Совсем скоро

– Товарищ, капитан, так он же этот, лютеранин, – сказал я, сам толком не понимания значения этого слова. – У них там в это время надо держать себя сдержанно, стараться ни с кем не разговаривать. Ну, как бы пытаться связаться со Вселенной и обдумывать смысл бытия на Земле.

После этих слов слышно было как давится Гром, а на лице старшины можно было увидеть дергающийся глаз. Все с большим трудом сдерживали смех.

– Ааа, я же забыл Калачев, что ты у нас прямиком из «Аншлага» приехал. Ты не родственник Петросяна случайно? А то знаешь, похожи. Но мы посмотрим в апреле, как вы будете шутить, когда я вас отправлю служить на станцию «Угольная». Вот мы все вместе тогда посмеемся.

Капитан приказал немедленно убираться из его кабинета. Только мы открыли дверь, как он снова подозвал Грома.

– Я, товарищ капитан, – сказал как требует того устав Вася.

– Знаешь, что!? Пришли результаты психологических тестов, и твой показывает, что ты не совсем здоров. Может быть мы тебя, того, в психушку определим? – опять язвительно произнес Кулешов, намекая, наверное, на то, что тоже не обделен чувством юмора.

– Товарищ капитан, а куда дальше-то? – ответил Гром, лицо которого стало живым. – По-моему я и так нахожусь в дурдоме.

После этих слов капитан сказал старшине "чтобы этих двух козлов я в казарме больше не видел. Одними своими рожами они портят мне настроение". Так у нас появился свой собственный распорядок дня. В 4:50 нас будили на уборку снега, в самое сладкое время за час до общего подъема. После завтрака мы со всеми направлялись на учебу, а если необходимо было убирать снег, то первыми в списке стояли мы. Вечером после ужина происходило тоже самое, даже если весь снег уже был убран. В таком случае мы собирали снег вдоль дорог, грузили на тележку и вывозили на какую-то заброшенную территорию.

Евро

Постоянная борьба со снегом. Меня не покидает состояние дежавю. Учеба хоть как-то дает нам передохнуть от этих разгрузочно-погрузочных работ. В учебном корпусе, который находится рядом с КПП, обшарпанные стены украшают плакаты с изображением техники и оружия. Внутри все очень старое, пахнущее древностью, требующее капитального ремонта или полного уничтожения. Я представляю себе как из зенитной установки «Панцирь» вылетают несколько ракет и разносят все до основания, отставляя от этой рухляди только сгустки пыли. А заодно можно пальнуть и по воротам, чтобы мы могли выйти на свободу.

В аудитории моргает лампа, нервно дергаясь, со звуком падающих капель на асфальт. За трибуной преподаватель читает лекцию об эксплуатации шасси МАЗ-543М. Это огромная махина, чьи колеса выше человеческого роста, а полная ее масса составляет порядка 26 тонн. Солдаты слушают, конспектируют – знания понадобятся на экзамене перед выпуском из учебки. Некоторым все равно: они спят или читают, кто-то смотрит в окно и думает о своем. Эти мысли всегда одинаковы – воспоминания о доме и времени свободы.  Передо мной мартовский 74-й выпуск журнала Total Football, помещающийся в солдатском планшете, если его аккуратно сложить вдвое. Он уже настолько затерт, что скоро начнет сыпаться от одного прикосновения. На обложке Йохан Кройф и Ринус Михелс, с которыми я мысленно веду беседу, спрашиваю, как они додумались изобрести тотальный футбол.  А потом мы обсуждаем знаменитый гол Ван Бастена Ринату Дасаеву на Евро-88. Я заступаюсь, и говорю, что залетел «рандом», но голландцы со мной не согласны. Они смеются, хлопают меня по плечу, и добавляют, что в Советском Союзе была хорошая вратарская школа. Но я не успокаиваюсь и припоминаю им Евро-2008, когда Павлюченко, Торбинский и Аршавин заставили Ван дер Сара вынимать три раза мяч из сетки, а Россия в отличие от Голландии прошла в полуфинал. Старина Михелс в свою очередь лопочет что-то о смене поколений и о том, что России повезло с их соотечественником Гусом Хиддинком, прозванным среди русских болельщиков по-родному Иванычем. Именно «Волшебник» стоял тогда у руля национальной команды и, которому под Алуштой поставили памятник в знак благодарности за его успехи.

