделения, а не обычная пехота. Мое преступное своеволие объяснялось просто: моему эгоистичному «я» требовались всё новые дозы экстремальных ощущений. Ставя эксперименты над собой, я перестал считаться с чужими жизнями. К тому же победителей не судят, и за свою вопиющую недисциплинированность я получил в награду медаль. Ха ха, хе хе!

Дальше больше: только второе по счёту ранение смогло меня остановить. После первого ранения в ляжку я довольно быстро вернулся в строй, второе же насильно выпихнуло в мирную жизнь. Мы атаковали позиции боевиков под Бамутом, прямо в лоб шли на их никак не замолкающие, захлебывающиеся свирепым лаем пулемёты. Первая пуля обожгла плечо, вторая пробила лёгкое, и последняя, просверлив каску наждачным арматурным прутом, вскользь ковырнула череп, лишив меня сознания.

Очнулся в госпитале. Восстановился я, на удивление врачей, быстро: всего за месяц. Раны затянулись и в дальнейшем не доставляли мне хоть сколько-нибудь значимых неудобств. По ночам шрамы не ныли и при смене погоды не болели. Тем не менее, они послужили основанием комиссовать меня и по излечении я отправился домой. Провоевал я ровно тринадцать месяцев. Счастливое моё число.

Оказавшись на воле мой организм требовал продолжения банкета экстремальных открытий и оргий. Так я погрузился в чудесный для меня мир экспериментов над самим собой: теперь всё свободное время посвящал изучению пределов прочности тела и духа. В моей жизни появились препараты. Зная, насколько они могут оказаться опасными, и вовсе не желая к тридцати годам превратиться в слабоумную, на сто процентов от них зависящую развалину, строго придерживался выдуманных, мной же самим, правил их употребления. Самое главное правило гласило: насколько бы тебе не было хорошо, нельзя употреблять одно и тоже вещество больше пяти раз подряд. Второе правило заключалось в соблюдении перерывов между сеансами медикаментозной терапии. Промежуток должен был составлять не меньше двух месяцев.

Я всегда помнил, что меня, в первую очередь, интересовал не кайф, а познание сути вселенной, игра на её струнах и открытие новых миров, спрятанных в глубине моей души. И для того, чтобы проникнуть вглубь, как и написано в одной умной книге – библии, мне требовалось совершить акт коитуса с окружающим пространством и временем. Проще говоря, трахнуть мироздание по полной, причём, желательно в извращённой форме.

Надо сказать, что я свёл знакомство с несколькими врачами, – в основном женского пола, – но среди них, прекрасных роз, затесался и один навоз – мужчина хирург, редкий весельчак и затейник в своём роде, о нём более подробно расскажу дальше. Врачихи, надо сказать, моя слабость. В военном госпитале за месяц я прожил несколько жизней чудесных эротических романов. Белые короткие халатики, запах свежести и винилинового бальзама страшно меня возбуждали. Женщины медики прекрасно чувствовали к ним моё внимание и с охотой шли на встречу моим желаниям. Проблем познакомиться с работницами больниц у меня не возникало.

Медикаменты из волшебной аптечки продажного доктора были первыми моими химическими любовницами.

И всё-таки, нравились они мне постольку-поскольку, особой любви к ним я не испытывал. Изучив их эффекты в достаточной мере, я продолжил дальше свои изыскательные эксперименты. Потом я пробовал успокоительные – они меня откровенно разочаровали, уж лучше обычная водка. Кустарно изготовленный заменитель алкоголя тоже не впечатлил, алкоголь меня вставлял надёжнее и главное сильнее, и сакральные истины сияли под его воздействием намного ярче. Заменитель повышал настроение настолько, что потом было стыдно за свои дурацкие выходки.

От аптеки я переключился на нелегальщину. Отдельным списком шли преобразователи реальности. Они открывали двери, которые оставались распахнутыми и после окончания их действия. Для некоторых злоупотребляющих типов эти двери могли впустить, захлопнуться за ним, и обратно не выпустить. Прямая дорога в дурку. Риск, но я люблю риск.

Я пробовал все уровни воздействия на свой многострадальный организм, искал откровений и находил.

