Совсем скоро

– Моя мечта никогда не исполнится! Я мечтаю отправиться в путешествие на большом воздушном шаре с любимым человеком

– Может твой любимый путешественник на шарах, – я рассмеялся

– Ну, это правда! – Ника обиделась и ударила меня в плечо.– А потом я ещё хочу приземлиться на остров и зачать там ребенка

– Ты какого-то фильма видимо насмотрелась.

– Иди в баню! Я думала, ты поймёшь.

– Не обижайся. Задавай следующий вопрос.

– Какое время года я больше всего люблю?

– Весна?

– Нет! Осень! Я люблю смотреть, как падают разноцветные листья, я люблю брать листья и подбрасывать их вверх!

Разговор все же не клеился. По крайней мере я с трудом выдавливал из себя каждое слово. Впереди, в море, резвилась парочка. В темноте были видны только силуэты. Как они оказались здесь, непонятно, – до этого мы их не видели – но они нарушили нашу идиллию. Образовавшийся контраст счастья и предстоящей разлуки подгонял огромный ком горечи, злости к горлу. Это было чувство обиды, несправедливости, невозможности что-то изменить, когда самый лучший выход представляется невыносимой мукой. Надо было уходить, окончательно, бесповоротно. Это не может продолжаться вечно. Боль притупится, а раны, у кого их нет?

Большой и толстый

Младший сержант Архаров недолго продержался на должности старшины. Утром, после зарядки, в расположение казармы пришел дежурный по училищу подполковник Малый.  Фамилия офицера не соответствовала его исполинскому телу с ручищами-мельницами. У него даже немного задергался правый глаз, когда он увидел «кипящего» в кровати старшину и, видимо, досматривающего сладкие сны о гражданской жизни. Он взял Архарова одной своей клещней, поднял перед собой и хорошенько тряханул.

– «А не охуел ли ты сынок плющить харю, когда все уже давно встали? Или, может быть, мы все вместе тут поспим, а на службу положим большой и толстый?" – извергнул он ртом своей огромной раскрасневшейся головы.

Правда, в армии, как и в отечественном футболе, без мата нельзя. Это самые доходчивые и верные слова. Но в этом случае ими ничего не надо было объяснять, они были как бы приговором тупости и легкомыслия человека.

– «Виноват, товарищ полковник», – промямлил тоже превратившийся в цвет помидора старшина.

Все ждали, что Архарова припечатают к стенке, но Малый всего лишь выпустил его из рук, так что тот плюхнулся мешком на деревянный пол. А спустя несколько часов в казарму пришло сообщение, что любителя поспать снимают с должности старшины.

Архарова перевели в какую-то другую казарму училища, предназначенную исключительно для старослужащих солдат. Там были повсюду развешаны камеры наблюдения и никакой свободы в своих желаниях. Проводы старшины получились легкими. Лица многих срочников сверкали от улыбок, а один армянин даже сказал ему вслед: «Ворет кунем». Но тот, кажется, не понял или вообще не услышал известного армянского ругательства.

ПХД

Гром ничего не ел уже двое суток, ни с кем не разговаривал, и постоянно курил. Причём делал это в неположенном месте – в туалете, там, где кроме капитана Кулешова никто не имел права сделать и одной затяжки. Ну а если кого-то из солдат застукивали, то наряды вне очереди и самые неприятные работы, вроде чистки канализации, были обеспечены. Васе было безразлично, заметят его или нет и, может, эта утвердившаяся в нем ко всему апатия сыграла свою роль – его никто так и не застал курящим в казарме.

На ужине он сделал только пару глотков чая, постучал по столу деревянным пряником и вышел в холл столовой. После приема пищи солдаты собирались там и организованно направлялись в расположение роты. Я встал из-за стола раньше обычного, накинул бушлат и подошел к нему.

– Гром, может соизволишь рассказать, что все-таки случилось?

– Тим, отстань. Тебя это не касается.

Все выяснилось во время проведения ПХД. Именно тогда я ощутил крепкий удар в челюсть маленького громовского кулака.

