Пожиратель нечистот

– Прекрати мне внушать. Последний раз предупреждаю – застрелю.

– Талантами гипнотизёра не обладаю. Извини. А вот тебя мне послало само провидение. Здесь недалеко есть дом, где всё приготовлено для обряда. Ты можешь присутствовать. Я никуда не убегу. Во всяком случае, с таким ранением мне далеко не уйти. Посмотришь, а потом сам решишь.

– Нет. Я сейчас позвоню, и за нами приедут.

– Сам ведь потом жалеть будешь. Позвони лучше тому, кому доверяешь. Вот мой паспорт. – Игорь достал книжечку, удостоверяющую его личность и кинул Гришину, а вдогонку бросил и своё служебное удостоверение, чтобы уж никаких сомнений не осталось. – Видишь, там моя фамилия, адрес прописки. Всё честно. Продиктуй мои данные своим друзьям из МВД, укажи место нашего нахождения и скажи, что, если не перезвонишь через два часа, чтобы они подавали меня в розыск. Я ранен, засвечен. Надо очень постараться чтобы, в случае чего, меня не поймать. А?

Гришин задумался. Хорошее предложение. В самом деле, этот Игорь Марков может меня обмануть и убежать, но теперь, куда же он может деться? Правда, я могу поплатиться за доверчивость жизнью. Но что, если он говорит правду? Это дело и вправду имеет привкус чертовщинки. Да и сенсопатные таланты у него настоящие. Что ж рискнём. Подстрахуемся, как можем, и рискнём.

Илья набрал номер своего коллеги по работе, ближайшего друга Феди Лунёва. Вкратце обрисовал ситуацию, заставил его всё тщательно записать, взял слово начать действовать не раньше, чем через два часа, и только если он не позвонит раньше, и, не слушая тревожные возгласы, отключился, не забыв перевести мобильник на беззвучный режим.

К избе освобождённого от наручников маньяка он вёл под конвоем. Игорь хромал впереди, а Гришин с пистолетом, нацеленным ему между лопаток, размеренно двигался в трёх метрах позади. Дошли быстро и пяти минут не понадобилось. Домик врос по окна в землю. Кривой, неказистый сарай, в таком и дождь-то пережидать западло, не то, что жить. Правда, свет в избушке был. Благородства убогому инвентарю внутреннего убранства дома загоревшаяся жёлтой грушей пыльная лампочка не прибавила, лишь точнее высветила застарелую нищету. Одна комната, печка голландка, кровать, покосившейся стол, табурет, белый стул с высокой плетёной спинкой, полка со щербатой грязной посудишкой. И главное – два одинаковых зеркала высотой в человеческий рост, в тяжёлых чёрных рамах. Антикварные зеркала, что было видно по тщательно продуманным деталям орнамента и синеватом отпечатке времени на самих зеркалах – особенно в углах, стояли друг напротив друга, отражая повторяющуюся бесконечность заключённую в отражениях беспредельных коридоров. И по всей избе, на полу, подоконнике, полке, столе стояли свечи белого воска.

– Убедился? – Игорь обвёл взглядом комнату, указывая на то, что он не врал про ритуал. – Теперь оставь меня одного. Можешь дежурить под окнами. Второго выхода отсюда нет. Даже можешь подпереть входную дверь. Бежать некуда.

– Посмотрим.

– Делай что хочешь, но лучше не подсматривай. Я сам не знаю, чем это может мне или тебе грозит, но чувствую будет правильно, если я встречусь с демоном один на один. Дверь ты завалишь, погреба здесь нет, – можешь убедиться, – а в единственное окошко я при всём желании не пролезу.

Гришин, не выпуская из рук оружия, обошёл избу, заглянул во все углы, проверил стены, пол, потолок, убедился, что просто так сдриснуть из развалюхи не удастся. Пока он обшаривал всё кругом на предмет тайников, Игорь присел на единственный стул, вплотную придвинув его к зеркалам.

