Говорящий с травами. Книга первая

Вернувшись к зимовью, плотно позавтракали вкусной распаренной кашей и отправились на пасеку. Нужно было проверить, как обжились пчелы на новом месте, да и домой собираться – дел накопилось за эти пару дней достаточно…

Глава 4

В это утро все казалось Матвею необычным. И яркое жаркое солнце, которое с самого рассвета заливало все вокруг горячими лучами, и легкий ветерок, доносивший со двора в открытое окно запахи трав, теплого хлеба, молока и меда. И даже перебрех соседских собак (Серко обычно в этих забавах не участвовал) был каким-то непривычным. А все потому, что у Матвея сегодня – именины. Он никогда особенно не ждал этого дня до самого его прихода. Но утром каждый раз его охватывало какое-то радостное томление, предчувствие чего-то необычного. И это утро не стало исключением. Матвей лежал на лавке, мечтательно уставясь в потолок. В это утро его не подняли ни свет ни заря, как обычно это бывает в деревне. Отец сам задал корма и прибрал в хлеву, а мама затеяла праздничный обед и вовсю гремела чугунками.

Матвей вскочил, быстро размялся и побежал на двор, умываться. Ох и бодрит же дождевая водичка из большой деревянной бадьи, стоявшей под сливом. Ухая и вскрикивая от прикосновений холодной воды, Матвей умылся до пояса – так же, как любит делать его отец (он хотел быть на него похожим), растерся докрасна и пошел в дом. Мама ласково потрепала его по макушке испачканной в муке рукой и тут же приставила к делу – тесто вымешивать. Большое, пышное, тесто прокатывалось под руками, становясь упругим. Знатный будет пирог! Отец же уехал куда-то, оседлав лошадь – видно, дела.

За окном раздался громкий свист – это Игнашка, соседский паренек, пришел звать Матвея на улицу. Видимо, он со своими делами по дому уже справился, и теперь сгорал от нетерпения первым из уличанских поздравить именинника. Мама лукаво глянула на Матвея, проверила тесто и сказала:

– Беги уж. Заждались тебя поди.

Матвей звонко чмокнул ее в щеку и рванул на улицу, споткнувшись в сенях о пустое ведро и чуть не выкатившись кубарем под ноги Игнашке.

Игнашка стоял на дворе, на почтительном расстоянии от лежавшего у будки Серко (его никогда не привязывали, не хотели унижать друга). Увидев Матвея, он обрадованно улыбнулся, а потом, как-то неловко, смущаясь, протянул ему руку:

– С днем рождения что ли?

– Что ли, – Матвей в ответ крепко пожал его руку.

Они только недавно научились обмениваться рукопожатиями, подсмотрели у старшаков. К слову, старшаки недавно побывали в Бийске и многое там видели. Большие дома каменные, большие обозы и даже дам в шляпках! Но малькам, как они презрительно называли Матвея и его сверстников, они этого, понятно, не рассказывали – еще чего. Но Игнашка очень был пронырлив и всегда все узнавал самым первым. Был у него такой талант – оказываться в нужном месте в нужное время.

И однажды благодаря этой своей привычке он спас всю деревню. Что его понесло на Лешачий луг – никто не знает. Даже по названию судя, место это особенной любовью не пользовалось, хотя и располагалось совсем рядом с деревней. Поросший бурьяном и чертополохом, Лешачий луг был просто непроходим. У мальчишек даже было такое соревнование – прохождение луга насквозь на скорость. А потом полдня выбирали колючки из одежды и волос. В тот раз Игнашка – тощий, юркий, с волосами цвета спелой пшеницы и в веснушках по самые уши – прибежал в деревню, заполошно крича и размахивая руками.

Отец Матвея увидел его первым (их двор был ближе всего к лугу), встряхнул за плечи и сказал строго, глядя в глаза:

– Говори толком. Ну!

– Пал! Там пал! – Игнашка тыкал пальцами в сторону луга. Отец Матвея все понял сразу. Повернулся к Матвею:

– Беги по деревне, поднимай народ,

Потом к Игнашке:

– Не обгорел?

– Не. – Игнашка уже отдышался и горел желанием чем-нибудь помочь.

– Тогда беги к старосте, понял?

Игнашка мотнул головой и помчался по пыльной дороге, взбивая пыль босыми пятками.

А отец Матвея, схватив лопату и топор, побежал на луг.

Матвей метался по деревне, срывая голос, поднимал народ. Мужики подхватывались сразу, брали лопаты и бежали бороться с палом. А Матвей несся дальше. В голове его крутилась только одна мысль: «Только бы батька не сгорел». И сердце тревожно трепыхалось, сбиваясь с ритма, мешая дышать.

Обежав деревню, Матвей бегом рванул в сторону луга, над которым уже виднелся столб густого дыма. Запах гари становился все сильнее, и дышать делалось просто невозможно. Стена оранжевого огня шла на деревню, пожирая сухой бурьян метр за метром. Это грозило большой бедой, и мужики спешно копали сухую неподатливую землю, пытаясь остановить пал. А старшаки подрубали бурьян навстречу палу, растянувшись цепочкой. Жар стягивал кожу на лице и сушил губы, моментально высушивал пот и заставлял курчавиться волосы. Матвейка завороженно смотрел на огонь и больше не переживал за отца – мужики работали слаженно…

В тот раз деревню они отстояли. И Игнашке на общем сходе подарили картуз и гармонику. А он, обычно задиристый и неунывающий, краснел и смущался. Но уже через час гоголем расхаживал по деревне в новом картузе и пиликал на гармонике – Игнашка был неисправим. И Матвейка так хотел на ней поиграть…

Это было год назад. А сейчас чуть повзрослевший, но такой же шалопаистый Игнашка стоял перед Матвеем и неловко улыбался. Потом вдруг шагнул в сторону, за крыльцо, и появился оттуда с гармоникой, той самой.

