Откуда берутся герои

– Что, Наставник?

– Гуси.

Коэл поёжился. Действительно, отождествить опасных, покрытых прочными костяными пластинами летающих стайных хищников с неуклюжей домашней птицей из того мира было непросто. Разве что издалека похожи.

– Наставник Ормий, скажи, Испытание всегда отправляет нас в один и тот же мир?

– Как правило. В мир двух Америк, Евразии, Африки и Австралии, но эпохи случайны. Случаи, когда Испытание направляло нас в иные миры, известны, но редки.

Зал Испытания был небольшим помещением, вырубленным в толще скалы. Вернее, считалось, что никто его не вырубал – зал был создан в миг Творения в том виде, в котором он и пребывает сейчас: с гладкими стенами, полом, из которого вырастает чаша Купели, составляющая с ним единое целое, и потолком неизвестной высоты. Неизвестной, потому что зал освещался только тусклым свечением пола, иные источники света, что магические, что обычные при входе гасли. В зал вела единственная очень длинная винтовая лестница той же природы. Правда, лестница не светились, и стоило им ступить на первые ступени, Коэл почтительно создал над их головами светляка. И сбился с шага, удивившись этому своему действию.

– Ты волшебник, Гарри… – пробормотал он тихо, правда Ормий всё равно услышал и понял по-своему.

– Многое может казаться тебе удивительным и далёким, но при этом очень понятным и близким. Прими этот парадокс. Ты пробыл в купели восемнадцать дней, и прекрасно помнишь себя перед погружением и всё, что случалось с тобой. Но также тебя, идущего на Испытание, от тебя же сегодняшнего отделяют многие множества оборотов[1 - Оборотом в мире Сердца именуется год. Он состоит из десяти звездней, разделённых по сезонам: три верхних (лето), два закатных (осень), три нижних (зима) и два восходных (весна). В одном звездне пять пятериков, пятерик состоит из пяти дней. Пятерики одного звездня имеют названия в порядке очерёдности: покойный, тварный, сердечный, вольный, крахов. Календарные даты не используются, как и названия месяцев. Например, начало оборота, которое по земному календарю приходилось бы на 16 июля, в мире Сердца приходится на третий день сердечного пятерика второго верхнего звездня. Громоздко? Может быть. Но зато очень удобно, если, как большая часть населения, умеешь считать только до пяти.Можно, кончено, упрекнуть местных обитателей в недостатке фантазии, но при этом нелишне вспомнить, что September, October, November и December – это буквально «седьмой», «восьмой», «девятый» и «десятый» на латыни – потерявшие своё законное место благодаря Юлию Цезарю месяцы, для названия которых даже у древних римлян не нашлось подходящего бога или императора.] той, другой жизни, которую ты помнишь не менее ясно. Ты свыкнешься с этим, к тому же воспоминания о другой жизни скоро поблекнут, – речь Ормия лилась размеренно, в такт неторопливым шагам. Он не пытался вести счёт тому, сколько раз он уже спускался и поднимался по этой лестнице и сколько раз повторял эти слова.

– И напомню тебе, что обсуждать пережитое не принято. Не сожалей о тех, кто остался там, о делах, которые не были завершены, не гордись успехами и не горюй о неудачах. Настоящая жизнь здесь, как и настоящий ты. Случившееся на Испытании – сон, видение, из которого надлежит извлечь пользу. Воспринимай это так.

– Я понимаю, Наставник, – ступеньки монотонно одна за другой ложились под ноги, эскалатор бы сюда… – Наставник, если вести речь о пользе, то как быть с достижениями того мира? Я столько всего помню! Понимаю, другой мир, другие люди, но это же результат развития целой огромной цивилизации. Но у нас не принято это даже обсуждать.

– Ты был учёным или ремесленником? Намерен воспроизвести здесь виденные тобой чудеса? – спокойные участливые интонации Ормия дополнились мягкой иронией.

