Внук Петра. Наследник.

Вот только улыбка была вымученная, голова вновь начинала болеть. В ранжировании обезболивающих, для гарантированного прекращения болезненных ощущений остаются только наркотические средства, но я максимально оттягиваю момент перехода к наркотикам.

– Я так понял, что Вы приняли решение, – взял себя в руки Шамес. – Вот бумаги, они уже готовы. После подписи, мы запишем видео, вы сделаете несколько звонков с подтверждением Ваших намерений. Ну и дальше…

– Давайте, – вымученно сказал я и стал въедливо вчитываться в тексты подписываемых документов. – Мне казалось, что при такой таинственности бумажные носители не обязательны, но Вам виднее.

Пусть и голова болела, несколько раз даже пелена в глазах вынуждала делать паузы, но никогда я не подписывал документы не глядя в их содержание, не стану и сейчас. Потом были звонки на международные номера куда-то во Францию, Китай. Почти два часа потратили, пока не прервались на вызов доктора – пора было ставить капельницу, так как боль становилась уже препятствием для переговоров.

– Теперь подробно кто, где и как, – сказал я, уловив момент, когда боль откатила. Многое было прописано в документах, но там исключительно канцелярский язык, информации по самой процедуре крайне мало.

– Подробно не могу. Но кое-что из позволенного сказать должен, – тоном уже уверенного в себе человека отвечал Шамес. – Мы отправляем людей в иной мир – параллельная реальность, основанная на нашем историческом прошлом, они там молодеют, приобретают вторую жизнь. И вот в тот момент, когда происходит и их омоложение, в нашем мире через специальную аппаратуру есть возможность омолодить еще одного человека. Вот Вас, например.

– Что с тем человеком? И кто он? – спросил я.

– Не думал, что вы столь сентиментальны, – Шамес позволил себе улыбнуться, но поймав мой взгляд, а я начинал закипать от его фамильярности, быстро сменил стиль общения. – Извините, Сергей Викторович. Вы можете это знать без персонификации, и очень надеюсь, что Ваша служба безопасности прекратит копать, иначе мы расстанемся. А ваш донор достаточно пожилой человек, с кучей болезней, без семьи, но имеет сына, которому уже оказывается максимальная помощь. Он заядлый реконструктор как древнерусского времени, так и других периодов. По психотипу, авантюрист. Так что никакого насилия или принуждения нет, будьте уверены. Более того, из-за его кипучей деятельности, стоимость наших услуг слегка увеличена, да Вы это видели в договоре [Идет отсылка к циклу «По грехам нашим»].

Может и хорошо, что человек получает вторую жизнь, но получается, что за мой счет, раз расходы по его требованиям увеличили сумму услуг? Вот был всю жизнь сердобольным, таким и остаюсь. Впрочем, не особо то и интересно, кто дает мне возможность жить, тем более, когда человека не принуждают.

– Гарантии? Они прописаны в договоре, но вы рискуете только деньгами и то моими, – сказал я.

– А последний звонок некоторому известному человеку – это не гарантия? – удивился Шамес.

– Может быть, может быть, – пробормотал я, потом добавил. – Когда?

– Две с половиной недели. Самолет в Находку, там переход. Сейчас Вас начнут готовить, – ответил Шамес.

*……….. * ……….*

Мой организм как будто только ждал именно этих двух с половиной недель, так как в день перелета в Находку начались такие боли, что мне, заядлому ЗОЖнику уже захотелось наркоты, лишь бы прервать эти муки. Может, еще год назад я бы терпел боль, и не помышлял о сильнейших обезболивающих, вызывающих привыкание, но год постоянных сражений со старухой с косой подтачивали мой характер. Теперь же две недели, три дня, восемь часов и уже семнадцать минут я просто мучительно умираю.

Я пребывал в полузабытье, потерявшись в пространстве, но чувствуя импульсы метронома, отсчитывающего последние минуты жизни. Меня на что-то уложили, что и каталкой и кровать не назовешь, нечто футуристичное ложе, натыкали мое бренное тело множеством датчиков, погрузили в сон… как же это божественно – не чувствовать боли!

*……….. * ……….*

Екатеринбург 

Полночь, 17 июля 1918 г.

Что это? Мне сниться? Такой реалистичный сон, я чувствую то, что чувствует… Кто? Император Николай II? Я думаю, как он, но эти мысли мне не подчинены, а другое мое «я» так же живет своей жизнью, стараясь слиться с сознанием последнего царя. Шизофрения! Но какая же реалистичная! Может, такая у всех сошедших с ума?

Что это? Униженность? Нет – страх! Не за себя, за детей, жену, за Отечество. Что я не так сделал? Нужно было устроить террор и тогда… Не о том мысли, не о том. Что там кузен, почему Англия не вытащит нашу семью из этого ада? Семьдесят два дня геенны огненной. А я-то думал, что ад был еще в Тобольске! Нет – то было чистилище, а сейчас мы в аду. Ну ладно я, Боже, – нагрешил, так накажи! Это расплата за Ходынское поле, может за Цусимский позор, или за то, что спасал Париж бессмысленными и неподготовленными атаками на германцев? Но причем тут семья? Боткин причем? Почему мы все должны спать на сыром полу, есть объедки тремя ложками на всех и строго по времени?