Являясь законченным фанатом физической силы, постоянно совершенствовал и её. Мой вес при росте метр девяносто приближался к ста десяти килограммам хорошо натренированного прокаченного агрессивного филе. Мои кулаки требовали непрерывных действий. Постоянным местом моих вылазок в мир современных гладиаторов стал бойцовский клуб, организующий каждую неделю подпольные бои без правил. Участвуя в схватках, для меня главной целью были даже не победы, от которых я, естественно, испытывал сильные ощущения подъёма и величия, в большей мере меня интересовал сам процесс и, если я видел, что победить мне сегодня не суждено, вёл бой так, чтобы нанести моему противнику как можно больше болезненных повреждений. За это меня в клубе не любили и боялись.

Последний свой бой я проиграл, о чём ни капли не сожалею. Против меня вышел настоящий монстр. Бои проходили всегда в разных местах – в глухих закоулках парков, в недостроенных домах или на заброшенных стройках. В этот раз таким местом оказался подвал. Плохо освещённое помещение без окон, душное и пыльное. Члены клуба образовали живое ограждение, рассредоточившись в цепочку линий по стенам подвала.

В закутке перед основным залом я переоделся в свою любимую спортивную форму – обычные тренировочные штаны, кроссовки марки "Пума" и чёрную футболку с аппликацией в виде красного черепа с перекрещенными костями и кривой надписью снизу – "Палачи". Выйдя из серой темноты в казавшийся заполненным туманной дымкой мерзкого жёлтого оттенка зал, сразу увидел своего противника. Он меня уже какое-то время ждал и, судя по его раскрасневшейся физиономии, ожидание у него вызывало отнюдь не радужные чувства. Даже меня, привыкшего к разнообразным, как психическим, так физическим отклонениям, его вид впечатлял: огромный мужичина на десять сантиметров выше меня. Не то чтобы жирный, хотя его живот торчал из-под майки алкоголички белым ноздреватым шаром и складок лишнего жира хватало и на ляжках, и на плечах, а по-настоящему здоровый кабан. Широкие плечи, длинные мосластые руки с надутыми чёрной кровью кулаками размером с пол моей головы. Ноги словно столетние дубы выпирали мясом, создавая впечатление несокрушимой неподвижности. Морда этого новичка, а он точно был новичок, раньше я его в клубе не видел, заслуживает отдельного описания. Совсем не обрюзгшая, как обычно бывает у толстяков, а вся из себя широкая, скуластая, нос прямой, очень короткий словно обрубленный, глаза опутаны сеткой кровеносных сосудов, навыкате, того и гляди выпрыгнут из своих гнёзд и напитанные тестостероновой яростью полетят тяжёлыми мушкетными пулями во врага, то есть в меня. Кожа на щеках по виду дублённая, облитая румянцем лихорадки. Губы изящные, словно женские, только крупнее, синевато лиловые, искривлённые гневом, открывающие белые хищные зубы акулы. Вес мужика точно зашкаливал за сто пятьдесят килограммов, а скорее всего, приближался ко всем двумстам. И вся эта махина мяса после отмашки начала схватки дёрнулась на меня.

С той впечатляющей скоростью, с какой мой противник нёс своё тело, мне стало ясно: он находится не иначе как под стимуляторами. Ко всем вышеперечисленным прелестям добавлялся чудесный фактор фармакологической поддержки. Супер! Меня возбуждал тот факт, что соперник, бывший чуть ли не в два раза больше меня, изначально получает ощутимое преимущество.

Подлетев ко мне, свинозавр поступил умно: не стал лезть в ближний бой, а принялся расстреливать меня ударами рук с расстояния. Я уклонялся, как мог, ставил блоки, но удары его кулаков, задевающие меня пока вскользь, ощущались мной словно столкновениями головы с боевым молотом. Пару раз я попытался его достать: мои руки пролетали в нескольких сантиметрах от его широкого лица, коротковаты они оказались для такого фактурного, высокого противника.

Свинозавр оттеснил меня в угол, количество наносимых им ударов выросло раза в два. Долго мне так не продержаться. Я решил пойти на хитрость. Обозначил две боковые закладушки, одна из которых попала в цель, и попытался пройти ему в ноги. Когда я ударился в его гранитные колени, понял, что и напрягшись изо всех сил не смогу завалить эту тушу. Всё на что меня хватило, это отодвинуть кабана от себя и, освободившись, выйти из угла. Он мгновенно развернулся за мной, а я на автомате отвесил ему лоу-кик. Смачный хлопок и место соприкосновения моей голени с его ляжкой густо покраснело. Ага! Вот то необходимое мне оружие в битве с этим монстром. Как только он подходил ко мне на достаточно близкое расстояние, я проводил обманную комбинацию, ставил блок, и бах! – бил лоу в колено или бедро, благо защищаться от них пузан не умел вообще.

