Алгоритмы, или Ошибка в коде. Концептуальная фантазия

Однажды вернувшись домой после недельного отсутствия, Программист обнаружил в квартире не только гору немытой посуды и пустых пивных бутылок, но и двух незнакомых девиц, которые тут же куда-то свинтили. Журналист на ходу сочинил историю о том, как он пожалел своих редакционных переводчиц, опоздавших на электричку, а гостеприимный Студент просто пустил их переночевать. Программист тогда имел серьёзный разговор с младшим братом, и они решили, что спиртное в их квартире будет появляться только в крайних, исключительных случаях.

Поводом для сегодняшней встречи послужило недавнее назначение Журналиста на должность заместителя редактора журнала и успешная защита Психологом кандидатской. Его жена испекла по такому случаю большой пирог.

Программист вышел на кухню, достал из шкафа небольшую турку и налил в неё воды.

– Кто будет кофе? А может, кому-то ещё чайку налить? – громко спросил он друзей.

– А у тебя коньяк есть? – оторвался от шахмат Журналист.

– Конья-я-як? – донеслось из кухни. – Коньяк чемпиона мира по шахматам, Алёхина, чуть не сгубил, а тебе, Никитос, даже несмотря на все твои безусловные, в том числе и шахматные, таланты, до Александра Алёхина, ой как далеко. Ну и какой тебе коньяк?

– Любой. Мне в кофе, – Журналист не понял или сделал вид, что не понял приятеля. – Мой истощённый организм требует допинга.

– А мне ещё чайку, если можно, – громко сказал Психолог и, добавил, обращаясь к Журналисту: – А ты, коллега, напрасно считаешь, что это твой организм требует коньяка для допинга. Это ты сам его приучил.

– Жизнь приучила, – уточнил Журналист. Он встал из-за стола, на глазах теряя интерес к почти безнадежно проигранной партии. – Может, это мой глубокий внутренний мир нуждается в капле коньяка для душевного равновесия? Я достаточно язвителен, Псих?

Психолог, улыбнувшись, кивнул.

– В меру.

Психолог

Психолога, их старого школьного приятеля, Журналист в шутку характеризовал как «занудное хранилище интеллекта». Захар родился в небольшом селе на границе Украины с Белоруссией в семье простых сельских тружеников.

Маленький мальчик постоянно ставил взрослых в тупик своими необычными вопросами, особенно на божественную тему. Ни отец, ни мать не могли ему толком объяснить, почему принято говорить «до нашей эры»? До чьей – «нашей»? Неужели до рождения Иисуса Христа была чужая эра? А после того, как родители в пятилетнем возрасте надумали его покрестить, он завалил их новой порцией вопросов. Он не понимал, для чего младенцев в церкви окунают в воду? Ведь если они при этом плачут, то, значит, им это не нравится, выходит – их крестят силой? А зачем? Если все люди – Божьи дети, то почему крещёных детей Бог любит больше? И какая принципиальная разница между крещённой в детстве матерью и некрещёным отцом? И почему одни люди верят в Бога, другие верят в Аллаха, а третьи – вообще ни во что не верят, но на всякий случай крестятся? Не добившись вразумительных ответов от родителей, он начал искать их в школьных учебниках. Но когда и там он их не нашёл, его стал мучить вопрос: почему всесильный Бог, создавший всё на свете, не может чудесным образом создать простой и понятный даже школьнику учебник «от Бога» и дарить его каждому ребёнку в день рождения персонально? Почему, как в школе, нет учебника, например, «Твоя жизнь. Восьмой год обучения» и задачника с ответами в конце?

Когда его мать умерла, отец вместе с маленьким сыном переехал к своей сестре в Ленинград и женился там второй раз. Новая мама, работавшая экскурсоводом в Петергофе, серьёзно взялась за гуманитарное образование приёмного сына, и вопрос, куда поступать после окончания школы, само собой, не поднимался. Однако сразу поступить не удалось, и Захар для начала отправился в армию.

После армии он женился на своей бывшей однокласснице Марине. Затем у них родилась первая дочь, а спустя несколько лет – вторая. Захар Сидоренко был кандидатом психологических наук, доцентом престижного ленинградского вуза. А кроме того – отличным мужем и заботливым отцом. Но всё свободное от семейных забот время он отдавал любимой работе. Ну и, конечно же, регулярным встречам со старыми друзьями.

Вернувшись в комнату с подносом, на котором дымились горячие чашки, Программист понял, что Журналист даже не собирается доигрывать партию. Поставив поднос на стол, он взял в руки книгу, которую недавно листал Психолог. Раскрыв её на первой попавшейся странице, он с выражением прочитал:

«Ах, мошенник, мошенник, – качая головой, говорил Воланд, – каждый раз, как партия его в безнадежном положении, он начинает заговаривать зубы, подобно самому последнему шарлатану на мосту. Садись немедленно и прекрати эту словесную пачкотню».

