Алгоритмы, или Ошибка в коде. Концептуальная фантазия

– Гм… Да ведь других нет? 

– Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвел тридцать наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствовали себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать «Правду», теряли в весе.

Михаил Булгаков

Глава 1. Зазеркалье. 6 августа 1982 года

Случается, что, желая спрятать вещь, снимают доску со стола или другой подобной мебели, выдалбливают в ножке углубление, прячут туда вещь и помещают доску на старое место. Для той же цели служат иногда ножки кроватей.

Эдгар А. По

Нет, снова не получилось… Отбросив очередную железку, Программист вздохнул и устало закрыл глаза. Битых полчаса он сидел на подоконнике в парадной своего дома, пытаясь вспомнить, куда мог подеваться ключ от его питерской квартиры. Все карманы стареньких джинсов были проверены по несколько раз. На подоконнике лежали пропуск в КБ, мятый рубль и остатки мелочи. Он тщательно исследовал даже кроссовки, заглядывая под стельки. Пару раз, на всякий случай, он вытряхивал носки, но…

Материализовать дубликат ключа по памяти ему тоже не удалось. Там же, на подоконнике, лежала небольшая горстка металлических изделий, напоминавших игрушечный металлолом. Искорёженные кусочки неизвестно какого металла походили на что угодно, но только не на ключ от его квартиры. А ведь ключ-то был самый банальный – обычный «английский», с двумя бороздочками. И расположение зубчиков, и бороздочки Программист помнил до мельчайших подробностей, но нелепые подобия дверных ключей, получившихся в результате материализации, выглядели настолько халтурно, что он даже не пытался вставлять их в скважину.

Прижавшись спиной к прохладным кирпичам оконного проёма, Программист изо всех напрягал память, пытаясь припомнить основные законы объектной материализации, которые он изучал в институте.

С визуализацией у него никогда особых проблем не возникало. Визуальные образы, созданные его юношеской фантазией, частенько пугали молоденьких сотрудниц вычислительного центра своей озорной непредсказуемостью. Но с обматом – объектной материализацией – у него всегда были трудности. В конце концов он научился создавать более или менее пристойные материальные копии вещественных объектов, но с тех пор прошло много времени и многое позабылось.

Да и визуализировал Программист давно, только в первые месяцы после перехода на новую работу, когда возникала необходимость быстренько слепить трёхмерный макет ракеты или самолёта. А после того, как его отца, немолодого уже человека, чуть ли не до инфаркта напугал маленький гномик, которого он визуализировал специально для младшего братишки, Программист клятвенно пообещал родителям пощадить их психику и «ерундой» больше не заниматься. Словом, почти все его и без того не слишком блестящие магические навыки безнадёжно ослабли.

Из открытого окна дома напротив донеслись фортепьянные аккорды. «Похоже, у Фагота снова сейшн, – поглядев на часы, подумал Программист. – Может, и Полуэкт там?»

Долговязый молодой оболтус по прозвищу Фагот, живший по соседству через двор, учился в «бонче», институте связи имени Бонч-Бруевича, вместе с Полуэктом, младшим братом Программиста. Родители Фагота, оставив старую квартиру в центре на попечение любимого отпрыска, переехали в один из ленинградских спальных районов, неосмотрительно решив, что мальчик должен жить самостоятельно. «Мальчик», воспользовавшись предоставленной свободой, первым делом превратил квартиру в общагу. Одну из комнат он стал сдавать студентам консерватории, и «студия Фагота», – так окрестили квартиру соседи, потихоньку сделалась неофициальным филиалом ленинградской консерватории имени Римского-Корсакова.

Старенькая квартира стала к себе притягивать музыкантов – как профессионалов, так и любителей современной музыки, и действительно постепенно превратилась в музыкальную студию, своеобразный клуб по интересам. Её жильцы со своими многочисленными гостями время от времени напоминали соседям, что рок-н-ролл жив.

Соседи, естественно, были против, но несколько лет упорных сражений с общественными, комсомольскими и государственными структурами закончились тем, что молодые ребята получили официальный статус, но с рядом ограничений, среди которых было три обязательных условия. Первое: отсутствие жалоб жильцов, второе: чистота в подъезде и третье: запрет на употребление спиртных напитков во время клубных посиделок, называемых «квартирниками».

Такие концерты, во избежание нарушения первого условия, как правило, проходили по будням и заканчивались ближе к вечеру. К сожалению Программиста, третье условие практически не выполнялось, хотя иногда после таких тусовок младший брат возвращался домой трезвым.

Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил…

Характерный голос исполнителя Программист узнал сразу. Брат ему все уши прожужжал, рассказывая о том, что в начале августа в Ленинград должен приехать сам Андрей Макаревич – руководитель новомодного ВИА «Машина времени». Он обещал посетить их клуб на улице Рубинштейна. Младший брат всячески подчёркивал неординарность предстоящей тусовки, но Программист в своей очередной командировке, конечно же, забыл про такое важное событие. «Полуэкт наверняка там! Иное просто исключено», – решил он, обрадовавшись своей догадке.