Постепенно мощная левая нижняя конечность гиганта стала отсыхать, отказывать, он её слегка приволакивал и не успевал за моими передвижениями. Мне по-прежнему доставалось: каждый его удар потрясал меня до печёнок, кости гудели, как трубы отопления, но у меня появился шанс, а ради такой победы можно и потерпеть. Гигант злился и, оказывается, тоже искал выход.

Ему удалось меня подловить, когда я от души заложил круговой лоу. Он вычислил момент и, не дожидаясь пока моя нога встретиться с его, сделал шаг навстречу, наклонился и своими длинными руками обхватил меня за талию. Я почувствовал себя детской игрушкой в руках злого великана: меня оторвало от пола и втемяшило макушкой в низкий бетонный потолок подвала, а затем бросило вниз. Я, выкинув в сторону руку, подстраховался, и, всё равно, сознание на секунду покинуло меня.

Очухавшись, я обнаружил, что мою грудь придавливает тяжесть бульдозера. На мне верхом сидел мой противник и наносил разнообразные удары по моей голове – разящие прямые кинжалы, размашистые боковые бомбы. Мой кровоточащий нос, и без того измучанный ударами, шибануло запахом терпкой кислятины пота. Через тонкую ткань своей футболки я своими грудными мышцами чувствовал смятые половые органы пузана. Ощущения не из приятных. Защитный блок моих предплечий не помогал, его прошивало насквозь, моё лицо превращалось в манную кашу с малиновым вареньем. Скоро манка исчезла, осталось лишь варенье. Лицо онемело, один глаз закрылся полностью, второй залило кровью. Последним, что мне удалось расслышать, стали звуки отбойного молотка – бам бам бам бам…

Пришёл в себя я окончательно, как мне сказали ребята, через десять минут. Мне помогли обмыть раны, дали снежок (такой пакет с жидкостью: при нажатии она охлаждалась, отлично заменяя лёд). Болело всё, трудно было вдыхать, смотреть, не говоря уже о том, чтобы говорить или ходить. Но ничего не попишешь, я немного отдышался в предбаннике и под звуки продолжающихся боёв в соседней комнате потопал прямо в травмпункт: досматривать мордобой сил не осталось. Там мне наложили одиннадцать швов на рану на макушке, полученную при столкновении с потолком и семь швов на рассечение правой надбровной дуги. Плюс к этому у меня диагностировали трещину в носу и сотрясение мозга. Ушибы, ссадины я в расчёт не беру.

После того боя я ещё неделю ссал кровью, хе хе. Считаю, мне повезло: окончиться всё могло намного хуже, в этом бою разница в весе и стимуляторы сыграли определяющую роль в моём поражении. Но я не жалуюсь, по большому счёту, мне на это начхать. К тому же выяснилось: я всё же хорошо потрепал моего противника и своими постоянными лоу-киками сломал ему бедренную кость левой ноги. В горячке боя, находясь под обезболивающим воздействием препаратов, он этого не почувствовал, но на следующее собрание клуба пришёл в гипсе. Я остался доволен.

Когда после боя вернулся к себе домой, позволил себе расслабиться, полакомившись запретным плодом, сделал себе укол аптечного стылого лакомства. После инъекции погрузился в наведённый медикаментом и пережитыми накануне событиями мир мрака и насилия, где действовал, как настоящий король, хозяин окружающего его бушующего ада.

Быть сильным мне, помимо тяжёлых изматывающих тренировок, помогали особые методы подготовки. Например, я увлекался запрещённым и потенциально опасным методом кровяного допинга. Недаром я был познакомился с хирургом Владимиром Слоником. Выяснив его тягу к халявному сексу, я подгонял ему знакомых, относительно юных проституток, а за это он раз в год проводил мне небольшую операцию с кровью. Из меня выкачивали триста граммов крови, консервировали её на месяц, а по его прошествии – вливали в меня обратно. Организм, потерявший столько важной для его нормального функционирования субстанции, реагировал на её потерю ускоренным воспроизводством, компенсацией, это раз. Второе, порция дополнительного количества крови, вкаченной в меня через месяц, делала меня ещё более сильным, выносливым, и делала она это намного лучше и быстрее чем все на свете анаболические стероиды. Простенько и со вкусом. В боях и уличных драках, которые я любил больше, чем первые, за полное отсутствие правил, эти лишние граммы крови изрядно помогали.