– Ммм… Нет. Я был юристом, судебным защитником. Но на уровне концепций… – Коэл и сам прекрасно понимал, что концептуальное знание о том, что атомные электростанции – возможны, электрификацию монастыря, например, не приблизит никак, но сдаваться так сразу тоже не хотелось, – Есть же, к примеру, даже при моём уровне эрудиции реализуемые инженерные решения, способные увеличить ту же производительность труда, улучшить уровень жизни…

Ормий остановился и с улыбкой, чуть клонив голову на бок, смотрел на собеседника.

– Не перестаю и не перестану поражаться переменам в испытанных. Послушай себя, Коэл: «реализуемые инженерные решения», «производительность труда»… Вчера ли предложения длиннее пяти слов вызывали у тебя сложности? Если это были, конечно, не зазубренные строки наставлений, на память-то ты не жаловался. Воистину, велик Создатель, и велик его дар нам. Не морщись, я не стану давить на тебя догматами или авторитетом. В каком веке проходило твоё испытание?

– Двадцать первый, первая четверть.

– Замечательно. Я был испытан в конце двадцать второго, так что мне несложно представить те достижения, что ты хотел бы перенести к нам, в нашу реальность. Так вот, дело не только в том, что нельзя взять и создать летающую повозку без научной базы и развитых производств. Ты же не думаешь, что никто из многих и многих поколений служителей не желал того же, что и ты сейчас? Дело же в том, что воссоздавать что-либо у нас или нерационально, или попросту невозможно. Напомню ещё раз о гусях. Что не так с ними?

– Не так с гусями? Всё не так, они другие. Строение тела схоже, полёт, но они другие. При чём здесь это?

– Именно при том, что они – другие. Другие гуси, другая биология, другие химические элементы, иначе взаимодействующие друг с другом, другие физические константы – попытки исследования предпринимались. Не думай, что Орден наложил какой-то запрет, вовсе нет. Просто это лишено смысла. Трата времени, не более того. Были энтузиасты, что всё же сумели разработать, казалось бы, полный аналог того же взрывавшегося порошка из наших веществ, хотя это и был немалый скандал: что мы точно не должны делать, так это создавать новое оружие. Но наш аналог не взрывался, только быстро сгорал. Что могли, мы уже переняли: чеканка монет известного веса вместо расчётов кусочками разных материалов, в строительстве мостов многое заимствовано, булавки с замочком… Сложно упомнить всё, это длительный процесс. Водяное колесо изобрели самостоятельно, оно активно используется, ты должен знать.

– Паровой движитель…

– Прекрасное изобретение, легко повторяемое, могло бы принести много пользы. Но! По сравнению с тем миром наш – очень молод. У нас попросту нет запасов ископаемого топлива, чтобы сжигать его в бесчисленных печах. А если некий энтузиаст станет переводить леса на дрова в больших масштабах…

– Ему придётся очень быстро бежать.

– Именно, причём лучше сразу в Крах, в других местах рано или поздно его достанут. И Создатель даровал нам магию, это очень важный фактор. Нам не нужно заменять молотобойцев паровым молотом, мы поставим голема. Или же наложим чары на сам молот.

– Зачарование дорого и мало кому доступно.

– Как и немагическая механизация была бы дорога и доступна немногим. Мне кажется или ты споришь уже по инерции?

– Наверное… да. В голове сумбур, мне многое нужно обдумать, – в голове действительно был сумбур, ещё была и некоторая обида от невозможности осчастливить всех и сразу.

– Хорошо. Хорошо, я действительно рад тому, что ты избавлен от скоропалительных суждений. Это важное качество, испытанный Коэл.

– Послушник я… Да, что из себя представляет церемония посвящения в ранг испытанного? Боюсь, я не могу ничего об этом вспомнить из наставлений.

– Церемония? – Ормий издал добродушный смешок, – Взгляни на свою ладонь.

Коэл раскрыл правую ладонь. Татуировка священного знака Звезды, которую контуром наметили на ней при его присоединении к Ордену, сейчас была полностью «залита» тёмно-фиолетовым цветом без малейшего просвета чистой кожи.

– Создатель не нуждается в церемониях, испытанный Коэл. Только в делах.

