Когда-то они не станут старше

– Что это?

– Жареные семена подсолнечника. Московский деликатес. Никак не могу избавиться.

– Прилипчивый?

– Почти как я.

– Я повременю.

– Со мной или с семками?

Свен молчал. Напряженно. Долго. Громко. Обдумывал предложение. Хотя все для себя решил. Все для себя решил. Хотя…

– Зико оставит Лусанду. – сказал Торингтон.

– Сделаем все возможное, Свен.– с готовностью прошепелявил Андерсон. Во рту собралась вкусная и густая слюна, а на губах налипли… «Как это?» – старательно вспоминал Андерсон. – « Похоже на фамилию этой польской чувихи из секретариата посольства.»

– Chelupayki – сказал Андерсон.

– Ты знаешь Ядвигу ? Ядвигу Баскетбольные мячи?

– Здесь такая скука и такой СПИД – вздохнул Бен Андерсон. – Конечно, я знаю Ядвигу, но баскетбольные мячи? Свен? Там максимум груши конференц. Ты про задницу?

– Я про женщину. Такую как надо женщину. Она независимая и главная. Как упругий баскетбольный мяч.

– Вот это да. А я никогда и не думал вот с этой вот стороны.

– Как говорит моя маленькая тридцатилетняя дочь. Печалька. А по нашему делу…Вот что я думаю. Что Зико без АНБ?

– Это да. – Бен сложил кулек в карман.

– Хотя…– Свен продолжил. – Что АНБ без Зико.

Свен улыбнулся и протянул руку Бену Андерсону.

Глава 3

Из прохудившегося мешка Британской империи эта страна выпала в 1960 году. Был жив Кеннеди. Плавила лёд советская оттепель. Сам собой напрашивался 68-й. Который случится в Париже, продолжится в Праге, а прикончит его праздник Тет. Вьетнамский Новый Год. Бессмысленная бойня. Идеалы всегда пахнут дымом, кровью и надеждой. От здравого смысла тянет болотом, скукой и обычной жизнью. Такова мировая гармония. Жизнь даёт надежду, надежда обрывает жизнь. Жизнь – надежда, надежда – смерть. Какая-никакая, но мысль. Зато она, пусть корявенько и не бесспорно, объясняет, почему смартфон в руке держит все тот же человек, что когда-то давным-давно взял в руку палку. Бывшие хозяева позаботились, как хотели, о молодой новорожденной нации. Бочковатый и сизоносый клерк из британского министерства колоний провел на политической карте стройные границы. Красивый равнобедренный треугольник оранжевого цвета. Чуть ниже и в сторону от экватора. Клерк не знал (чем больше живу на свете, тем больше сомневаюсь), что его любовь к геометрии напополам разрежет племенные жилы. С самого начала (да, конечно, знал!) добела обескровит национальное тело и перекроет доступ кислорода в младенческий радостный мозг. Полста лет ворочается этот младенец в своей заметно обедневшей колыбели. Ничего не слышит, кроме погремушки свободы и независимости. Пузырятся веселые слюни и есть надежда. Она же жизнь. Она же смерть. У белки в колесе больше шансов. Она работает. Не мечтает. Все президенты вольной, без царя в голове, страны были мечтателями. Мечтателями и карателями. Карали тёмное прошлое и мечтали о светлом будущем. Беспощадно. Первый президент. Доктор Окомо. Ангаирисоко, что значит «муравей, который победил слона». Африканский Ганди и Гитлер саванн. Мферато (белый с чёрной кожей). Враг народа. Бармалей из журнала «Крокодил». Отец отцов и мать матерей. Блюинуфанди – «тот, который родил нацию». В разное время, но все это он. Доктор Окомо. Он был сыном короля. Суверенного владетеля патефона, трёх деревень и двух тысяч голов человеческого и всякого другого скота. Чтобы хорошенько любить Африку папа отправил сына в Европу.

– Задай им жару, сынок. Этим белым. – мощный старик был велик в этот момент. – Ты можешь. Ты сын Носорога и Антилопы.

Сын отвечал ему гордо.

