Философия: развитие человеческой мысли с древности до наших дней. Том 1

Как доказали этологи, узконосые обезьяны (и только они) способны придавать сигнальное значение своим эмоциональным, жестовым, двигательным, манипулятивным и другим реакциям. Вне ситуации, когда необходимо срочно передать важную информацию, эти реакции не привлекают внимания как потенциальные сигналы (см. [Гудалл 1992]).

Однако в условиях экстренной коммуникации, например, когда шимпанзе направляет группу к спрятанной приманке, используя исключительно общение с другими обезьянами вдали от укрытия с пищей, эти «ad hoc сигналы» обеспечивают столь же точную и надёжную передачу информации, как и при повседневном социальном общении внутри группы в стандартных ситуациях (агрессивное доминирование, конкуренция за партнера и так далее). С точки зрения теории информации, эти сигналы являются такими же знаками-символами, как и «обычные» сигналы, такие как вокальные, акустические, запаховые и другие (см.. Как отмечают исследователи (Фирсов, 1982; Бутовская, Файнберг, 1993), представители некоторых видов животных, таких как хамелеоны и некоторые птицы, демонстрируют высокую способность к «означиванию» и символизации принципиально новых ситуаций, которые возникают в группе. Это происходит благодаря «инициативной» социальной активности всех её членов, а не только доминирующих особей. Все участники могут участвовать в общении, используя сигналы ad hoc, которые могут различаться как по внешнему виду, так и по установленной связи между означающим и означаемым.

Обезьяны обладают способностью различать субъект и объект в синтаксических конструкциях. В своей книге [Линден 1981] Ю. Линден описывает интересный случай, связанный с обучением языку шимпанзе Люси. Однажды Роджер Футс, её воспитатель, подал ей сигнал «Люси – щекотать – Роджер» вместо привычного «Роджер – щекотать – Люси». Люси сразу поняла разницу и попыталась поправить Роджера, сказав: «Нет – Роджер – щекотать – Люси». Однако, когда Роджер продолжил настаивать на своём, Люси пощекотала его.

Кроме того, обезьяны, как было доказано экспериментально, способны лгать, то есть передавать информацию о событиях, которые не только не находятся в их поле зрения, но и вообще не имеют места.

В целом, результаты «языковых проектов» показали, что шимпанзе (и, в большей степени, бонобо) обладают интеллектом, достаточным для освоения человеческого языка на уровне ребёнка первых лет жизни.

Всё это позволяет с уверенностью говорить о том, что у непосредственного предка Homo sapiens уже существовала знаковая система, которая обладала практически неограниченными возможностями для развития и была похожа на человеческий язык.

Появление новой знаковой системы у человека происходило в условиях конкуренции с древними семиотическими системами. Постепенно функции между этими системами и языком перераспределялись.

В процессе своего развития язык должен был вырасти из уже существовавшего знакового механизма и развиться на его основе. Этот процесс происходил постепенно, эволюционно, так что каждый последующий этап содержал в себе черты предыдущего и зачатки нового. Это позволило сохранить непрерывность цепи времён и человеческих навыков.

При выдвижении гипотез о происхождении человеческого языка это обстоятельство необходимо учитывать.

Ещё один важный аспект, который нельзя игнорировать, – это то, что коммуникативная система любого вида животных отражает так называемый «умвельт» (от немецкого Umwelt – «окружающая среда, окружающий мир»; это понятие было введено этологом И. фон Юкскюлем). Умвельт – это та часть окружающей действительности, которая имеет значение для данного вида и с которой он может взаимодействовать и реагировать особым образом.

У каждого вида свой умвельт, отличный от других. Например, человек, в отличие от летучей мыши, не способен воспринимать ультразвук. Эволюция коммуникативных систем неразрывно связана с изменениями умвельта. Чтобы понять происхождение человеческого языка, необходимо рассмотреть его в контексте значительного расширения умвельта по сравнению с другими видами.

Вероятно, неандертальцы первыми расширили свой умвельт, включив в него не только окружающий мир, но и плоды воображения. Они хоронили своих сородичей, засыпая их охрой и снабжая орудиями для загробной жизни. Это свидетельствует о том, что язык неандертальцев позволял им передавать и сохранять информацию о вымышленной реальности – загробном мире, который был недоступен для наблюдения.