И я хотел идти куда попало, закрыть свой дом и не найти ключа…

Программист улыбнулся и пожал плечами. Да, ключ он тоже где-то посеял, но у него есть запасной. Правда, он находится где-то в квартире… Нужно только в эту самую квартиру попасть. Ключ от квартиры, где лежит дубликат ключа от этой же квартиры, был утерян, и оставалась одна надежда – на брата.

Программист стал раскладывать по карманам деньги и пропуск, размышляя, что делать с пригоршней бракованных ключей. Вспомнив простейшее заклинание, он размахнулся и зашвырнул их через окно, щёлкнув при этом пальцами. Кусочки металла, превратившись на лету в разноцветных бабочек, бесшумно разлетелись в разные стороны и исчезли, подхваченные августовским ветерком. «Экологичненько так получилось», – подумал, улыбнувшись, Программист.

Удовлетворённый хоть таким результатом, он накинул на плечо свою дорожную сумку и спустился во двор. Посидев на скамейке рядом с доминошниками и дождавшись, когда стихнут последние аккорды слегка расстроенного рояля, он торопливо проследовал к соседнему дому, зашёл в подъезд и позвонил в дверь.

Дверь приоткрылась, и оттуда высунулся сердитый Фагот. По его решительному виду было понятно, что он готов дать отпор любому, кто посмеет выразить недовольство шумным сборищем.

– Алекс! – румяное лицо Фагота, подёрнутое юношеским пушком, облегчённо растянулось в благодушной улыбке. – Вэлкам! Сегодня сам Макаревич лабает, заходи, – Фагот вежливо посторонился, освобождая проход в квартиру.

– Да нет… Как-то неудобно… Я только с командировки… Как-нибудь в другой раз, – неуверенно сказал Программист. Треньканье гитар, звон стаканов, смех и весёлый шум говорили о том, что гости уже давно нарушили третье условие. – Пол у тебя?

– Здесь, конечно. Да заходи же, тут прикольно!

– Нет, спасибо, – Программист решительно тряхнул головой. – Позови его, пусть выйдет на секунду.

Родители в своё время посчитали, что их младшему сыну вместо музыкальной школы лучше заниматься шахматами, и Полуэкт остался без музыкального образования. Но в старших классах он страстно увлёкся рок-музыкой и даже поигрывал сначала в школьном, а потом и в институтском ВИА.

Как и большинство приличных рок-музыкантов того времени, Полуэкт носил длинные волосы. А ещё он пытался отрастить усы. Усы росли очень плохо, и Пол Ковалёв время от времени их сбривал. Сегодня он был без усов, в шикарной футболке с какой-то англоязычной надписью и в крутых, потёртых особым образом расклешённых джинсах. На выход в мир он обычно надевал круглые, тёмные, как у кота Базилио, солнцезащитные очки.

– Какие люди! Надолго? – взлянув поверх очков на брата, спросил Полуэкт.

– Нет, не волнуйся. Завтра снова укачу. Выручай, брат, не могу попасть в квартиру, ключ где-то посеял…

Получив ключ и унылые уверения младшего брата в том, что тот не будет злоупотреблять пивом, а тем более, смешивать его с портвейном, Программист наконец-то оказался дома. Первым делом он настежь раскрыл все окна, впустив вместе с тёплым летним воздухом ритмичные звуки ударных и электрогитары, доносившиеся из фаготовой студии. Программист улыбнулся, представляя, как сейчас радуется Полуэкт.

В одно из окон гостиной влетела большая муха. Пометавшись по комнате, она вылетела в прихожую и уселась на плакат «Роллинг Стоунз», гордость братовой коллекции. Программисту не очень нравились «Роллинг Стоунз», но ещё больше он не любил мух. Первой же его мыслью было выгнать насекомое из квартиры. Но вспомнив, что со вчерашнего вечера у него во рту не было ни крошки, Программист решил сначала подкрепиться. Пошарив в кухонном шкафу, он обнаружил там полпачки печенья «К чаю». Жуя на ходу, он понёс остатки печенья в свою комнату. Муха последовала за ним. «Фиг тебе, а не печенье!» – раздражённо подумал Программист, отмахиваясь на ходу от мухи.

Беспорядок, царивший на рабочем столе Программиста, только на первый взгляд казался беспорядком. На самом деле каждая вещь, находившаяся там, представляла собой часть понятной только хозяину комнаты Системы. Переставлять с места на место предметы, перекладывать бумажки и прикасаться к проводам, которые длинными, сплетёнными в разноцветные жгуты, гирляндами спускались к столу, было категорически запрещено всем посетителям комнаты. Даже технически грамотному младшему брату позволялось далеко не всё.