– Я их ненавижу и люблю свой народ. Наши закаты прекрасны. Закат Европы ужасен. Шпенглер…

Отец прервал своего грамотного, но неумного сына. Он был разгневан. Он кричал. Мотались из стороны в сторону пальмовые листья его коронационной юбки и сушеные вражьи головы на его шее. Старик король читал только наклейки на стеклянных бутылках и купчие компании « Голден Майнинг». Один ящик – одна голова. Но он был справедлив. Его било похмелье, но он не бил своего сына.

– Видишь? Видишь? Шпенглер. Шпингалеты. А что есть у нас? Как ты? Ты? Носорожец. Ты? Антилоп и не понимаешь этого?

– У нас есть чувства. – отвечал Окомо. Не опускал головы. Смотрел прямо. Инстинктивно король пошарил за троном. Произвел неприятный звук ртом. Шумно поднялся с трона и положил свою толстую удавью руку на плечо сына.

– А ты не так плох. Знаешь, в чём настоящая сила. Запомни. Чем дальше тем краше любовь, чем ближе тем ярче ненависть. Ты понял?

– Я понял, отец.

– Тогда и ты пойми меня, сынок…Сходи к матери. Возьми бутылку.

Окомо отправился в Европу, где следующие 25 лет пестовал свою любовь и лелеял свою ненависть. В деньгах недостатка не было. Он учился в Оксфорде и, в рамках программы изощренной мести, его не закончил. Окомо носил смокинги, курил не только сигары. Ездил на Ролсе с белокожим водителем. Ветераном-буром из Оранжевой Республики. Абсолютно логично, что после аншлюса Австрии в 38 году и лечения триппера (через всю жизнь доктор Окомо пронес страсть к неподтверждённым шведкам) он стал нацистом. Одиноким антисемитом и ксенофобом в Европе образца 38 года. Истинным африкарием. Представителем наивысшей первородной расы. Озарение сошло на доктора Окомо шерлокхолмовским, промозглым утром в номере лондонского второсортного отеля. Там пахло статьями за хранение и употребление в особо крупных, неподтверждённой шведкой и судьбой. На краю несвежей кровати, одетый в шелковый и расписанный драконами халатик, доктор Окомо воровато огляделся. Увидел грязноватую прекрасную пятку и водянистый пасмурный свет в замызганном окне. Начинался рассвет. Мысль была великой. « Не я лишний. Господи, как же просто! Это они лишние! А Гитлер всё равно козёл». Тут же, не сходя с места, доктор Окомо учредил «Союз Носорога». ПаЧёПе – партию чёрного превосходства. Вторая мировая не разочаровала доктора Окомо. Наоборот утвердила в справедливости той самой великой и похмельной мысли. Его королевского наследства хватило ровно на 5 лет ожесточённой и праведной борьбы. Газеты, листовки, мачете, винтовки и цветные карандаши для батальонов Лунного Рассвета. Конференции и симпозиумы для членов партии в лучших отелях Швейцарии и Лазурного Берега. Следующие 10 лет до дня окончательного освобождения, когда совсем и навсегда закончились отцовские деревни, патефон и всяческий стыд, революцию доктор Окомо готовил на пару с департаментом Африки министерства по делам колоний Британской Империи. Всё они знали! Террористические необходимые атаки на усадьбы фермеров-переселенцев, стихийные митинги с отлично напечатанными плакатами, книга « 108 способов убить Империю» – всё это щедро профинансировало министерство её величества. Они нашли друг друга. Окомо презирал министерство, а министерство презирало Окомо. Делить им было нечего. Кроме разве, что зрение подводило столь дружное единение. Доктор Окомо страдал близорукостью. Был убеждён, что революция это начало великого пути. У министерства, как пожилой организации, была дальнозоркость. На основании докладов, формуляров, межведомственной переписки и традиции, оно считало, что неизбежная революция – это безусловный конец великого пути. Истина, как всегда, была где-то рядом, а не там где надо. В ноябре 1960-го последний генерал-губернатор этой страны сэр Долби и пэр Долби потел и жарился на взлётном поле. У него был пробковый шлем и пробковые мозги. Его одолевали коммунисты-трайбалисты в нефтеносной провинции Лусанда и желание выйти замуж за румяного здоровяка адьютанта. Сэр Долби и пэр Долби разочарованно вздыхал. Тоталерантные времена были далеки, а тугой стан адьютанта совсем рядом. Да не укусишь…В смысле…Короче говоря, тёмно-зелёный военный Дуглас с раздувшимся брюхом и четырьмя пропеллерами на куцых крыльях пробежался с шумом по взлётному полю. Открылся люк и наружу вывалилась тонкая лестница. По ней осторожно, отклячив жирный зад, спустился человек в чёрном костюме, алом жилете и фиолетовой бабочке. Доктор Окомо не стал медлить и слился с обретенной родиной в мгновенном экстазе. Бухнулся на колени, выгрыз из бетонной земли черно-желтыми пальцами сухие крохи. Жевал долго и со вкусом. Бликовали фотовспышки и члены «Союза Носорога». На почтительном отдалении завели они боевой и шумный хоровод с прыжками и копьями.