***

В субботу в армии по традиции вылизывают до блеска каждый угол. Тут можно попасть на «взлетку», можно в сортир, на лестничную площадку или в Ленинскую комнату. Все это не очень приятные занятия, а в особенности времяпрепровождение рядом с солдатскими «очками» и писсуарами. Но можно остаться убирать и свой кубрик. Вроде не так зазорно наводить порядок там, где непосредственно живешь, ложишься спать и просыпаешься каждое утро в течение долгого времени. А можно гонять чаи в каптерке и смотреть на работу других, если ты в хороших отношениях со старшиной. Правда у меня к тому моменту уже была своя так называемая «маза», хотя я и не думал, что буду заниматься именно этим делом. Когда капитан Кулешов спросил о желании быть журналистом, никто не догадывался, что данная должность связана с заполнением учебного журнала. Но тем не менее, заполнение журнала, пусть другие и смотрели на это с презрением, всегда помогало избавить себя от нелюбимых работ. Изначально туда необходимо было записать все предметы и всех солдат согласно алфавиту, а затем своевременно проставлять пропуски и оценки учащимся. В итоге журнал был заполнен в последний день перед отправкой в войска, а во время ПХД он не покидал рук и мгновенно открывался при виде Кулешова, чтобы тот был уверен, что я занимаюсь чрезвычайно важным делом.

Мне надоело бездельничать и я пошел в кубрик, где Гром что-то колдовал над своей кроватью. Затем он взбил подушку, положил ее обратно на место и направился в коридор. Казалось, он никого не замечал, как не заметил вылетевшего из своего кителя письма. Я быстро подобрал его и дождался пока Вася уйдет. Затем быстро подбежал к окну и начал рассматривать конверт. Отправителем была Катя. П. Не удержавшись, я достал аккуратно сложенный листок, который непонятно зачем был пропитан женским парфюмом. Я успел прочитать только «Привет, Вася. Я долго не решалась написать тебе…», как услышал позади себя голос адресата. Было ясно, что причина громовской депрессии кроется в этом письме.

– Тим, нехорошо брать чужие вещи, верни то, что взял без спроса, – сказал спокойным голосом Гром.

– А я ничего и не брал, я его нашел, – ответил в такой же спокойной манере я.

– Все равно, верни.

– Верну, когда расскажешь, почему уже несколько дней на тебя нет лица.

– Я уже говорил, что тебя это не касается.

– Тогда, с твоего позволения, я узнаю об этом сам.

– Нет! – глаза Грома постепенно начали наливаться кровью.

– А я думаю, что да, – я отвел руку с письмом в сторону, чтобы Гром не смог его отобрать. – Ты ведь из-за этой дуры места себе не находишь?

– Последний раз тебя предупреждаю!

– И что!? – я опустил глаза и начал читать. – «Ты должен знать о Варе…».

Не успел я дочитать фразу, как Гром засветил мне по физиономии. Я плюхнулся с грохотом на пол и вдобавок разбил себе нос. Облизав губы, я почувствовал солоноватый привкус крови. Как назло в это время по «взлетке» шел капитан Кулешов, который быстро среагировал на шум и первым вошел в кубрик.

– О, да у нас тут драка, – с яхидной улыбкой, крутя в руках сигарету, сказал командир. – Интересно, и кто кого? Хотя, судя по твоей роже Калачев, видно, что тебе хорошенько досталось. Гром, ты в секцию по боксу что ли ходил, так хорошо сработал, что свалил товарища с ног?

– Никак нет, товарищ капитан, – ответил я.

– Что никак нет?

– Никакой драки тут не было, я просто поскользнулся.

– А это мы сейчас разберемся. Гром, Калачев, за мной. А ты, Гамалей, позови-ка ко мне в кабинет старшину, – приказал он проходившему мимо срочнику.

В дурдоме

Сначала капитан отчитывал старшину за нарушение дисциплины в воинском коллективе, неисполнение обязанностей и все что могло касаться безответственности. Это удивительная способность говорить часами утомляла всех, кроме самого говорящего. И, казалось, нет хуже наказания, чем стоя выслушивать недовольство капитана. Наконец, очередь дошла и до нас.

– Ну что, Гром, доигрался? Сейчас приедет прокуратура и поедешь ты у нас послужишь в дисбат. А потом вернешься и дослужишь то, что не дослужил здесь. Зато руки не будешь распускать. Как тебе такая перспектива, товарищ рядовой? – язвительно спросил Кулешов, прищуривая свои поросячьи глазки.

– Товарищ капитан, какой дисбат!? Я же вам говорю, что сам поскользнулся.

– Серьезно!?

– ПХД же был. Намыли полы, в кубрике было скользко. Я не устоял на ногах и ударился о дужку кровати.

– Ну а ты, Гром, что в рот воды набрал? Может расскажешь свою интересную версию?

Но Вася не отвечал, а только смотрел в пол. В этот момент ему было наплевать на свою судьбу. Наверное, если бы его повели на плаху, он бы даже не сопротивлялся, покорно слушая приказы конвоя.