На одной из таких гирлянд, на проводе с «крокодильчиком» от осциллографа болталась записка. На бледно-бежевой выцветшей картонке, перфокарте от ЭВМ, чёрным полуисписанным фломастером было нацарапано: «Я у Фагота. Борщ и котлеты в холодильнике. Шутка».

Программист, улыбнувшись, пошарил рукой под столом и щёлкнул тумблером, удовлетворённо про себя отметив ровное гудение стабилизатора напряжения. После этого он включил полуразобранный телевизор «Юность», который тут же зашипел.

– Ну что, малыш? Не знаю, как ты, а я соскучился. Я тут кое-что придумал для разминки твоих мозгов. – Программист обращался вовсе не к телевизору, а к своей маленькой домашней электронно-вычислительной машине, которую он ласково называл «малышом». Малыш был мальчиком, точнее, мужчиной – официально Программист его называл Зэт Икс Синклером. – Но только потом. Сейчас, с твоего разрешения, я посмотрю телик.

Отставив в сторону небольшую клавиатуру с разноцветными надписями, Программист подключил антенну к «Юности», служившей дисплеем для Синклера. Телевизионное шипение прекратилось, но любопытная муха, которая уже успела несколько раз обследовать всю комнату, зажужжала Программисту прямо в ухо.

– Да что же это такое?! Изыди, дрозофила несчастная! – воскликнул Программист, попытавшись смахнуть назойливое насекомое. Мухе снова удалось увернуться, и она уселась на фотографию Полины, его любимой женщины, которой он недавно сделал предложение.

– Ах ты ж сволочь! – вырвалось у Программиста.

Такой наглости он стерпеть не мог. Взяв с полочки газету, он стал гонять обнаглевшую муху, пытаясь выгнать её в окно. Та жужжала, как мультяшный штурмовик, лихо выписывая крутые виражи, но в окно упорно не вылетала. Обезумевшее насекомое умудрялось всё время попадать в закрытую, а не открытую половину оконной рамы и начинало биться о стекло в паническом ужасе.

«Хитрая, зараза, – подумал Программист. – Не может быть муха такой тупой. Чувствует, что я не собираюсь её убивать, вот и притворяется».

В конце концов муха уселась на висевшую на стене старую отцовскую «луначарку», семиструнную гитару фабрики музыкальных инструментов им. Луначарского, переделанную младшим братом в шестиструнку.

«Вот паразитка. Знает, где её не тронут», – вздохнул Программист. С чувством полнейшей неудовлетворённости он отложил газету и уселся в кресло смотреть телевизор.

По первому каналу шло «Международное обозрение». Ведущий рассказывал об очередных опасных ядерных испытаниях, чуть ли не еженедельно проводимых в штате Невада. О наших успешных испытаниях в Семипалатинске он говорил совершенно с другой интонацией.

По второму каналу шёл «Сельский час». Бравый председатель колхоза убеждал корреспондента, что недавно принятая Продовольственная программа позволит решить многие проблемы как в сёлах, так и в городах нашей бескрайней страны. Разработанная по инициативе нового члена Политбюро Михаила Горбачёва программа должна волшебным образом наполнить разнообразной и вкусной едой прилавки магазинов.

«Ещё один программист-визуализатор», – усмехнулся про себя Программист. Он выключил телевизор и взял отложенную газету.

Это был вчерашний номер «Ленинградской правды». Пробежав несколько передовиц, посвящённых трудовым и политическим будням советского народа, он наткнулся на статью, которая была примечательна тем, что её автором являлся школьный друг Программиста Никита Голубев. Он работал в журнале «Звезда Невы» и публиковался в разных изданиях под псевдонимом Ник Голуб. Популярного питерского журналиста многочисленные приятели называли Никитосом.

Ник Голуб написал ответ на очередной антисоветский выпад известного французского славяниста-советолога, своего тёзки Никиты Струве, опубликовавшего в одном из западных журналов статью «Советский человек, 60 лет спустя». В свойственной ему ироничной манере Никитос блестяще развенчивал беспочвенные доказательства бездуховности «хомо советикуса», убедительно доказывая читателям, что наш человек, в отличие от западного обывателя, наоборот, является человеком трезвомыслящим, высоконравственным, словом, всесторонне развитой и гармоничной личностью. А то, что пишут о нас на Западе, – клевета и ложь. В «Ленинградской правде» от 5 августа 1982 года была опубликована первая часть его разгромной статьи, а окончание должно было выйти в сегодняшнем номере.

Программист улыбнулся, представляя веселого балагура и повесу Никитоса в образе гневного обличителя капиталистического строя. Клевета француза на Советский Союз была очевидной, однако и заказной характер ответной статьи не вызывал у Программиста никаких сомнений. Принимающий участие в политических дискуссиях, проходящих здесь, в квартире по улице Рубинштейна, Никитос всегда отличался скептическим отношением к коммунистической идее, несмотря на то, что вырос в семье известного партийного деятеля.