В какой-то момент лестница кончилась, как и этот сложный разговор-лекция. Наставник на прощание ещё раз напомнил про нежелательность рассказов о том, что было на Испытании, но, если будет совсем невмоготу, разрешил обратиться к нему.

Глава 1: Коэл. Ч 2. Вчера и сегодня

Коэл добрёл до своей кельи и рухнул на матрац. Хотя, какая это к крахам келья? Небольшая уютная комната на одного с удобной кроватью, рабочим местом, одёжным сундуком и небольшим стеллажом с книгами. Большое витражное окно, свежая циновка на дощатом полу, правда, удобства в коридоре, но никакой аскезы нет и в помине. А должна вообще быть эта аскеза? Коэл совершенно запутался. Да, он жил сейчас в монастыре, но ИХ монастырь не был местом затворничества, ухода от мира или, опять же, аскезы. Скорее, это школа и административный центр. Никаких дурацких обетов молчания, ограничений в еде или тем более безбрачия. Так какой монастырь – правильный?! Всё это нужно переварить, но сперва – спать…

Снилось дурацкое. Будто идёт он по длинному-длинному коридору со старыми линолеумными полами, вокруг куча невнятных людей. они чем-то заняты. Но разглядеть их не получается, так силуэты одни. А потом оказывается в зале суда с мебелью, которая помнит, наверное, ещё Андропова. В клетке из рабицы сидит неприятный мордатый мужик и рассказывает со скукой в голосе, что в момент ДТП, повлёкшего смерть пешехода, за рулём транспортного средства находился не он, а его помощник, который ехал за хлебом в Марьино, но и помощника там тоже не было, потому что машина утром была угнана неизвестными, вот заявление об угоне… За прокурора и за адвоката одновременно выступал тощий тип в фуражке и блестящих сапогах, но без погон. Он постоянно перебегал с места на место, говорил: «Заявляю ходатайство!», и снова перебегал. На стене висел здоровенный герб с двуглавым гусем: одна голова нормальная, с зубами в узкой пасти, а вторая – какая-то неприятно гладкая, с глупым плоским оранжевым клювом. Судья дремала в кресле, а потом вдруг очнулась, хлопнула папкой с делом по столу и громко провозгласила: «Именем городского округа Карнсдэйл!» Потом ненадолго замерла и продолжила уже, монотонно бубня под нос: «Суд в составе меня решил: от решения воздержаться, подсудимого строго отругать без занесения. Потерпевшему за несанкционированное покидание могилы назначить штраф в размере…» Внезапно Коэл понял, что очень сердит, и, перебив судью, закричал: «Да горите вы все!», при этом как-то по-особому махнув рукой. Тут же в центре зала с рёвом возник перевитый фиолетовыми сполохами столб пламени и, быстро раздавшись в стороны, всё поглотил.

Коэл проснулся, темнота была непроглядная, а в голове крутилось, что заклинание классное, жаль, не по силам. На всякий случай он постарался в деталях вспомнить и запомнить положение рук при произнесении и заснул уже без сновидений.

Завтрак и утренние занятия по боевой подготовке он благополучно проспал. Боевая подготовка у священников, Шаолинь что ли какой-то… Соберись! Коэл мысленно дал себе подзатыльник. Телесная крепость важна. И никто не делает из них великих бойцов, но в служении есть место не только наставлениям, утешению и целительским практикам. Сердце полно опасностей, не зря Создателям ниспослана и разрушительная магия тоже. Умение оборонить себя и тех, кто нуждается в защите, умение не теряться в бою и уместно применять заклинания, даже сходясь в рукопашной – всё это жизненно необходимо. А ещё священники судьями выступают, вот уж где добрая ирония. Правда, для этого нужно ранг умудрённого получить. Коэл встряхнулся и, натянув штаны и сандалии, отправился на пробежку.