Меня приводит в себя голос ответственного за нашу учебу капитана. Его похожее на кожу шарпея лицо стало определяющим фактором при выборе солдатами ему клички. Шарпей был увлечен своей партизанской деятельностью. Особенно любил подсматривать в щелочку двери за тем, как ведут себя солдаты на лекциях, предупреждая тем самым лень и невнимательность слушателей.  Потом он заходил в аудиторию со словами: «Кажется, у нас здесь есть люди, которые все знают». После этой фразы обычно поворачивался к преподавателю, который, кстати, был гражданским и которому, было до лампочки, слушают его или нет, и как бы обращался к нему: «Зачем тогда мы будем тратить их драгоценное время?» Так я раз и навсегда остался без своего 74-го выпуска Total Fotball.

Голова и Ноги

«Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Жириновский обвинил Юдашкина в непригодности сшитой им формы для военнослужащих. По эскизам, представленным СМИ, модельер создавал совершено другое обмундирование, и без этого вызывающего недоразумение нагрудного погона. Деньги из казны утекают. Сердюков вроде как жертва махинаций своих подчиненных. А тем временем солдаты замерзают из-за плохого качества материала. Меняются министры, а кабинеты все те же. Смешно и даже как-то грустно, что несмешное вдруг становится смешным. Есть голова, есть ноги. Мы уж походим, надеясь на тех, кто решает за нас и, главное, чтобы не получилось как у Крылова: "А воз и ныне там".

Новороссийск

«По стране поколесим, посмотрим, как там, на юге России…» Теперь как будто и не было Ярославля вовсе. Прошло больше полугода. Этого времени вполне хватило для того, чтобы воспоминания в моей памяти стали поверхностными – такие, когда волны смывают нарисованное на песке. С крыльца КПП видна Цемесская бухта, между нами только плантации винограда. Грузовые суда стоят на рейде, и кажется с расстояния, что на плоскости. Майор Новиков бросает окурок и спрашивает почему на территории КПП валяются бычки? Юмор, с которым не поспоришь. Устав рекомендует спать на правом боку храпящим по ночам. В одно из воскресений показал лучший результат в забеге на 60 метров. Не знаю, может это дело рук моего школьного физрука.

Гриша

В Новороссийске был городской наряд при военкомате. По пути в комендатуру (мы ночевали там, а утром шли в военкомат) на улице Советов заметили кафе «Гриль Пэлас». Повольских предложил зайти, перекусить. Улыбки на лицах персонала немного смущали, подобное чувство испытываешь, когда приходишь туда, где твой визит оказывается неожиданным. Зал помещения был небольшим, но вытянутым, как вагон электрички; вдоль стен стояли пуфики и столы. Стеклянный потолок создавал в воображении картину пятна разлитой на воде нефти. С него свисали фарфоровые китайские фонарики. Капучино и латте подали сразу. Пасту пришлось немного подождать. Гриша достал последнюю сигарету, которую в армейском духе мы растянули на двоих. Размешивая сахар, я вспомнил, что мне всегда нравились большие белоснежные чашки в таких забегаловках. Перед глазами вдруг выросли Питер, Лиговский и хостел «Этажи».

Лиговский 55

«Петербург! Я чувствовал это сильно: я в нем, весь окружен его темным и сложным, зловещим величием». Это был мой второй приезд в город «Петра творенье» и он дал больше впечатлений, внутренней, эмоциональной встряски, чем все остальные. На Гороховой улице и у бывшей гостиницы «Англетер» меня накрывало глубокими размышлениями; эти места, так или иначе, связанные с великими литературными умами, не давали покоя, наталкивали на мысли о никчемности, да что там – ничтожности, по сравнению с ними. Марк в последний момент отказался фотографироваться на фоне мемориальной доски Есенину, сославшись на то, что не хочет выглядеть кощунственным, а в заключении сказал «так, наверное, вообще нельзя». Еще немного побродив по переулкам, мы спустились в метро, и от «Адмиралтейской» доехали до «Лиговского проспекта». Там нас ждала давняя московская знакомая, которую мы привыкли называть Гайкой. Просто она напоминала нам Гайку из мультика «Чип и Дейл спешат на помощь». Она приехала в Питер обучаться на дизайнера одежды, и не исключала возможности остаться здесь навсегда.

