Синдром Шишигина

Синдром Шишигина
Денис А. Сорокотягин

Сборник яркого молодого автора Дениса Сорокотягина включает в себя самые разные жанры. Это рассказы и верлибры, повесть и путевые заметки, скорее всего «выросшие» из постов в соцсетях. Этот микс неслучаен. Именно он позволяет автору отобразить всю полифоничность сознания современного жителя мегаполиса, все наложения информационного шума, малых и больших смыслов в каждой минуте нашего скоростного бытия.

Книга отчасти автобиографическая и построена по принципу обратной хронологии. Ее открывают стильные и остроумные московские тексты, а венчает мощным аккордом пронзительная повесть «Синдром Шишигина», отражающая реалии детства и юности автора. Тонкая, психологически точная, с блестящими диалогами, она с ходу включает читателя в коллизию отношений внука и его любимой бабушки, страдающей деменцией. Повесть полна любви, проникнута живой болью и нежностью.

Денис Сорокотягин

Синдром Шишигина

© ООО ТД «Никея», 2023

© Сорокотягин Д. А., 2023

* * *

Это умная,

эмоциональная

минималистская проза, во многом исповедальная, то есть – честная. Есть наблюдательность, умение работать с деталью, есть любовь к своим героям, великодушие, спокойствие, твёрдая нравственная позиция.

Денис Сорокотягин пишет: «Я продолжаю искать свой голос, своё звучание, свою свободу, своё, своих». На мой взгляд, он свой голос и звучание нашёл, но самому ему желаю в своих поисках никогда не останавливаться.

Андрей Рубанов

Москва

Не прощупывается. Вместо предисловия

Екатеринбургу

Пульса нет. Одна тонкая, длинная, бесконечная линия на аппарате и звук такой монотонный, писклявый, как в каком-то фильме. Обойдёмся без дефибриллятора. Я очень вас прошу. Возвращаться – это плохая примета, доказано. И если даже посмотришь на себя в зеркало и скорчишь себе рожицу (своё истинное лицо наружу выпустишь), не поможет.

Бейся в грудь, впивайся кастетами (не твоими, взятыми тайком у отца, не твоего) в малахитовую грудь родного города, кричи не кричи – не дозовёшься.

– Пульс! Ишь чего захотел, пестрёныш! – говорит мне город голосом Бажова.

– Почему пестрёныш? – спрашиваю я город.

А город отвечает:

– Серой шейки на тебя нет. Какой же ты стал бесчувственный в этой своей Москве, как бамбуковый коврик, с помощью которого можно свернуть ролл.

Я ничего не отвечаю, я мало что понимаю в литературе, путаюсь в текстах Бажова и Мамина-Сибиряка, потому что их не читаю. И до сих пор боюсь Огневушки-поскакушки. И тех ребят во дворе, которые говорили, что она потаскушка и вообще не огонь.

В детстве я был уверен, что Бажов, Мамин и Сибиряк – живут одной семьёй, и Бажов в этой семье за старшего, потому что с бородой.

А вообще это всё неважно. Пульс у города есть, но не про мою честь.

Вспоминал день своего отъезда из Екатеринбурга. Сидел на чемоданах, на дорожку («вас ожидает белая Киа Рио, водитель – Джафар»), прямо как три сестры все разом, вместе, в одном флаконе. Но я уехал, а они нет. Но кто их знает. А вообще я больше Ольга. Я – стоик и кладу всё на алтарь, всхлипываю внутрь, застёгиваюсь на все пуговицы, и даже ту верхнюю, которую бы надо всё-таки расстегнуть. Как ты там будешь в Москве? Там ведь все нарастопашку (уральский диалект).

Два чемодана, весом в 32 килограмма (лимит был 30, пропустили без доплаты, последний поцелуй на прощание от города). В одном чемодане – левое предсердие, в другом – правое. А где желудочек? Где-то между.

Об этом нужно писать книгу. Но зачем? Зачем брать с собой сердце родного города в чужой город? Пока ты летел, все эти два часа полёта на «Победе» сердце ныло, болело, даже останавливалось (показалось), а потом даже заводилось (снова показалось), это всё твоё сердце, в груди малахитовой (пока), а то, другое – в чемоданы замурованное, – не выдержало и сбежало из багажного отделения, когда шмонали багаж. А ты ведь даже и не заметил, что шмонали и что сбежало.

Зачем ему твоя Москва? Что оно там не видело?

Где запястье у Екатеринбурга,

чтобы нащупать его пульс?

Где твоя грудь драгоценная,

малахитовая, прежняя,

где оно всё?

На Урале больше не существует малахитовых месторождений. Все камни везут из Африки. Я давно живу с этим.

Зачем-то придумал, что водителя такси

звали Джафар (в переводе с арабского —

«райский ручей, источник»). А машину не

придумал. Курсив мой.

Бажов умер от рака в Москве в 1950 году. Не знал. Значит, он мог ездить в метро и так же, как и я, бояться (удара турникета, досмотров, штрафов и др.).

Мамин умер от плеврита в Санкт-Петербурге и не знал о смерти Бажова, потому что умер задолго до этого. Перечитать «Серую шейку», сегодня же, проверить, насколько всё плохо.

А где Сибиряк? Умер? Что вы такое говорите. Типун вам на язык. Кто-нибудь его видел? Куда он опять за-пропасть-ился? Вот же его чемоданы стоят. Оба – его, не трогайте, он вернётся. Какая ещё примета? Нет, он всё никак не уедет. Ольга? Какая Ольга? Да, она с ним. Но они уже не вместе. Давно. Тёмная история.

А Сибиряк где-то между. Там же, где и желудочек. А вообще желудочков в сердце два – правый и левый.

Об этом надо писать книгу. И не по верхам щупать-нащупывать, а копать, и как можно глубже, до потери пульса.

Алик

Если будете проходить мимо «ИТАР-ТАССа»

не проходите мимо

Загляните в один из выемов в здании

Там, где вентиляционный выход

прямо напротив памятника Тимирязеву