– Я ухожу, буду ждать во дворе. Дверь я подопру. Станет плохо – кричи, я услышу. И не думай со мной играть. В тёмную избу я не войду и пока не увижу тебя сидящем напротив двери – тоже. Усвоил?

Игорь ничего не ответил: пуля прошла навылет, прошив икру насквозь, повязка из разорванного надвое рукава его рубашки, наложенная им ещё там, на месте драки, после того как мент ему поверил, теперь больше давила, чем помогала и облегчала боль. Вообще нога дёргала, горела, отекала воспалением. Нужно было спешить. Следователь ушёл, оставив его одного. Послышался шум – это, значит, следак завалил дверь, запер его. Игорь встал, щёлкнул крышкой зажигалки; появился синий язычок газового пламени. По очереди зажёг свечи, выключил верхний электрический свет, сел, постарался сосредоточиться.

Рана мешала, отвлекала на себя внимание. Желание освободиться оказывается выше. Он успокаивается: боль на облаке уплывает из тела под потолок избушки и там застывает коричневой, ворчащей дождевой тучкой. Впрочем, Марков сразу забывает о ней. Встав между зеркалами, всматривается в отражения себя, убегающие в тёмную бесконечность. Пляшут язычки кошачьих зрачков свечных огоньков, множатся в зеркалах, играют, тают. Рот Игоря открывается и закрывается сам собой. Что-то начинает происходить. Раздаётся подвывающий оперным ветром чистый голос, выходящий из нутра Игоря, но ему не принадлежащий, он высок и глубок, как у розовощёкого юнца девственника, и мрачен, как у столетней старухи – потомственной ведьмы. Окончания слов тонут в лёгкой вибрации хрипотцы. Игорь напевно выдыхает:

Свеча горит, смерть призывает

Одно мгновенье в сорока

Ворота скрежет открывает

Петля хватает дурака

В гробу мертвец глаза откроет

Рога покажет хитрый чёрт

Под окнами волчок завоет

И прежний будет утром мёртв

Заклинание, самосотворённое волей самодеятельного мага, действует. Желание выше возможностей. Талант побеждает невежество смерти. Отражения в зеркалах потеряли глубину, огни свечей погасли, силуэты Игоря уплотнились, соединившись в два целых двойника, плывущих в непроглядной темноте впереди и сзади, в двух параллельных зеркалах. Игорь не увидел, а скорее почувствовал, как его отражение, в зеркале, стоявшем позади, больше не отражало спину, оно, повернувшись лицом, уставилось ему в затылок. Марков развернулся и оказался нос к носу с отражением перевёртышем. Теперь и отражение в первом зеркале взбунтовалось, не захотев слепо следовать за движениями хозяина и покорно отражать его спину, оно осталось на месте без движения. Произошло разделение на фальшивое и настоящее. Только вот, где какое? Понять было нельзя.

Игорь, встал боком между двух зеркал, повернувшись лицом к слепому грязному оконцу. Отражения в зеркалах не сдвинулись ни на сантиметр, продолжали стоять друг напротив друга и переглядываться. Больше они не повторяли движения Маркова. В границах зеркальных рамок распускались цветы тьмы, отражения утонули во мраке и поверхности зеркал, очистившись от отражений, окончательно потемнели. Они больше ничего не отражали, став бездонными ямами, в которые легко угодить, но невозможно выбраться. Безразмерные мешки, готовые вместить, вобрать, всосать, впотеть весь мир.

Жуткую тишину склепа нарушил прозвучавший полной смертельной тоски жалобой деревянный скрип. Игорь медленно, с понятной опаской, обернулся. Воздух избы сгустился, свечи закоптили чёрным салом, обливаясь кровавыми слезами изменённого потустороньем воска. В комнате потемнело, завоняло клопами.

На белом стуле сидел двойник Маркова. Вальяжно расположившись, закинув ногу на ногу и пристально уставившись на Игоря. Демон обрёл форму и был этому вовсе не рад.

– Уходи. Ты – это не я, – сказал Игорь.

