Лучшее предложение

– Да ладно, не грусти ты! – ободряющим голосом сказал он, зная, как легко ей впасть в уныние, которое потом надолго могло её сковать.

Марьяна посмотрела серьезным взглядом, но тут же улыбнулась:

– А я и не грущу! – мечтательно проговорила она. – В нашем путешествии будет всё по-другому. Мы с тобой перенесемся в эпоху Античности! И ты станешь моим Аполлоном, а я – твоей Музой.

Прелестные губы слегка дрогнули, призывая к себе, и Витя с упоением к ним прильнул.

– Но Античность, насколько я понимаю, ведь ещё древнее! – вымолвил он, слегка опьяненный поцелуем.

– Древнее, но мне все равно ближе. В ней меньше этой средневековой угрюмости.

Немного задумалась.

– Вить, а ведь здесь можно снимать самый настоящий фильм! Какой-нибудь сказочный фильм про тридесятое царство.

– Над царством сгущалась тьма и…

– Ну, хватит, хватит! – капризным и одновременно трогательным голосом перебила она. – Говорю же тебе, Витя!

Но Витя и сам не знал, отчего его, как нарочно, так и подмывало сейчас испытывать её восприимчивую психику.

Они продвинулись дальше и, минуя заросли шиповника, наткнулись на запущенную клумбу. Среди доминирующих сорняков цвели розовые гладиолусы, одичавшие маргаритки и даже несколько кустов лилий. То тут, то там на клумбе оранжевыми огоньками скромно загорались бархатцы.

– Надо же! – оживилась Марьяна. – Похоже, цветы растут сами по себе. Здесь прямо сложилось настоящее цветочное сообщество! Цветы ведь как люди. Тоже могут дружить друг с другом или враждовать.

– Ты серьезно? – удивился Витя.

– Да. Посмотри на эти чахлые маргаритки, – сказала она, склонившись над цветами и проникаясь их терпким ароматом. – Соседство с лилиями им явно не на пользу. Лилии их душат. А бывает даже, что на клумбе вместе могут уживаться, а в вазе или в букете один цветок убивает другой. Нарциссы в два счета убьют тюльпаны, а затем и сами скоро увянут.

– Сколько ты знаешь про цветы, Марьяночка! Ты, оказывается, не только искусствовед, но ещё и самый настоящий флорист!

Иногда он говорил с ней, как с ребенком, отчасти копируя её по-детски наивную интонацию.

– Опять ты смеешься! Я ведь уже рассказывала. У моей мамы на даче столько разных цветов! Жаль только, что ты всё никак не доедешь, а то бы увидел такую красоту!

– Обязательно как-нибудь вместе приедем.

– В прошлом году у нас выросли огромные белые лилии. Как мы все ими любовались, наглядеться не могли. Но однажды приходим на участок, а цветов нет! Представляешь? Только увидела перекопанное место, сердце моё так и сжалось! Эх…

– Да, наш мир полон зла, – сочувственно произнес Витя. – И часто зло одерживает верх.

– Как же так?! Неправда! – воскликнула Марьяна. – Добро почти всегда побеждает зло!

– К сожалению, это только в сказках бывает, а в реальности всё намного печальнее. Когда даже близкие люди порой причиняют друг другу боль!

– Неужели всё так сложно? У нас же такого не будет?

Он увидел зарождающиеся в её глазах слезы.

«Какая у неё всё-таки хрупкая, чувствительная душа», – подумалось ему.

– Эх… – печально вздохнула девушка. – Я бы многое отдала за то, чтобы жить в другое время… Представлял ли ты себя когда-нибудь живущим, например, в девятнадцатом веке? Тогда люди были намного благороднее, чем сейчас.

– Ты думаешь, люди были другие?

– Постой, – насторожилась Марьяна. – Ты слышишь?

Молодые люди прислушались.

Из-за угла старинного здания, куда убегала тропинка, послышался протяжный женский дуэт. Это было настолько необычно и одновременно так естественно, что, казалось, одухотворяло вековые стены и переносило в прошлое.

Движимые любопытством, они пошли на звуки голосов и, повернув за угол, оказались в небольшом дворике. Его пространство ограничивалось с правой стороны монастырскими палатами, а с левой – угрюмым одноэтажным зданием, мрачность которого усугубляли решетки в узких, глубоко ушедших в стену окнах. На другом конце двора была лавка, на которой расположились несколько людей довольно сомнительной наружности. Чуть поодаль от лавки у крутой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж монастырских палат, стояли две юные девушки и разучивали церковные песнопения. Склонившись над подставкой с нотами, они временами прерывались и после каких-то пояснений, которые одна девушка давала другой, начинали петь вновь. Обе худенькие, в скромных платьицах, с косынками на головах, они напоминали двух серых птичек.

Молодые люди остановились на мгновение в нерешительности, а затем, поскольку отступать было уже поздно (один тип на лавочке так и вперился в них взглядом), неспешно пошли по двору.

– Очень мрачное место, – прошептала Марьяна, робко осматриваясь вокруг.

– Видишь эту лестницу? – заметил Витя. – Она как раз ведет в домовую церковь.

– А что в здании слева?

– Ну, – рассеянно ответил он, – тут располагается служба реабилитации пострадавших от сект, целителей и прочей нечисти. Я смотрю, у них даже вывеска появилась.

«Душепопечительный центр во имя Св. Иоанна Кронштадского» – гласила табличка у обитой железом входной двери.

– Одна моя знакомая проходила здесь реабилитацию.

– Какая знакомая? – насторожилась Марьяна.

– Потом расскажу.

– Нет, раз уж начал… – она не договорила и покосилась на дверь.

Оттуда послышались шаркающая поступь и кряхтение. Молодые люди едва успели отойти в сторону, как дверь отворилась и на крыльце появилась грузная женщина с одутловатым, раскрасневшимся лицом – то ли от недавних слез, то ли от пристрастия к выпивке.

– Вы к отцу Василию? – сиплым голосом спросила она у молодых людей.

Они отрицательно покачали головами.

– Он просил обождать пять минут, – продолжала женщина, не обращая внимания на ответ.

Затем, охая и вздыхая, поковыляла в сторону деревянной лестницы, что-то бормоча себе под нос. Её причитания растворились в звуках песнопений.

Душе моя, душе моя,
Восстани, что спиши?
Конец приближается, и имаши смутитися…

– Вить, а пойдем-ка, наверное, отсюда, – негромко, но очень настойчиво произнесла Марьяна, беря за руку своего спутника. – Мне здесь совсем не нравится.