Я не хотел такой участи России, я видел ее великой страной и делал такой по мере своих сил!

– Эй, гражданин Романов, бяры свое семейство и лакеев и айда за мной! – пробасил рослый солдат без знаков различий в черной кожаной куртке.

– Куда нас? – спросил с опаской я.

– Дак енто… фотокарточку сказали сделать усего семейства, – произнес солдат, будто проговаривал заученный текст.

Я ничего не заподозрил, несмотря на то, что Я другой Я знал, что ведут на расстрел. Раздвоение личности есть, но не могу заставить себя не идти, понимая, путь лежит на Голгофу. А другое мое «Я» говорит: «Ну, слава Богу, хоть какие-то подвижки, может Мама через датчан что-то смогла решить. Сейчас сфотографируют и отправят в Лондон или Копенгаген».

– Алеша! Девочки! Все идем за этим солдатом, – выкрикнул Николай – бывший самодержец – во двор дома, где была семья и единственные… нет, не верноподданные, а истинные друзья. Сегодня спать нам не разрешали, вот в полночь и дышали свежим воздухом.

«Вот как так не понять?» – кричал я сам себе, но слов не слышал. – «Нас всех ведут в подвал, сейчас расстреляют!»

Усталые, апатичные ко всему происходящему, люди, еще только пару лет назад бывшие вершителями судеб в самой большой в мире стране, понуро шли вниз по лестнице. Подростка Алексея поддерживал доктор Боткин, чтобы бывший цесаревич не споткнулся – последнее кровотечение остановили только чудом, как будто Распутин на том свете помолился за отрока.

«Нет, не верь! Стулья стоят не для фотографий, они лишь бутафория» – кричал я сам себе, когда у меня, моего второго «Я» немного отлегло от сердца при виде мебели при ярком освещении в подвале. Можно было действительно подумать, что это фотоателье, ну не во дворе же фотографироваться, да еще и ночью.

– Алеша, присядь ты, Аликс и ты, я постою! – сказал я и стал между сыном и женой.

В небольшое помещение, сразу после того, как бывшая царская семья с друзьями собралась фотографироваться, вошли десять человек, а дверь, ведущая наверх, закрылась.

– Постановлением Президиума Уральского областного Совета…– начал зачитывать текст по бумажке комендант Юрковский, который буквально с неделю назад сменил старого начальника «тюрьмы»…– В виду бунта чехословаков…

Я слушал и еще где-то надеялся, что это не конец, пусть не я, но эти молодые девушки, еще не целованные, не познавшие любви, мои дочери, Алеша, больной, но любимый, эти верные спутники, единственные из сонма некогда клявшихся в верности людей, идущие с монархом до конца. Но и я же понимал, что это все…

– Суки, тут же дети! – прокричал я истошно, когда два моих «я» слились воедино.

Вокруг все опешили, такой лексики от императора, путь и бывшего, никто не ожидал. Я встал и, раскинув руки, стал приближаться к расстрельной команде. Метр, еще один, осталось всего четыре метра до палачей, потом навяжу борьбу, прикроюсь комендантом, без сопротивления не сдамся…

Выстрел!

– Дети, Аликс, Отечество! Простите! – сказал я и… умер, не успев осознать и увидеть смерти своих близких.

*……….. * ……….*

4 сентября 2023 г.

– Есть пульс! – услышал я на затворках сознания.

Значит это выверты мозга и сейчас врачи борются за мою жизнь, может что-то из этого и получится. Очень много бумажек с мертвыми президентами стоила эта авантюра, должно получиться. Но…

*……….. * ……….*

Санкт-Петербург

14 часов 23 минуты

1 марта 1881 г.

Облучок кареты и папироса в дрожащих руках. Не решаясь закурить, крошу табак на подтаявший снег.

– За что? Я же дал народу больше, чем кто-либо из Романовых. Я освободил людей, дал состязательный суд присяжных, что даже убийц отпускают. Земства, отмена рекрутского набора, освободил болгар. За что? – сокрушался я практически в гордом одиночестве, сидя на облучке кареты, пока казаки оказывали помощь раненным и распрягали лошадей.

Другое мое «Я» уже не пыталось подсказать императору Александру II, что такое замешательство после взрыва первой бомбы приведет его к смерти. Где-то рядом стоит бомбист Гриневицкий и решается на свое действие, понимая, что может и сам погибнуть, даже, скорее всего.

Как можно так работать? Охраняемое лицо не увезено в безопасное место, не взят под усиленную охрану периметр, не оцеплено место преступления, не уроненные «мордой в пол» все зеваки. Да хотя бы своими телами прикрывали императора, но нет.