Гайка жила на Лиговском в доме 55 с огромной парадной. Маленький и узкий лифт в таком помещении выглядел нелепо. Его двери, перед тем как нажать кнопку этажа, нужно было закрывать. Внутри все было исписано фанатами «Зенита» о том, что их любимый клуб самый лучший, сильный и все в этом же духе. В коммуналке, где кроме самой Гайки жило еще три семьи, были очень высокие потолки. За то время, пока мы не виделись, она успела увлечься сыроедением. В принципе, ничего удивительного – быть не такой как все являлось ее особенностью и, наверное, жизненной необходимостью. Она до сих пор не распустила дреды, веря, что при наступлении конца света бог Джа вытащит ее на небо, а в ушах носила сделанные из палочек ванили сережки.

Ашулук

Станция Харабали.

Валяюсь под вагоном между рельс. Нашел тенек. Я не люблю работать и рядом со мной такие же, как и я – ефрейтор Гром и младший сержант Лобанов. Уже слышно, как они стали посапывать. Солдат всегда хочет спать и есть. Командир дивизиона отправил меня на полевую кухню, но оказался я в итоге там, где сейчас лежу, на шпалах. Обещание написать статью майору Новикову о нашей отправке на полигон «Ашулук», где проходили учения войск ПВО, оказалось приоритетнее, чем приказ подполковника. Такое бывает. И тот, кто выше по званию всегда злится.

Новиков похож на русского богатыря. Он большой и несмотря на свою массу легко передвигается. Очень хитрый, такого сложно надурить. В школе наверно был хулиганом и двоечником. После рождения детей такие задиры обычно становятся спокойными, но сущность держат при себе. Ответственный за «резиновый» день в части. Много курит. Натура вообще саркастическая. Если его кто-то обыгрывал в настольный теннис, то это скорее всего было редкой случайностью. Но Грому удавался такой трюк и из этого он извлекал свою выгоду. Я бросил чистить картошку, услышав свою фамилию:

– Я, товарищ майор.

– Жду от тебя статью.

– Так я же в наряде по кухне, – я уже знал его ответ.

– Иди, пиши, – он затянулся – Скажешь, что я приказал. Вечером заметка должна быть готова. Завтра материал разместят в стенгазете.

Я пошел туда, где можно было спрятаться от палящего астраханского солнца. Мои товарищи уже тюленями распластались под вагоном. Дедлайн, гонзо, «Страх и ненависть в Лас Вегасе» первое что мне пришло на ум. Я не хотел писать патриотично, я хотел выразиться субъективно. Название заметки было не моим:

«Нить сплетёт узор. Цепь сплотит сердца» (для тех, кто там был).

«Лед тронулся! лед тронулся господа присяжные заседатели!»– где-то там среди мозговых извилин застряла в моей памяти фраза Остапа Бендера. Психологи и философы сказали бы на своем языке «ассоциация» то, что можно назвать событием – наш состав, напичканный разной боевой техникой, наконец-то отправился из «Тоннельной» в направлении «Ашулука». Мы то ползем, то полуедем, как волокуша по горьковскому пути Москва-Петушки. Пассажиры проходящих параллельно поездов пялятся на наши груженые платформы, а мы раздербаниваем сухпайки и вспоминаем погрузку, когда Цемесская бухта осталась у нас за спиной. Бесконечная проволока отрезалась, отбивалась и наматывалась стяжками на машины, сцепляя их с платформами. Не смолкал стук молотков. Ломами создавались проволочные узоры усердием офицеров и солдат срочной службы. Изнуряющая жара отнимала силы, мозолистые руки становились непослушными. Со стороны мы походили на шахтеров или афроамериканцев из бруклинского гетто, настолько сажа въедалась в лица и рабочую робу. Старший лейтенант Заркальяни по-шумахерски маневрировал за рулем «Панцирей», старлей Межов жал рычаги крана, снимая с них пушки. Работа в пчелином улье кишила с утра до полуночи. За всем происходящим серьезным взглядом наблюдал командир полка, словно дон Вите Корлеоне за делами своей семьи. Нас нельзя назвать американскими гангстерами, эмигрировавшими из итальянских провинций, но общая идея поразила и заразила нас массово, как ветряная оспа. Кто слышал третью часть третьей симфонии Брамса, обязательно поймет, что значит рождение. Через труд рождается человек, общий труд в лабиринтах подсознания людей слепливает команду, единый организм. В армии это называется коллективом.

Нам машут руками из вагонов других поездов. А мы плывем по рельсам в «Ашулук». И кто только придумал такое название?