– Бео Блод! – закричал доктор Окомо.

– Масыт! – отозвались дружно его сторонники.

Сэр Долби и пэр Долби сделал вид, что поскользнулся, и крепко схватил сильную руку милого друга. «Союз Носорога» продолжил культурно бесноваться за оградкой из молчаливых британских полицейских. Шумел, дудел, рыдал и искромётничал напропалую. Доктор Окомо подвёл к генерал-губернатору длинную красивую блондинку. У неё была высокая и мягкая грудь, криво накрашенные губы и зеленое платье с русалочьим хвостом. Явно гордясь собой, доктор Окомо сказал:

– Это Ингрид. Она из Швеции. Знаете, сэр Долби и пэр Долби, Швеция – это место, куда из космоса спустилась раса гипербореев.

– Здрасте. – сказала Ингрид.

Про гипербореев сэр Долби и пэр Долби ничего не знал, а говорила Ингрид с явным бирмингемским акцентом. Как няня генерал-губернатора.

– Доктор Окомо. Ситуация требует решительных действий. – генерал-губернатор пристукнул тонким стеком по зеркальному коричневому голенищу.

– Империя должна уйти. – торжественно объявил сэр Долби и пэр Долби. – Уйти церемониальным шагом. Министерство рекомендовало вас как пламенного борца и ниспровергателя.

Сэр Долби и пэр Долби запнулся, но решил высказать разумные опасения.

– Может быть министерство понимает, но я не понимаю, доктор Окомо. Ещё вчера «Союз Носорога» и королевская полиция увлечённо стреляли друг в друга. А теперь мы друзья…

– Берите выше. – засиял широкой улыбкой Окомо. – Теперь мы компаньоны.

– Звучит несколько… -сэр Долби и пэр Долби снова запнулся. – Не комильфо. Если вы понимаете…

– Не понимаю, но знаете, что я понимаю.

– Что? – вежливо поинтересовался генерал-губернатор.

– Бео Блод! – издал рокот и клокот из алой жилетной груди доктор Окомо.

– Масыт! – взметнулись над разгорячённой толпой руки и дружный вопль.

– Вот что я понимаю, генерал-губернатор. – лицо доктора Окомо стало точно таким как на будущем памятнике ему же из родимого чугуна.

Генерал-губернатор решил немного испугаться, чтобы доставить удовольствие этому странному парню в костюме загулявшего страхового агента, в чьи руки Империя вверяла миллионы человеческих душ. Генерал-губернатор начал заваливаться назад, пока не упёрся во что-то надежное. Твёрдое. Адьютанское. Это придало сил и сэр Долби и пэр Долби вернулся в привычное вертикальное состояние.

– Что же, доктор Окомо. Это ваша страна. Пользуйтесь.

Всего через три дня доктор Окомо вышел на кованный венецианским узором балкон теперь уже бывшего дворца генерал-губернатора. Был яркий и сочный день. По голубому и твёрдому, как крышка сундука, небу полз в направлении северо-северо-восток брюхатый тёмно-зелёный Дуглас. Так уходила империя. Доктор Окомо победительным взором окинул скучающую рядом Ингрид и битком набитую овальную площадь. Многие тысячи счастливых чёрных голов, белых зубов и влажных глаз. Доктор Окомо поднял руки, призывая к тишине, и площадь услышала его голос, протрескавшийся через плоскую коробочку микрофона.