Я любил путешествовать и однажды побывал ранней весной на севере, когда олени начинали отращивать новые рога. Там меня угостили свежей оленьей кровью. Она вставляла не хуже стимуляторов. Агрессия, выносливость, повышение потенции и все пироги. Ух, моя сила росла в геометрической прогрессии. После первого опыта я крепко подсел, стал настоящим кровопийцей и два раза в год стабильно посещал оленья стойбища. В течение десяти дней пил из зверушек кровь. По стакану в день. Такого заряда красной бодрости мне хватало на полгода. Приезжал я обратно в город посвежевшим и по-хорошему злым. Искал драк везде, где только мог. Дрался один на один, один против двух, один против толпы. После таких брутальных зарубов возвращаясь домой мне нравилось пускать в себя дозу аптечного стылого кайфа. На фоне пережитого он выстраивал для меня мрачный мир, наполненный кровью, увечьями, ультранасилием. В этих ярких, казавшихся мне реальнее жизни фантазиях плескался, как рыба в воде, кайфовал и наслаждался откровениями своей больной психики. По окончании действия медикамента галлюцинации не меркли подобно снам, а надолго застревали в памяти, бережно сохраняемые и обсасываемые со всех сторон разумом, а потом, выпустив в сознание весь свой ядовитый сок, опускались осенними и листьями в подвал подсознания на вечное бережное хранение.

Я рос над собой, не упуская ни малейшей возможности открыть для себя новое. – "В жизни нужно попробовать всё. Она коротка, а смерть близка», – так рассуждал я. В бога как в единое вселенское существо, сидящее на троне мироздания, благое и всё знающее, понимающее, я не верил. Война быстро лишила меня этих абсурдных иллюзий раннего детства человечества. Для меня были ближе представления о других мирах похожих на сырые погреба, в которых чешуйчато тёрлись и копошились во мраке глистоподобные демоны, для которых мы, люди, могли быть только пищей.

Мистика демонов, по крайней мере, прислонялась вплотную к жизни и пока не противоречила новейшим научным данным. Тем не менее, я охотно изучал духовные практики востока, особенно те, где просветление достигалось путём разнообразных медитаций. К ним меня тянуло. Изучив порядка десятка их разных видов, остановился на самой простейшей из них -трансцендентной медитации. С целю получения от неё наилучших результатов лазил по пещерам, поднимался высоко в горы, уходил далеко в пустыни, леса и там медитировал, оставаясь в одиночестве, срывая с себя синтетические покровы цивилизации, отказываясь от внешнего, погружаясь во внутреннее.

А ещё я любил преодолевать свои страхи, испытывать свою выносливость, силу. Для этого прыгал с парашюта, посещал анатомический театр, заставлял партнёров на тренировках душить меня до потери сознания. Прыгал в прорубь в январе, ходил по углям. Меня кусали пауки и змеи, которые всегда вызывали у меня омерзение. Я мучился от их яда, терпел и лечился от последствий, но цели свои достигал. А как апогей я пришёл на собачьи бои, да не просто так за посмотреть, а в качестве одного из псов. С детства, с того случая, как меня укусил сторожевой соседский пёс прямо в голову, собак я боялся до дрожи в коленках.

На тайное событие драки человека и пса пришла уйма охочего до кровавых зрелищ народа. Мне было незачем светить свою физиономию народу, поэтому выступать мне пришлось в резиновой маске. Маска изображала одного из кровожадных богов южной Америки – Ах-Пуча. Торс я предварительно оголил, штаны надел плотные, сшитые из брезентовой ткани, на ногах у меня красовались тяжёлые военные ботинки.

Настроившись с помощью боевой медитации, впустил в себя беса войны, наполнившись адреналином и чистой яростью зашёл в вольер (такой деревянный ящик без крыши и с утоптанной землёй вместо дна), ограждения которого доставали мне до середины груди. Представление происходило под открытым небом ранней весной за городом, в ста километрах от столицы.