Каменные плиты набережной привычно ложились под ноги. Сложенные из светло-коричневого камня монастырские постройки теснились на высоком полуострове, далеко выдающимся за береговую линию Мраморного озера. Своё название озеро получило из-за того, что его скальное дно было буквально изрезано сетью крупных и мелких трещин, вполне видимых сквозь толщу потрясающе чистой воды. Так что сравнение поверхности озера с плитой полированного мрамора напрашивалось само собой. При этом мрамора как такового в окрестностях озера не было в помине. Коэл попытался было сравнить размеры Мраморного с Байкалом или Ладожским, но быстро оставил попытки – все озёра были большими, а дальше пусть географы какие-нибудь разбираются.

Коэл бежал, пока от усталости не начало сводить икры, а горячее дыхание уже готовилось разорвать лёгкие. Не останавливаясь он представил собственную спотыкающуюся потную фигуру, со всхлипом втянул воздух и, стараясь как можно чётче выговорить слова, произнёс: «Тебе говорю, исцелись!» По телу прошла горячая волна, убирая спазмы и болезненную одышку, правда усталость натруженных мышц никуда не делась. Заклинание получилось с первого раза и эффект был ощутимо сильнее, чем раньше.

Не давая себе передышки и не прекращая бега, он призвал на ладони маленький лепесток огня. Этот трюк мог провернуть любой, кто имел маломальский талант к магии[2 - Магический талант – врождённая или приобретённая с помощью ритуальных практик способность искры разумного существа улавливать и преобразовывать любые виды энергии (в том числе тепло окружающей среды и энергию, получаемую организмом от расщепления пищи) в личную магическую энергию и запасать её.Искра – это частица Создателя, которая есть в каждом живом существе. Искра цветка ничтожно мала, искра разумного – куда значительнее. Искры новорождённых в рамках одного вида равны, но преодоление жизненных испытаний и трудностей делает искру ярче. После смерти носителя искра возвращается к Создателю. Существует множество версий о посмертии, но ни одну из них Орден Мира не поддерживает, поскольку никакой информацией по этому поводу не располагает.], ему и учиться-то было не нужно. Вот дальнейшее требовало предрасположенности, знаний и долгой тренировки.

Коэл волевым усилием переместил огонь на ноготь безымянного пальца и прижал его сверху подушечкой большого пальца – как будто косточку вишни держал. А заnем скороговоркой произнёс на выдохе: «Летибыстроогоньмой!», и щелчком отправил огонёк в полёт в сторону безмятежного озера. Окутавшись фиолетовым свечением, огонёк пулей полетел в цель, мгновенно увеличившись до размера кулака. Коэл полюбовался на облако пара, взметнувшееся в месте попадания снаряда в воду, остановился и один за другим запустил ещё четыре – на дальность.

Удовлетворившись результатом, он снова создал маленький огонёк, затем свёл раскрытые ладони основаниями друг к другу, направив их от себя и широко растопырив пальцы, и стал зачитывать более длинную словесную формулу. По мере произнесения заклинания огонёк разгорался всё больше и больше, пока из рук не выплеснулась мощная струя пламени длиной метров пять. Коэл разворачивая сложенные кисти поводил струёй из стороны в сторону и через десяток вздохов, когда руки начали подрагивать от напряжения, развёл их, после чего пламя тут же пропало. И принялся затаптывать случайно подожжённую траву – над точностью применения надо будет хорошенько поработать. До Испытания Коэл не мог удерживать факел, тот вспыхивал и сразу гас, да и был в три раза короче. А теперь, вот – человек-огнемёт, полезный в драке, своих бы не пожечь…

В целом очень довольный он развернулся и потрусил в сторону келий послушников. Он не знал, сколько ещё ему оставалось там квартировать, но вряд ли долго. Справиться о назначении ему предстояло на следующий день, потом короткие сборы и путешествие к месту службы. Конечно, была надежда, что его отправят поближе к родным местам, но надежда слабая – нужда в служителях Ордена была всегда, и где она окажется острее, туда и направят. Шесть оборотов он жил при монастыре: учился, тренировался, проникался важностью миссии Ордена, лишь дважды за это время родители сумели собрать средства и навестить его. Много это или мало – сложно судить. Подростков с редко встречающимся талантом к магии собирали со всех обитаемых земель, большинство, покидая родной дом, покидали его навсегда. Родители, мама… Вернее, получается, что две мамы, одинаково любимые. И если возможность видеться с семьёй здесь ещё существовала: подкопит денег, получит отпуск, то с теми, кто остался в том мире, он не встретится больше никогда. Хорошо, что детей не завёл. Наверное… Невесёлые мысли, совсем невесёлые.