Кроманьонцы, люди современного типа, появившиеся около 40 тысяч лет назад, сделали новый шаг в развитии языка – перешли к членораздельной звучащей речи. Антропологи подтверждают это: анатомо-физиологические особенности, необходимые для синтеза членораздельной речи, «с достаточной определенностью появляются только у кроманьонцев, которые возникают на исторической сцене лишь к концу периода мустье, то есть около 40 000 лет до нашей эры» [Барулин 2002, 16].

Мы можем лишь предполагать, как именно происходила эволюция и с чем было связано закрепление в геноме человека способности к звукоподражанию, а также появление так называемого «чувствительного периода» для обучения звуковой речи. Некоторые предположения на эту тему можно найти, например, в работе [Барулин 2002, 212 и далее].

Весьма любопытно предположение А. Н. Барулина о том, что язык кроманьонца возник из «семиотических систем ad hoc», то есть небольших знаковых систем, которые изобретались для конкретных целей и каждый раз создавались заново. Создание подобных систем отмечено и у других приматов (см. выше).

Знаки в этих системах могли быть либо иконическими, то есть означающее имело некоторое сходство с означаемым, как это наблюдается в иерархических сигналах млекопитающих, либо индексными, то есть прямо указывающими на означаемое. Действительно, если знаковая система создаётся «на ходу», то она может быть успешной только в том случае, если по её внешнему виду можно без предварительной подготовки понять, о чём идёт речь.

Впоследствии, поддерживаемые традицией, иконические знаки превратились в символьные.. Со временем связь между означающим и означаемым стала менее явной, как и в случае с другой знаковой системой, возникшей у человека естественным путём – с письменностью [1].

Исследование голосового и слухового аппарата Homo sapiens показало, что этот вид обладает уникальными способностями к тонкому анализу и синтезу звуков, превосходящими возможности других представителей рода Homo, включая неандертальцев. Это позволяет предположить, что в качестве означаемого в «семиотических системах ad hoc» могли использоваться звуки наряду с жестами и мимикой.

Если это действительно так, то знаки, которые оказывались полезными, входили в традицию. Со временем стало возможным создавать новые «ad hoc-знаки», основанные не на звуках окружающего мира, а на звуковой форме уже известных знаков. Сходства в звучании, естественно, ассоциировались со схожими значениями. Эта склонность к формированию таких ассоциаций сохраняется у людей и в наши дни (см. Гл. 1.2 и [Knight et al. (eds) 2000]).. Когда объем информации, передаваемой с помощью знаков, стал увеличиваться, должен был прийти момент, когда этих знаков стало больше, чем можно было запомнить и использовать сразу. В этот момент произошло нечто похожее на то, что происходит при креолизации пиджина (см. главу 1.4): совокупность знаков была упорядочена, так как новые участники языкового сообщества начали строить её на основе уже изученных ими отдельных фрагментов.

Способность тонко различать звуки на слух и в произношении сделала возможным появление «двойного членения». Вероятно, именно с этого момента можно говорить о человеческом языке в полном смысле этого слова.

Ещё один пример перехода от иконических знаков к символическим – это игра в «шарады». В этой игре участники показывают друг другу фразы только с помощью пантомимы, не используя буквы и звуки слов.

В начале игры пантомимические «обозначения» слов похожи на реальные, так как должны быть понятны без предварительной подготовки. Однако если какое-то слово встречается не впервые, для его демонстрации используются уже знакомые жесты. При этом действия становятся более скупыми – остаётся только то, что необходимо для понимания, что это то же самое слово.

Если состав участников игры остаётся неизменным, то уже после третьего или четвёртого повторения внешнее сходство между пантомимическим знаком и значением слова почти полностью исчезает.

Из всего вышесказанного следует важный вывод для сравнительного языкознания: такие вопросы, как происхождение знаков, возникновение социальных функций общения и выделение отдельных слов из «диффузного слова-предложения» [Маслов 1987, 188], не входят в сферу компетенции этой науки.