Высокое мартовское небо манило своей глубокой синевой. Маленькое солнце разогревалось перед предстоящим ему летним забегом, но в отсутствии естественных экранов туч, дарило обман предварительных тёплых ласк. Дышалось свежо, свободно. Я так ясно видел всё вокруг – мелкие детали дальних предметов различались мной с поразительной точностью. Лица, окружающих собачий загон зрителей наплывали на меня, словно отделяемые непонятной силой от самих людей, масками и парили над землёй, целясь в меня мимикой ожидаемого насилия. Вот слева гладко выбритое лицо, кажущиеся вылепленным из мороженного серого теста, надвигалось из лысой головы, презрительно улыбаясь, а справа трясло обвисшими щеками лицо пятидесятилетнего мужчины, а вот из-за других, в тени чужих спин угасало бледным отсветом свечи неподвижное лицо, будто напоённое внутренней мукой. Лица чёрные и красные, бородатые и выбритые до синевы напирали, шушукались между собой, грозили. Так на меня подействовала лошадиная доза адреналина, в одночасье впрыснутая по команде испуганного, угрожающей жизни ситуацией, мозга в мои кровеносные сосуды. Уже только от этого я получал удовольствие армейского ножа, входящего по рукоять в податливую плоть врага. Такие сильные ощущения мне были знакомы ещё с войны. Я и не подозревал как по ним соскучился, даже уличные драки не таили в себе такие поразительно сильные впечатления.

Дверка напротив меня открылась, и из неё появился мой соперник – пёс из породы бойцовых – стаффордширский терьер. Не такой уж большой, но плотно сбитый, мускулистый, короткошёрстый, шоколадно-коричневый, гладкий. Без лишнего лая и угрожающих гримас собака потрусила прямо ко мне. С каждым шагом она набирала ход. У меня оставалось мало времени, и ещё меньше шансов остаться целым.

Пёс прыгнул, целя вытянутыми лапами в мою голень и вытягивая свою шею с головой, уже раззявившей пасть в направлении моих гениталий. Я сделал шаг в сторону, согнулся крючком и вытянул вперёд руки. Выбора у меня не осталось: чем-то приходилось жертвовать. Пёс ловко, пружинисто развернулся и, увидев около своего носа маячившую цель в виде моей руки, снова подпрыгнул, захлопнув свою пасть в смертельном захвате на моём левом предплечье. Боль острая, прожигающая, проникающая вглубь к самым чувствительным крупным нервам схватила крепким параличом. Пока Стаффорд до конца не успел сжать капкан своих челюстей и не стал мотать своей лобастой головой, потроша и уродуя конечность, выворачивая сустав, прокусывая всё больше мускул, повреждая связки, я пропихнул руку ему поглубже в пасть, в глотку, так чтобы он не мог её до конца закрыть, так чтобы ему стало нечем дышать. Правой рукой я вцепился ему в холку и ногами, коленями бил по упругому собачьему пузу, рёбрам. Рёбра трещали, пёс хрюкал и кашлял, моя левая рука сама собой, без особого нажима с моей стороны, обслюнявленным кровоточащим куском мяса вывалилась наружу.

Главное не терять инициативу. Я навалился всем весом на тело четвероного хищника, нащупал пальцами горло и так надавил, что хрящи захрустели. Собака выворачивалась и в какой-то момент, – я не шучу, – приподняла меня от земли и потащила. Я грудью прибивал Стаффорда обратно. Он вертелся и изворачивался, умудряясь и из такого невыгодного положения кусать и царапать, но я своих пальцев с горла так и не убрал.

Через пять минут всё кончилось. Пес, вывалив сизый язык, хрипел, кашлял в унисон с часто поднимающейся в агонии грудной клеткой. Он издыхал. Я вышел победителем из битвы с животным, обученным убивать. Удовольствие от осознания удачно окончившегося эксперимента пьянило, обезболивало укусы. Мне и здесь повезло: повреждения руки оказались несущественными: пострадали мягкие ткани. Остальные три укуса порвали лишь верхний слой кожи.

На этой акции я неплохо заработал. Но главным результатом для меня стало единение с духом природы через убийство. Мои качества, как бойца и убийцы, улучшились.

Особой отдушиной для меня всегда был секс, в котором мои способности изобретательного исследователя проявлялись особенно выпукло. Я испробовал все виды секса: и с половозрелым молодняком, и с относительно пожилыми милфами нимфоманками. Но больше всего меня возбуждал извращённый секс с унижениями и пытками, на которые мои партнёрши соглашались добровольно. Махровый садизм и сладкий мазохизм открывали мне всё новые и новые окна в чёрные души падших людей. Читать в них, как в книгах, стало для меня познавательным опытом, занимательным развлечением.

