Изменение формы. Особая книга

Он придумал, что в спектакле должны быть три детских персонажа. Их играли взрослые актеры, наши студенты – Сергей Кизас, Полина Некрасова и Егор Барановский. Это были прекрасные актерские работы.

Если твоя душа функционирует правильно, ты в состоянии помочь этому ребенку и этому миру. Есть у братьев Стругацких замечательная повесть «Дикие лебеди». Когда я вошла в спектакль, я часто вспоминала о ней, перечитывала. Она о детях, которые не захотели жить в нашем с вами мире и ушли в свой собственный мир. Наш мир, который никак не может остановиться, опомниться… а эти дети, они приходят, чтобы нас остановить… чтобы мы попробовали понять, что они нам хотят сказать.

Записалось ли все, что я тебе наговорила? Напиши мне.

…Персонаж, которого я играю, сотрудник фонда, она существует в реальной жизни. Это нам рассказал Игнашов. По слухам, она была на спектакле, приезжала в Москву. Она не подходила к нам, нет. Я только знаю, что ей было горько. И она даже спросила: я правда такая? Она занималась передачей детей в приемные семьи за границу, и в ее же семье родился внук с особенностями развития. У него был синдром Дауна. Мы ведь в спектакле не только говорим об аутистах. Катя Дубакина играет маму ребенка с ДЦП.

Мы пытаемся исследовать, понять, очутиться в ситуации, когда…

…что я буду делать, если мне это вдруг скажут… Мы с самого начала играли в своих костюмах. В этом спектакле нет оформления. Только синие кубы и маленькие кубики. То ли это маленькие дети, там так много кубиков… у них: раз, два, три, четыре, пять, шесть… у них шесть стенок, они в них как будто замурованы. Ты помнишь их? Синий – цвет аутизма. И 2 апреля каждого года – Международный день информации о детях с особенностями развития. Россия подключилась к этому как обычно позже.

…Да, это 24 на 7. Ты выгораешь, теряешь веру, пишешь в интернете: помогите, кто это проходил? Ищешь поддержки.

Я состою во многих закрытых группах, меня туда пустили. Я читаю комментарии людей, которые справились, которые не справились. Наш спектакль – единственный, который говорит о родителях, конкретно о них. Что ты способен сделать для этого мира? Такие дети приходят к нам не случайно. У Господа не бывает программных ошибок – говорю я в своем монологе. Эти дети приходят научить нас безусловной любви. Без амбиций, без условий. Они любят просто, глядя нам в глаза. И это чудо, я убеждена, что это чудо, которое пришло на землю. И та геометрическая прогрессия, которая наблюдается в рождении этих детей, на самом деле устрашающая. Кто-то говорит, что причина в вакцинации, экологии, генетике, кто-то говорит еще что-то…

Я сейчас отвечу на звонок. И продолжу.

…Аутизм – это способ существования, другой взгляд на жизнь. И мы его не знаем. Это люди из другого мира. Кто-то говорит, нет, нет, они больные. У них лишняя хромосома, и, может быть, эта лишняя хромосома – их преимущество в этом мире. Кто знает? Они умеют любить, они ждут любви. Аутизм не лечится… Может быть, это никакое не нарушение, может быть, это мы все – нарушение.

Когда мы делали этот спектакль, мы плакали, ссорились, дико боялись, что нас упрекнут в спекулятивности, особенно нервничали, когда к нам пришли люди из Центра лечебной педагогики. Они сказали нам после просмотра, что мы честны. У нас не было спонсора, мы зарабатывали на спектакль сами, переводили какие-то деньги в Центр лечебной педагогики.

Потом на нас посыпались предложения о гастролях. Сначала мы поехали в Екатеринбург. Там есть объединение, которое создала Татьяна Флеганова – мама особого мальчика. Ее ребенок сейчас уже юноша. Ее фонд называется так же, как и спектакль. Она и взяла на себя организацию первых гастролей. Мы сыграли при полном зале на 700 мест. Оказалось, что спектакль звучит и на большой сцене, даже сильнее, чем на камерной. У нас было 18 гастролей. Челябинск, Озерск, Тула, Иваново, Воронеж, Германия, Латвия, Абхазия… В Фейсбуке есть группа «Особые люди. Благотворительный спектакль». Я не знаю, есть ли там. Мы даже летали в Хабаровск. Я вспомнила! В твоем городе Екатеринбурге мы были аж два раза.

Этот спектакль сделал нас лучше и актерски, и человечески. Сергей Голомазов просил, чтобы мы ничего не играли. Это были мы, которые примерили на себя чужие судьбы. А у многих актеров даже не было детей.

Имею ли я право говорить этот монолог… В моей жизни было страшное несчастье. Мой маленький ребенок ушел из жизни. Ушел, оставив меня одинокой, виноватой. Это была врачебная ошибка… и, наверное, я могла бы… не знаю… И каждый раз я с ним разговариваю, прошу его быть со мной в этот момент. В жизни каждой актрисы есть свое… в моей жизни – это. Этот монолог для меня – возможность поговорить с моим ребенком и с теми детьми, которые в зале, с их родителями.

Ничего не уходит в космос, никуда не девается.

Ты просил меня вспомнить монолог из спектакля. Я пробовала, но какие-то фразы вылетают. Мы не играем два года. Посмотри в записи. Катя должна тебе прислать, проверь почту.

Наши синие кубики ждут своего нового часа. У нас даже было прозвище – «кубики». Нас спрашивали: кубики, куда вы поехали на этот раз? Вот, например, в Хабаровске кубики нам делали в цехах городского театра, также и в Абхазии, в Челябинске, и даже в Екатеринбурге… Они, кстати, есть даже здесь, в Латвии… Нам только подпоясаться – и поехать. Все, наверное».

Это звучит как напутствие перед дорогой.

Но сейчас лучше сделать остановку, посмотреть спектакль.

Пересмотреть.

https://www.youtube.com/watch?v=uLgTR4KE_t4

4. Межглавный сон. Baby box

Книжка об особых людях собирается, форма ее с каждой новой главой меняется и меняет. Изменение формы – текучесть – вот то, что сейчас важно. Сегодня стало понятно, что меж главами будут сны. На кровати лежат ручка и лист бумаги, на котором уже записан первый сон.

Когда нарратив рассыпается
Когда прозу за горло берет
зарифмованная строка
поэтическая рука