Ориентироваться в лабиринте монастырских переходов Коэл учился долго и был уверен, что не узнал и малой части. Их учили, что история монастыря насчитывает пять тысяч семьсот лет, практически с сотворения Миров. И за это время здания на полуострове строили, перестраивали, соединяли наземными и подземными переходами, объединяли и разделяли, сносили и строили заново бесчисленное количество раз. Среди обучающихся ходило множество как смешных, так и трагических историй, которые начинались одинаково: «Заблудился однажды молодой послушник…»

Среди обучающихся… мда. Коэл остановился в каком-то коридоре и прижался разгорячённым лбом к каменной стене. А он ведь ни разу про них и не вспомнил до этого момента. Соученики, друзья… Ведь друзей-то по большому счёту у него и не было. Это в том мире он был умненьким не по годам ребёнком, по этому поводу ему и от учителей ощутимо доставалось: от одних – внимания и похвалы, от других – попыток откровенно загнобить. И поколачивали его не раз за излишнюю самостоятельность, уже не учителя, естественно. Но вот друзья – были, и ещё больше было приятелей. А вот в этой, настоящей жизни был он в социальном плане довольно-таки туповат. Не до такой степени, чтобы в свои девятнадцать остаться девственником, хотя и это не отнести к его собственной заслуге…

Создатель всеблагой, у нас же монастырь без разделения полов! И никаких табу, связанных с половой жизнью. И при этом, интерес к этой самой половой жизни куда меньше, чем в том мире. Может потому что то, что не запрещено и не стыдно, не так интересно, может из-за того, что всех в обязательном порядке обучали медицине, а может быть и чарами какими-то их пыл остужали. Гадать можно долго.

Коэл и не гадал. Он стоял и перебирал в памяти своих соучеников, их лица, разговоры, поступки. Находил множество упущенных им возможностей узнать этих людей лучше, стать им ближе. Как-то он жил… пусто. Не интересовался ничем и никем, разве что магией, да и то как-то по-детски: «Ух ты, фонарик!» Учился потому что «так надо», ел, спал, зубрил. Тоска…

С удивлением Коэл понял, что не может даже приблизительно понять, сколько вообще народа обучается в монастыре, сколько из них отправляется на Испытание и сколько отказывается. И каков процент, хм, отсева. Потому что не интересовался, стыдобина. И сам-то согласился просто потому что сил магических должно было прибавиться. А про сакральный смысл Испытания, его значение в контексте служения он мог бы зачитать на память всю немаленькую главу из наставлений, но при этом засыпаться на любом простом вопросе на понимание зачитанного. Риска тоже не понимал, хотя вот сейчас вспомнилось, что непосредственно перед его спуском к Купели, снизу двое служителей практически вынесли девушку, пускающую носом пузыри и бормочущую какую-то околесицу. Даже неясно, что хуже: когда Купель исторгает мёртвое тело, или вот так, ведь это безумие – навсегда.

Но Коэлу тогда было норм. А сейчас было стыдно вспоминать себя «вчерашнего». И ещё – всё-таки странно вспоминать себя спустя тридцать с медяками оборотов.

«Прими этот парадокс», – говорил Ормий, – «Ты свыкнешься с этим», – говорил Ормий. Интересно, как скоро самому Ормию удалось свыкнуться и принять? А если бы оборотов было бы пятьдесят, семьдесят – было бы легче или сложнее? Помоги, Создатель, о чём я думаю… Кстати, интересно, а тот мир тоже он создал, или…

На попытке сравнительного религиоведения Коэл себя одёрнул. О чём точно стоило забыть, и забыть поскорее, так это о религиях того мира – запутанных и жестоких легендах, щедро замешанных на людском властолюбии и иных пороках, на слабости и страхе неизвестности.