– Дарю, – сказал и улыбнулся уже открыто и просто.

– Зачем? Она же твоя… тебе же… – Матвей не спешил принимать подарок.

– Бери-бери. – Игнашка вручил гармонику Матвею. – Я на ней играть все равно так и не научился. Нету во мне музыки. А ты вон постоянно что-то напеваешь. Значит, музыка в тебе есть. И вообще, ты мне друг или портянка?

– Спасибо! – Матвей присел на крыльце и попробовал растянуть гармонь. Она протяжно всхлипнула. Матвей вскочил, забежал в дом, оставил там гармонику, и рванул обратно.

Игнашка уже нетерпеливо приплясывал за воротами.

– Ну чего ты возишься? Пошли скорей на плес купаться, наши все там уже!

И они бегом помчались по дороге вниз, к реке. Матвей бежал и чувствовал, что еще чуть – и он оторвется от земли, взлетит, так много энергии было в нем, так полнила сила его мышцы, так просила полета его душа. Он бежал и счастливо улыбался. Он давно уже обогнал Игнашку, и тот бежал где-то сзади, просил подождать. Но Матвей не мог остановиться, даже если бы захотел…

Вылетев на берег, Матвей промчался мимо остолбеневших мальчишек и девчат и с разбегу, с полного ходу прыгнул в реку. Он летел над водой и очень хотел растянуть этот миг! Ему казалось, что он долетел до середины немаленького плеса. В воду ухнул шумно. Погрузился с головой, и все звуки как отрезало тонкой пленкой воды. Только биение сердца и приглушенный водой плеск. Матвей открыл глаза – Чарыш нес его под водой очень быстро, и он рванулся вверх, толкнувшись ото дна и загребая руками. Легкие горели от нехватки воздуха, и перед глазами вставали красные круги. Но Матвей был спокоен – Чарыш любил его. И Матвей не забывал бросить в его воды краюху хлеба, поблагодарить за ласку.

Вырвавшись на поверхность, Матвей заозирался – далеко ли унесло его течение? Оказалось, далеко. Короткими саженками он поплыл к берегу, беря по диагонали – так легче было преодолевать течение. Выбравшись на берег, стянул с себя мокрую рубаху из грубой домотканой холстины и растянулся на травке, восстанавливая дыхание. Полежав так немного, поднялся, отжал штаны и рубаху, и пошел к ребятам.

Те встретили его шумными поздравлениями, похлопываниями по плечу и дружескими тычками в бок. А Анюта, худенькая и зеленоглазая, неловко чмокнула его в щеку, страшно покраснев. Матвей почувствовал, как щеки и уши его наливаются жаром. А в голове металась всего одна глупая мыслишка: «А чего это она? А?»

Ребята тут же подметили это, да и как было не подметить – всего двое из них были такого замечательного пунцового колера, что можно было темные углы освещать, и принялись подтрунивать:

– Тили-тили-тесто! Жених и невеста!

Матвей вскинулся было, но тут же остыл – ребята веселились от души, не хотели обидеть. А вот Анюта, закрыв лицо руками, побежала прочь. Матвей не пошел за ней – незачем. Захочет – вернется и будет веселиться со всеми.

Они купались, доставали со дна камешки, переплывали плес туда и обратно, стараясь, чтобы не снесло течением слишком далеко. Побеждал тот, кто выходил на свой берег ближе всех к теплившемуся на берегу костерку. Матвей побеждал сегодня во всех состязаниях – это был его день.

А потом они пошли к нему домой, где мама с отцом уже приготовили на улице большой стол, уставили его пирогами да наваристой ухой. Посреди стола красовался большой запеченный гусь с яблоками.

Все расселись шумной гурьбой. Анюта тоже пришла. Матвей сел с одного торца стола, отец с мамой – с другого. Отец поднялся, одернул рубаху, огладил бороду:

– Ну, сынок, вот ты и повзрослел. Теперь, если что со мной случись, будешь ты главным в доме. Ну-ну, мать, – приобнял вскинувшую на него глаза жену, – будет. Сын наш вырос. Поздравляю тебя, сынок.

С этими словами отец извлек из-под стола и протянул Матвею длинный сверток. Сердце забухало в груди, он боялся поверить глазам, но руки уже сжимали в руках, ощущали тяжелую надежность винтовки.

Дрожащими руками Матвей развернул холстину, и на свет появилась берданка – новая, в смазке. Новый не истертый приклад, блестящий ствол. Матвей приложился – приклад удобно уперся в плечо, как будто друг руку положил. Матвей поднял на отца сияющие глаза и не стал ничего говорить. Все и так было ясно. А мама смотрела на него и грустно улыбалась.

А потом Игнат попросил гармонь и так урезал, что ноги сами пустились в пляс! Матвей улучил момент и сказал ему:

– А зачем же ты сказал, что играть не умеешь?

– А я только что научился. – Игнат подмигнул ему, тряхнул соломенными волосами и заиграл еще пуще…

Прошла неделя. Матвей изнывал от нетерпения пострелять из берданки. Но отец запретил.

– Сначала научись разбирать и собирать с закрытыми глазами, ходить за оружием. Пойми, как оно работает. И потом только учись стрелять. Иначе навредишь.