Каждой второй моей девушке нравилась жёсткая порка ягодиц и половых органов, скручивание груди до состояния налившегося лиловой краснотой синяка. Многим нравились перетягивания верёвками и жгутами грудей, прокалывание иглами и крючками, похожими на рыболовные, сосков и половых губ. Подпаливания и прижигания сигаретными окурками интимных мест доставляли особые удовольствия конченым любительницам боли. При моих экзекуциях они визжали от сладостной муки, исходили любовным соком и вечно неудовлетворенным томлением их развратной плоти. Встречались и пары мазохистов. В одном случае я сначала забавлялся с женой, на глазах связанного мужа куколда, а неделю спустя пытал мужа на глазах подвешенной к потолку жены. Иногда с таких субъектов я брал плату, что придавало особую пикантность и сильнее будоражило во мне зверя.

Запал мне в душу случай, произошедший со мной три года назад в Санкт-Петербурге. Там на специализированном сайте я познакомился с совсем юной восемнадцатилетней извращенкой. Она получала удовольствие только от грубых побоев и, чем сильнее её били, тем ей больше нравились. Тоненькая с виду девочка, с чистым взглядом васильковых глаз наивной дурочки, светло-русая, с кожей загорелой и гладкой, исключительной фигурой и с нежным лицом, уже покрытым тонкими нитями белых шрамов. В это трудно поверить, но шрамики совершенно не портили её и только в моменты наибольшего напряжения начинали мягко светиться розовым цветом.

Все повреждения её кожи, как она мне рассказала, исчезали с удивительной быстротой, а переломы срастались максимум за две недели. Удивительно, ненормально, но факт. К тому же такая ураганная регенерация была мне знакома не понаслышке. Сначала мне было трудно переступить через себя и начать с ней работать в полную силу и только похабно понукаемый её звеневшим серебром колокольчика громким голосом, я начал её избивать по-настоящему, как своего личного, непримиримого врага. В результате, когда я остановился, у неё были сломаны три ребра, нос и правая половина лица заплыла одной сплошной чёрной гематомой. Остальные кровоподтеки, расползавшиеся по всему её телу, не считаю, а девушка, как и хотела, испытала всепоглощающей её каскадный оргазм. Она долга лежала в углу, содрогаясь в сжимаемых её тело судорогах полового удовлетворения. После того, как она пришла в себя, я сразу отвёз её в больницу и больше мы не виделись. Скорее всего, при её ненормальной тяге к тяжёлым увечьям, её уже нет в живых, а жаль, она меня как-то по-особенному трогала.

Иногда мне казалось, что все люди вокруг сексуально больные и неизлечимые фрики. Конечно, это далеко не так. Эти иллюзорные представления обуславливались моим окружением, состоящим из озабоченных психопатов, извращенцев, шлюх и просто откровенных шизофреников. Мне с ними общаться гораздо интереснее, чем с обычными пресными человечками. От этих отбросов эволюции никогда не знаешь, чего ждать, они в каждую секунду общения опасны. Так можно и до следующего утра не дожить. То самое, что мне нужно.

Себя я тоже не жалел. Иногда я менялся ролями со своими жертвами. Девочки, обтянутые искусственной кожей, скрывающей под ней многочисленные ссадины, порезы и ожоги, с мстительным удовольствием подвешивали меня на крюках, били, пропускали через меня ток. Но последнее слово всегда оставалось за мной. Мольбы о пощаде смешивались со стонами удовольствия от причиняемой им мной разнообразной, сладковато-горькой на вкус, мучительной боли.

У меня в коллекции было и несколько нормальных женщин, придерживающихся вполне традиционных взглядов в интимных вопросах. Мной они использовались как пресный контраст, оттеняющий острое блюдо, заставляющий наслаждаться любимой едой по-новому, с большей силой. Их ограниченные рамками культурных приличий головы и не подозревали, каким дерьмом я занимаюсь на досуге.

Я исследователь всего предельного, граничащего с откровенной уголовщиной, применял все доступные мне методы изучения окружающего меня пространства, внутреннего мира бесплотного духа и материальных потребностей возбуждённого мяса.

Сегодня меня ждало нечто особенное – лекарство, слывущее некоронованным королём психического сепаратизма, сверхтяжёлое штурмовое орудие гигантского калибра, с лёгкостью пробивающее защитные щиты любого организма. Не менее важным, чем само лекарство, стал выстраиваемый, шаг за шагом, ритуал знакомства с ним. От этого зависело качество переживаний на тончайших уровнях его восприятия, которые меня всегда и интересовали.