Книга, которую держал в руках Программист, на первый взгляд была похожа на обыкновенную книгу: чуть желтоватая бумага и твёрдый переплёт чёрного цвета ничем не отличали её от сестриц, которые годами пылятся в библиотеке на книжной полке. Но присмотревшись внимательно, можно было обнаружить некоторые странности. На её обложке не было ни названия книги, ни фамилии автора. В то же время она не походила на самиздат, потому что была напечатана явно типографским способом. Кроме того, внизу, на корешке можно было заметить тиснёную золотистую цифру «З» в небольшом кружочке. О том, что это не цифра, обозначающая номер тома, а буква «З», символизирующая Зазеркалье, Программист обычно умалчивал. Иначе ему пришлось бы сразу объяснять, что это такое – Зазеркалье, а он по собственному опыту знал, что это вызовет в лучшем случае улыбку недоверия.

Но наибольшее удивление у читателей обычно вызывало содержание книги. Оно менялось в зависимости от того, кто последним держал её в руках. Кроме того, содержание книги зависело также и от того, с какой стороны она была открыта. То есть, текст, рисунки и фотографии, словом – вся информация под обложкой могла таинственным образом изменяться в зависимости от того, какое именно произведение хотел почитать человек, открывший магическую книгу с той или с другой стороны. Программист называл её цитатником.

Когда читателю вдруг требовалась дополнительная справочная информация, то в её поисках не нужно было рыться в толстых энциклопедиях и словарях. Достаточно было просто перевернуть цитатник – и подсказка оказывалась как раз на той странице, на которой книга была открыта. И в то же время, перевернув книгу обратно, можно было спокойно продолжать чтение произведения. Это удивительное свойство книги вызывало восхищение у ковалёвских гостей, а вопрос «откуда она знает, что я хочу прочитать?» исчезал сам собой после нескольких экспериментов.

Психолог давно привык к такому замечательному инструменту, и когда возникала необходимость найти какую-то цитату или другую дополнительную информацию, он пользовался магической книгой с большим удовольствием. Однако главный секрет цитатника заключался в том, что волшебные свойства книги пропадали, как только она покидала границы квартиры. Вернее, пропадала сама книга. Самым неожиданным образом она просто куда-то испарялась, и появлялась в ковалёвской квартире на свободном месте: на столе или на полке, причём, предугадать это место заранее было невозможно. По этой причине Журналист относился к книге несколько настороженно и называл её шаманской энциклопедией, а самого Программиста – чернокнижником.

Однажды Журналист рассказал друзьям историю о том, как на первом курсе, будучи ещё неопытным юнцом, он познакомился с восточной красавицей, студенткой из солнечного Узбекистана. Когда после робких и целомудренных поцелуев дело дошло до интимных отношений, молодой и не искушённый в любовных вопросах Журналист столкнулся с проблемой, мешавшей его подруге преодолеть естественный психологический барьер. Вспомнив, что ни один учебник в мире не сближает людей с разными интересами так, как «Камасутра», он исхитрился и достал этот дефицитный в советской стране справочник по сексологии. «Камасутра» действительно помогла ему в самый ответственный момент. С тех пор Гуля стала частенько появляться в родительской квартире. Отец, видимо, обо всём догадывался, но никоим образом не реагировал на поведение сына. А мать, воспитанная в лучших советских традициях, отказывалась понимать, почему это девушка стала так часто бывать у них дома, когда они с мужем уезжают на дачу. Не желая замечать, что её отпрыск давно уже вырос, она всё время приставала к сыну с разными наводящими вопросами. В один прекрасный момент это Журналисту надоело, и на очередной вопрос матери «вы ведь с Гулей просто дружите?» он довольно резко ответил: «да, мама, просто дружим, но не так часто, как хотелось бы».

Друзья тогда посмеялись, а Студент, столкнувшись однажды с подобной проблемой, вспомнил рассказ старшего приятеля. Потихоньку от своего брата он превращал книгу в «Камасутру» и штудировал её, закрывшись в «читальне». А однажды, когда подвернулся удобный случай, он взял книгу с собой на очередное свидание со своей первой девушкой. Студент тогда ещё не знал всех особенностей магической книги, и когда в самый ответственный момент «учебника» в портфеле не оказалось, он попал в неловкую ситуацию. «Конспекта я тогда сделать не успел, поэтому пришлось напрягать свою память и подключать фантазию. Но экзамен на аттестат половой зрелости я тогда тоже сдал», – хвастался он по секрету Журналисту. Тот, видимо, живо представил себе всю картину, и вместо того, чтобы посмеяться над приключением незадачливого дон Жуана, стал относиться к магической книге с большой опаской. Зато Студент, хорошо усвоив урок, с тех пор использовал волшебные возможности книги по назначению, исключительно для повышения своей эрудиции.

Журналист заглянул Программисту через плечо и чертыхнулся:

– Никак не привыкну к этой чёртовой книженции. От неё одни неприятности.

Программист рассмеялся.

– Цитатник тем и хорош, что он всегда под рукой. Ну, разве сейчас скажешь лучше Булгалкова? Короче, Никитос, не заговаривай мне зубы. Говори прямо, будем доигрывать партию, или сдаёшься?