К моменту первой языковой дивергенции, то есть к самому раннему состоянию, которое можно реконструировать, уже должен был завершиться переход от «семиотических систем ad hoc» к языку, поддерживаемому традицией обучения и употребления речи. Этот язык использовался не только для общения с другими, но и для оформления мыслей в сознании говорящего или мыслящего субъекта. Поэтому при реконструкции праязыка, независимо от его древности, исследователь всегда будет иметь дело с языком, который принципиально похож на современные языки.

Чтобы узнать, как выглядели первые слова, мы можем обратиться к реконструкции праязыка (или нескольких праязыков) человечества. Однако, стоит отметить, что вопрос о том, был ли у человечества единый праязык или же существовало несколько праязыков (так называемая «проблема моногенеза/полигенеза»), не может быть однозначно решен с точки зрения лингвистики.

Даже если окажется, что все известные языки имеют общего предка (и этот праязык уже был языком Homo sapiens), то всегда остаётся вероятность, что остальные праязыки, которые возникли у Homo sapiens, вымерли, не оставив после себя известных нам потомков.

Чтобы доказать, что у человечества было несколько праязыков, необходимо представить реконструкции, которые не могут быть сведены друг к другу и относятся ко времени появления человека. Это означает, что мы должны убедиться в невозможности создания альтернативных реконструкций, которые можно было бы свести друг к другу. Кроме того, важно, чтобы существование этих праязыков не отстояло слишком далеко от эпохи появления человека. Иначе есть вероятность, что эти праязыки были родственны на более глубоком уровне, но мы не можем доказать их связь, поскольку близкие родственные языки, которые могли бы обеспечить промежуточную реконструкцию, не оставили после себя потомков. Это единственный случай, когда можно убедительно доказать отсутствие родства, поскольку в такой ситуации исключается возможность «родства на более глубоком уровне».

Реконструкция праязыка или праязыков человечества может быть выполнена через последовательное сравнение праязыков макросемей (или более древних генетических объединений). Однако на данный момент говорить об этом преждевременно, так как для многих макросемей не были выполнены реконструкции праязыков и не определены их связи друг с другом. Более того, многие уже существующие реконструкции не являются удовлетворительными. Тем не менее, работа в этом направлении уже ведётся.

Необходимо отметить, что в современном научном мире существует сомнение в существовании внешнего источника возникновения речи.

Глотогенез – это процесс зарождения языка. Существует несколько теорий глоттогенеза, например:

* Звуковая теория. Согласно этой теории, язык появляется сразу в вокально-звуковой форме. Вначале он был упрощённым, представляя собой междометия, выкрики или звукоподражания, а затем постепенно развился в речь со слогами.

* Жестовая теория. Согласно этой теории, язык возникает как набор жестов, который впоследствии преобразуется в речевой знак, обретая звуковое выражение.

**Божественная теория происхождения языка**

Согласно этой теории, язык был создан Богом или богами, а возможно, божественными мудрецами. Эта идея находит отражение в различных религиях.

Например, в индийских Ведах утверждается, что имена вещам дал Бог, а люди, хотя и воспользовались помощью одного из богов – вдохновителя красноречия и поэзии, установили сами имена.

В Библии говорится, что Бог наделил людей способностью к языку, которую они использовали для наименования вещей.

**Адам и Ева**

В авраамических религиях первые люди на Земле, сотворенные Богом и прародители человеческого рода, известны как Адам и Ева.

В Пятикнижии (Быт. 2—4) дается довольно подробное описание жизни первой человеческой пары. Основные сюжетные элементы включают в себя:

* создание Адама и Евы;

* искушение и грехопадение;

* изгнание из Эдема;

* последующее расселение людей по миру за пределами Эдемского сада.

**Сотворение человека Богом**

В Книге Бытие можно найти два параллельных повествования о сотворении мира и человека:

1. **Первый рассказ:** стихи 1:26—2:3

2. **Второй рассказ:** стихи 2:4—3:24

Согласно первому варианту (Быт. 1:26—29), прародители человечества – мужчина и женщина – были созданы Богом после того, как были сотворены птицы, рыбы и звери. В Библии говорится: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт. 1:26). Затем Бог создал человека по Своему образу, по образу Божию, сотворил его; мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1:27).

Во второй версии, Бог сначала сотворил мужчину, а затем райский сад и поселил в нём человека, чтобы тот стал садовником: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15).