Игорь заставил себя сделать маленький шажок по направлению к демону. Двойнику его смелость не понравилась, передернув в омерзении плечами, он ответил:

– Я – это ты. Это ты не я. Ты здесь лишний и должен уйти, – говорил он сверхубедительно, поверить ему было легко и просто. Сопротивление же провоцировало боль, душевные муки параноика, пребывающего в осенней стадии обострения душевной болезни. – Родовая ошибка бессмысленное меканье пятнышко на роговице. – Скороговорка, без остановок и знаков препинания, огненными каплями гнева разбивала, плавила сопротивление мыслей разума Игоря. – Не мешай мне. Ты исчезнешь, получишь по заслугам, я останусь и смогу убивать, как и сколько я того захочу. Тебя ждёт покой, иди, иди, иди. Никто не сможет меня остановить. Убирайся прочь из моего тела!

Каждое слово, выплюнутое демоном, толкало Игоря назад; под этим натиском он, незаметно для себя, отступал к правому зеркалу. Стоило ему дотронуться до его поверхности, и он бы исчез, растворился во тьме, упал бы в омут и не смог бы вернуться. Истинная личность перестала бы существовать; демонический двойник с извращённой радостью паука занял бы его место. Тризна на костях – праздник серийной смерти. Игорь понял и ужаснулся уготованной для него участи. Оттолкнувшись от страха, используя весь свой талант, переламывая ситуацию, продираясь сквозь толщу наложенных проклятий, он разорвал сковывающие его цепи щупалец зла и пошёл в контратаку:

– Тебе не запутать меня, демон. Ты надел меня, как маску. Покажись! Я вижу – под ней скалиться гнилой череп, полный могильных червей твоего мозга. Изыди, тварь!

Каждое произносимое Игорем слово имело вес молитвы святого отшельника. "Изыди" он заорал так, что стёкла в единственном окне домика зазвенели. Он и сам не подозревал, что может так красочно выражать мысли. Такими словами, наполненными такой живой экспрессией. Под воздействием воплощённых в вибрации воздуха желаний кожа лица двойника растягивалась в разные стороны, нос плющился, уголки глаз потянулись в китайском прищуре за уши, губы расходились в стороны в подобие безумной улыбки дурного клоуна, обнажая оскал волчьих зубов. Демон встал и направился мимо Игоря (он мысленно перекрестился, радуясь, что двойник не сумел преодолеть барьер и броситься на него), минуя его и ловушку зеркал, он шёл в угол избы. Воспринималось происходящее реалистично. Даже избиения и убийства не раскрашивали реальность для Игоря в такие живые, хотя и мрачные краски.

– Я вернусь. Ты даже не узнаешь. – Тварь скрипела несмазанной, ржавой петлёй сельского сарая. Истинный облик она так до конца и не показала, но то, что она бесполая и распадается Игорь сумел заметить.

Напоследок демон давал обещание, грозил, а может быть, он хотел зацепиться за реальность и остаться. Заморочить, притвориться мёртвым, затаиться в голове. Игорь почувствовал опасность и отреагировал. Он и не собирался останавливаться:

– Изыди из меня. Покинь наш мир. Исчезни.

Дойдя до угла, двойник стал тенью, которая легла на старые морщинистые брёвна сруба и тут же пропала. Следов не осталось. Ни контуров, ни ожогов. В зеркалах зажглись светлячки пляшущих огоньков, тьма рассосалась, уходя в неизвестность, отражения вновь разделились на силуэты полностью идентичных клонов.

Игорь Марков почувствовал себя ощенившейся сукой, и искренне посочувствовал всем самкам на свете. В нём, в его разуме образовалось много свободного и какого-то лишнего места. Он раньше и не подозревал в какой тесноте ему приходилось ютиться. Сосед забрал под себя больше половины умственной жилплощади. А теперь его не стало. Ему предстояло заполнить пустоту собственными мыслями и чувствами. Игорь освободился....

Глава 2. Трепанация жопы

Филипп Денисович Сучков обожал смотреть телевизор. Телевизор был второй, по внутреннему рейтингу значимости, его страстью. А вот первой страстью были изнасилования молоденьких женщин. На счету Филиппа Денисовича значилось девять жертв его животных актов сексуального насилия, из них три со смертельным исходом. Совершая регулярные вылазки на улицы города (всем другим местам он предпочитал подъезды и лифты) он выслеживал, нападал и неизменно незамеченным покидал места преступлений. Ему везло. В деле он любил использовать подручные материалы, особенно он питал слабость к одному предмету, бесконтрольное использование которого не могла выдержать половая анатомия некоторых женщин. Именно этот предмет стал причиной всех трёх смертельных случаев в карьере насильника.

Филипп Денисович, немолодой, приземистый тип, серый и незаметный в городской толпе. Но если к нему хорошенько присмотреться, он внимательному наблюдателю мог показаться сальным – весь такой гладенький с масляно блестящей, по мышиному вытянутой, рожицей и морщинистой лысиной, с бегающими глазками, пальцами, находящимися в постоянном движении, и сам всё время куда-то спешащий. Лет тридцать назад он бы носил на носу уродливые роговые очки, придававшие ему бы законченный вид портрета типичного городского жителя, страдающего не проходящими запорами – инженера, латентного извращенца, а сегодня его близорукость помогала маскировать контактные линзы.

Филип Денисович несколько лет развёлся, имел десятилетнего ребёнка. Семьёй не интересовался, так называемым субботним папой никогда не страдал. Развёлся (по инициативе жены) и забыл, разве только алименты, откусываемые от его и так не великого оклада, напоминали ему о бывшей семье. Что поделаешь – другие жизненные интересы. Так даже сподручней орудовать в соседних и дальних районах Москвы. Никто тебя дома не ждёт, никто истерик при случайной опоздании на ужин не закатывает.

До юбилейного полтинника Филиппу Денисовичу ему оставалось прожить год. Возраст для мужчины! Обвисло брюшко, круче залегли морщины на лбу и в уголках глаз, но внутри всё по-прежнему клокотало: нарастающее с каждой минутой раздражение на мир требовало выхода, разрядки. Сегодня он, как всегда, вернулся с работы (работал он в государственной конторе по озеленению города, рядовым служащим) около восьми часов вечера. На коврике перед дверью его ждал сюрпризец – пустая бутылка из-под дешёвого Российского Шампанского. Для насильника появление бутылки стало громом среди ясного неба. Такие же изделия из толстого зелёного стекла и были его основным инструментом удовлетворения нездорового полового влечения. Он на каждое путешествие в извращённые дали расчёсывания нарывов сексуальной чесотки брал с собой точно такую же бутылку, только полную. Этакий символ: он вроде как шёл на праздник, приготовив для своей будущей "подружки" шипучий напиток, который сам по себе настраивал влюблённых на романтический лад. Чем кончались такие встречи – известно. Никто из барышень не прельстился низкорослым стареющим лысиком, зато он полностью выместил на этих недалёких глупых курицах жгучую злобу отверженного любовника. Подъезд-насилие-больница – это в лучшем случае, в худшем – заканчивалось всё могилой. Каждый сам расплачивается за свои ошибки, даже если они придуманы другим, учитывая, что этот другой серийный нелюдь – убийца извращенец. – «Ай яй яй, а на вид такой приличный мужчина», – могли потом, после его возможной поимки, сказать соседи, особенно пожилые соседки.

Бутылка стояла на правом краю коврика: прижавшись к дверной щели, она будто просилась, чтобы её впустили в дом. Неужели это знак? Кто-то прознал про его похождения и теперь, таким образом, давал знать, что знает. Да нет, знать никто не мог. Полиция точно не могла. Да и зачем им подкидывать бутылку? Филипп Денисович был очень аккуратным, можно сказать, педантичным в деле. Отперев дверь в квартиру, он забрал бутыль с собой. Переодевшись в домашнее, он прошёл на кухню, включил телевизор, поставили пустую бутылку на стол и теперь вместо того, чтобы, по обыкновению, пялиться в его экран, издалека изучал ёмкость из-под шампанского, инстинктивно её немного побаиваясь.

А вдруг его видели? Случайный свидетель. Выследил и вот теперь… Бред, свидетель бы заявил в полицию, а не играл бы в игры с маньяком. Значит, бутылка просто случайная выходка местных алкашей или шпаны. Нечего себе голову морочить. Филипп Денисович встал, решительно открыл форточку и выкинул бутылку. Было уже темно, конец сентября, куда она там упала насильник не увидел, но услышал. Бутылка просвистела первые четыре этажа, на уровне пятого захрустела ветвями растущих внизу фруктовых деревьев сада и бухнулась, так и не разбившись, на землю. С тревогами было покончено. Ещё немного послушав темноту за стеклом, довольный собой Филипп Денисович вернулся за стол, пощёлкал кнопками пульта, выбрав канал, показывающий выпуск девятичасовых новостей и с интересом стал смотреть.

На следующий день бутылка ждала его на кухне. Она стояла на том же самом месте, куда он поставил её перед тем, как выкинуть. Пришёл домой Филипп Денисович после работы в хорошем расположении духа, – забыв и думать о вчерашнем происшествии, – разделся, пошёл на кухню. И… Бутылка. Сука. Да что же это такое происходит? Зубы сами собой начали выбивать клацающий марш шизоидной паранойи. Ему что, приснилось, как он выкидывал бутылку в окошко?

Филипп Денисович тщательно прошерстил всю квартиру. Присутствия следов проникновения к нему в жилище чужого он не обнаружил. Оставалось винить только себя самого. Сбой работы головы. Подозрения остались, но… С ненавистью он схватил бутылку за горлышко, через секунду оказался в прихожей, накинул на плечи куртку, вместо тапок, прямо на босу ногу, натянул ботинки. Со своего девятого этажа спустился на лифте, хотя его так и подмывало броситься, сломя голову, вниз по лестнице.

Подойдя к мусорному контейнеру, Филипп Денисович уж было размахнулся, чтобы послать бутылку в вонючий квадрат пластиковой пасти, но потом передумал. Подойдя ближе, шандарахнул бутылку об асфальт. Уничтожил ненавистный артефакт, расхреначил в мелкие осколки. Он с такой старательной силой кинул бутыль, что её части превратились в разящие элементы кустарной адской машины. Один из осколков вонзился ему в голень. Насильник вскрикнул, поднял штанину треников. Зеленоватый, играющий, словно изумруд, искрами отражённого от лампы городского фонаря кусок стекла ухмылялся алым полумесяцем пореза. Он сажал осколок большим и указательным пальцем и с остервенением вырвал. В ботинок заструился ручеёк крови. Видно, придется искать себе другое орудие производства. От такой удобной и ранее любимой бутылки из-под игристого вина придётся отказаться.

Злой, как чёрт, с горящей от боли лодыжкой, насильник вернулся домой. Обработав рану, он разделся, расстелил на диване в комнате себе постель, лёг, включил телевизор. Отвлечься не получалось. Завтра суббота. В начале недели он планировал вылазку в выходные, а теперь о ней можно было забыть. Нет, ему очень хотелось, но в самый неподходящий момент могла открыться рана на ноге, и он бы наследил. Да и не это было главным. Мистическое появление бутылки у него дома, вот что по-настоящему беспокоило. Как себя не успокаивай внезапным приступом склероза, а заглушить поселившееся на дне сердца беспокойство не удавалось.

Как Филипп Денисович заснул, он не помнил. Вообще удивительно, что он уснул. В таком возбуждённом состоянии любому гарантирована бессонная ночь. А ему удалось отключиться. Ум. Насильник проснулся ближе к полудню. Солнце вовсю светило, нагло заглядывая к нему в спальню. Филипп Денисович никогда так поздно не вставал. И в субботу и воскресенье позже восьми он под одеялом не залёживался. А здесь, после такого тревожного происшествия, на тебе, заснул, как убитый. Первое, что он почувствовал, открыв глаза, стала дёргающая боль. Рана на голени воспалилась. Он потянулся, протёр правой ладонью хмурое лицо, откинул одеяло в сторону.

– АА!