– Ну, шо таки сразу «сдаёшься»? Может, мы как-нибудь иначе договоримся?

– Никита, ты великолепен, – улыбнулся Психолог. – А тебе, Лёха, в любом случае его не обыграть. Он таки выкрутится. Одесская национальная шахматная школа, не так ли, товарищ Голубович?

Журналист

Никита родился в Одессе. Его отец, известный на всю страну партийный и государственный деятель, был очень требователен к единственному сыну и всегда держал его в ежовых рукавицах. Зато мать, несмотря на то, что она имела педагогическое образование и работала учительницей, компенсировала отцовскую строгость безмерным попустительством. Втайне от мужа она с самого младенчества баловала своё любимое чадо. Когда отца перевели из Одессы в Ленинград, юный пионер Никита учился в третьем классе.

Посчитав, что звучная еврейская фамилия отца в сложившихся тогда неоднозначных обстоятельствах может оказать мальчику медвежью услугу, родители решили сменить её на фамилию матери. Они посчитали, что Никита сможет лучше адаптироваться в новой школе, если его изначально не будут воспринимать как «сына того самого». Так в классе, где учились будущие Программист и Психолог, появился новый ученик Никита Голубев.

После нескольких мальчишеских разборок с «одесситом», так окрестили новичка в классе, будущие неразлучные друзья нашли между собой общий язык. С тех пор никаких секретов между ними не было, и они частенько, подтрунивая друг над другом, придумывали себе разные безобидные прозвища. Зная о сложных манипуляциях с еврейской фамилией Журналиста, они иногда дразнили своего приятеля, называя его в шутку «товарищем Голубовичем». Тот не обижался. В его крови был намешан такой генетический коктейль, что любая попытка разобраться в хитросплетениях его генеалогического древа оказалась бы напрасной тратой времени.

В роду у Никитоса были евреи и украинцы, русские и армяне. Какой-то из его дедушек был греком. Всевозможные дяди и тёти, двоюродные и троюродные братья и сёстры, с которыми родители всегда поддерживали тесные родственные отношения, часто гостили у них в Ленинграде, и так же часто принимали Никиту с кем-то из родителей у себя дома. Каждый из них внёс определённую лепту в его воспитание. Возможно, именно это и стало одной из причин противоречивости его характера. С одной стороны, он всегда был душой компании и с любым человеком умел найти общий язык, но с другой стороны, мог иногда погорячиться и наговорить лишнего. Однако обижаться на него было невозможно. Каким-то непостижимым образом ему удавалось вовремя включить своё обаяние, и все обиды тут же улетучивались.

Приятелей и знакомых у него было не счесть, но настоящими друзьями, на которых всегда можно было положиться, он считал братьев Ковалёвых и семью Сидоренко – Психолога и его жену Марину.

Он был великим спорщиком, причем мог спорить по любому поводу. Если Портос у великого Дюма говорил: «Я дерусь, потому… что я дерусь!» – то Никитосу смело можно было приписывать девиз «Я спорю, потому… что я спорю!». Иногда он увлекался настолько, что начинал противоречить самому себе, не замечая этого. Но больше всего он любил поспорить с Психологом, который своей невозмутимостью ещё сильнее его раззадоривал. В их постоянных взаимных перепалках, которые можно было назвать дуэлью эрудита со скептиком, Программисту приходилось выступать либо в роли секунданта, либо мирового судьи.

– Таки да, товарищ Сидоренко, – весело ответил Журналист. – Приходится крутиться. Реальность такова, как ты любишь повторять.

– А что, разве я часто так говорю? – удивился Психолог. – Не замечал…

– Естественно, не замечал, – усмехнулся Журналист. – Ты ж у нас кандидат противоестественных наук, отец Захарий. Матушке Марине, кстати, большое сенкью вери мач за пироги. Мастерица.

– Передам. А почему это ты психологическую науку назвал противоестественной?

– А что в ней естественного? Ковалёвы – технари, представители точных или естественных наук. А всякие социологи и прочие психологи изучают то, что невозможно взять в руки и как следует пощупать. Полуэкт в этом отношении прав: никто ещё не придумал, как измерить… ну, к примеру…

– Совесть?

– И совесть в том числе. Поэтому гуманитариев и считают представителями противоестественных наук.

– А филологов – нет?

– Ну и филологов, естественно, – засмеялся Журналист.

– Никитос, по-моему, не совсем правильно противопоставлять гуманитарные и точные науки. Наоборот, пришло время каким-то образом их объединять, – сказал Программист.

– К сожалению, коллега прав, – вздохнул Психолог. – Никто пока не собирается их объединять. Вернее, робкие одиночные попытки делаются, но большая часть психологов, в основном, занимается околонаучной болтовней, которую правильней назвать болтологией. Хотите, продемонстрирую?

– Ну-ну, интересно, – потирая руки, сказал Журналист.

Психолог поправил очки и незамедлительно выдал: