– Тогда это не самый наш вариант, – хмыкает Павел. – Отель, надеюсь, пятизвездочный?
– Не отель, – качает головой Аглая. – Апартаменты с двумя спальнями. На большее моей «премии» не хватит.
– А говорили, что миллионы дороже…
– Генералу тоже приходится отчитываться. Зато летим «бизнесом». Другие билеты давно разобраны. Сами понимаете – июнь, высокий сезон.
* * *
Генеральный с Солнечной сваливают, и они с Иркой выскакивают покурить.
– Что за дрянь вы курите? – с интонацией рязановского Самохвалова вопрошает Аглая у раскочегарившей вейп замши.
На обратной дороге заходят в бухгалтерию. Аглая помнит, что здесь творилось, когда она только пришла в «ПСИ» несколько лет назад. Настоящий серпентарий. Теперь здесь Ирка и еще четверо бухгалтеров. Аглая, Ирка и «зарплатница» – Львы по гороскопу. Так что у них не бухгалтерия, а львиный прайд – без всякой, впрочем, грызни, а, наоборот, с этаким царским величием. Но из других отделов к ним без лишней надобности не суются. Побаиваются, что съедят.
Аглая присаживается на край стола заместительницы, и через минуту вся бухгалтерия с Иркиной подачи начинает делиться координатами проверенных зубных врачей. Аглая рассказывает, как недавно таскала в стоматологическую поликлинику несчастного Даньку, которому тамошний хирург раскурочил весь рот. Вспомнив про забытый в кабинете мобильник, она думает, что уже можно набрать сына. Возвращается, берет со стола «гэлэкси» и краем глаза замечает на экране монитора уведомление о письме из налоговой. Все еще держа в руке телефон, читает его.
Ей становится жарко.
Перечитав письмо, Аглая откладывает в сторону мобильный, воздевает взгляд к потолку и видит разверзшиеся над ней небеса. Заорать бы в отчаянии как бывший комэскадрон Забелин из любимого ею «Своего среди чужих»:
– Вот она моя бумажная могила! Зарыли, закопали славного бойца-кавалериста!..
Запрос по мутной конторке, с которой они в прошлом году имели неосторожность спутаться, а затем долго и упорно судились. Еще и в рамках госконтракта. Короче, плохо дело.
Рабочий день превращается в мясорубку. Все бегают, суетятся, а она из своего кабинета вертит офисом, как дети вертят диафильмы. Часть документов у юристов, что-то в бухгалтерии. Секретарь без остановки сканирует у перегревающегося МФУ…
Выныривает из работы она, когда появившаяся в ее кабинете Ирка спрашивает:
– Что, передумала лететь в Барсу, амига? С нами остаешься?
– А? – ошалело поднимает от цифр голову Аглая. – Подожди, а сколько времени?
Она оглядывается на окно, за которым плещется вечерняя Фонтанка.
– Половина восьмого. Даже слон, видишь, завалился спать.
Четыре кирпичные трубы электростанции, торчащие в промзоне на том берегу Фонтанки, и вправду похожи на задранные вверх ноги слона. А чуть сбоку в румяном небе распухает яркий газгольдер ранней луны. Аглая несколько секунд разглядывает пейзаж, словно пытаясь разгадать скрытую машинерию смены дневных декораций на ночные, и говорит про слона:
– Он потому что бухой уже. Слониха придет, пиздюлей ему вставит…
– А может, слониха сама подшофе приползет, – смеется Ирка. – Вдруг, у нее денек сегодня вроде нашего… Черт, хочу, как слониха. Сейчас с дороги позвоню своему. Чтоб, если дома, в «Аромашку» слетал. Пускай вина возьмет, спродюсирует вечерок… Красное. Или белое?.. Или белое. Но можно красное…
– Сильно только не расслабляйся. Завтра еще работку работать…
Собравшись, они не спеша выходят из малолюдного в такой час офиса, в котором по кабинетам еще ведутся бои местного значения. Где-то за соседней дверью, пожирая электричество и бумагу, документ за документом печатает принтер. В конце коридора из последних сил повизгивает загнанная за день кофемашина.
На улице зависают на покурить. Аглая параллельно инструктирует:
– Документы в налоговую готовы, папка на рабочем столе. Отправлять будешь, разбей на три-четыре письма, иначе тяжелое получится, не уйдет.
– Поняла, – кивает Ирка, которая в курсе подробностей предстоящей Аглаиной поездки. – Езжай домой, тебе собираться еще. Это надо же – с чужим мужиком на море за счет фирмы. Мой бы меня прибил… Ага-ага, всем бы так работать, амига…
6. Точить саблю
Как всегда после смены, они с папой встают поздно. В этот раз – почти в три часа дня. На самом деле Данька просыпается раньше. Несколько минут он валяется в полумраке комнаты, в которую из щелей между шторами сочится дневной свет, и вспоминает ночные приключения. Не поднимаясь с дивана, где спит, когда ночует здесь, тянется за телефоном и проверяет свою страничку Вконтакте, куда ночью выложил украдкой сделанные фотографии того дедули.
Перепачканное засохшей кровью коричневое лицо, цветные лохмотья, из-под которых виднеются татуировки, автомат на плече полицейского – толпа Данькиных друзей оценивают все это небывалым для его страницы количеством лайков. «Настоящий?» – спрашивает про автомат Данькина одноклассница Лена Протасова, у которой новая аватарка – глазастая анимешка, вся из себя кавайная лоли. «Нее, пласмасовый», – влезает Саня Копылов и ставит в конце комментария три хохочущих смайлика. Так что Андрюха со своей тетей в розовом плаще и набережной с разведенными мостами отдыхает.
В соседней комнате энергичной мелодией взрывается телефон, и Данька слышит папин хриплый, будто слежавшийся после сна голос:
– Алло…
Данька перестает прислушиваться, потому что после одного случая знает, что подслушивать чужие разговоры нельзя.
Он лезет в группу своего класса, где одноклассники обсуждает всяко-разные летние дела: кто куда уехал, кто в какое кино ходил, кто кого видел… Запостить, что ли, и туда какую-нибудь ночную фотку?
– Валяешься? – спрашивает папа, в одних трусах появляясь в полутемной комнате. – Давай вставай потихоньку, собирай постель. Будем завтракать. Или, – он раздвигает шторы, за которыми размашисто, прямо какой великан, шагает четверг, – уже обедать.
Папа идет в ванную, где долго умывается, чистит зубы, бреется. Данька как раз успевает расстаться с телефоном и одолеть спальные принадлежности – свернуть их поровней и запихать на верхнюю полку в шкафу.
На завтрак (он же обед) – яичница с жареной колбасой и луком – настоящая мужицкая еда, как называет эту вкуснятину папа. За обедом он говорит Даньке, что звонил дед (не тот, из-под вагонов, а настоящий – дед Иван) и пообещал, что заедет и заберет Даньку к себе до вечера воскресенья.
– Мама в командировку улетает завтра, – объясняет папа, – я все выходные работать буду. Скоро отпуск, надо деньжат подкопить.
Данька не возражает. Дедушка, мамин папа, нравится ему. У него есть большая машина, кроссовер «ауди», на котором Данька любит кататься. А еще дед Иван никогда не ругает его за шалости, не кричит, как мама. Только, если уж совсем дурака начнешь валять, посмотрит на тебя, что еще немного – и сам заорешь, от страха. Он умеет так смотреть, по-особому, потому что давно, когда Данька еще даже не родился, научился этому в тюрьме. За что он там сидел, ни мама, ни папа не рассказывают. Сам дед Иван, когда Данька однажды набрался смелости и спросил, молча снял рубашку, неторопливо расстегнув пуговицы, через голову стянул белую майку и показал обмершему от любопытства Даньке синеющие на бледных ключицах татуировки пятиконечных звезд.
– Вот и все, что тебе нужно знать про это, окунек, – произносит он.
Окуньком дедушка зовет Даньку, оттого что волосы у него не одного цвета, а будто полосатые, светло- и темно-русые, как у папы.
Звезды на худом незагорелом теле деда кажутся некрасивыми потому, что неровные и расплывчатые, но от них исходит неприятное, жутковатое ощущение угрозы. Странно, но после дедушкиных звезд расставивший крылья орел, набитый на спине у старшего Андрюхиного брата, выглядит всего лишь пугливым цыпленком.
– Папа, – макая куском хлеба в остатки яичницы, произносит Данька, – к дедушке же только вечером. Значит, в «Гранд Макет» успеем сходить?
Папа немного виновато смотрит на Даньку:
– Слушай, мы тут с тобой и так заспались. Времени вообще нет. Может, в другой раз?
– В другой? – тянет Данька и расстроенно начинает глядеть себе в тарелку.
Почти все из их класса уже побывали в этом музее, где мимо маленьких гор и деревьев бегают маленькие паровозики, под маленькими мостами плавают маленькие корабли, а маленькие люди… Да чего они там только не делают, эти маленькие люди. Наверное, даже едят яичницу. А у них с папой нет времени, чтобы полюбоваться такой красотой. И ведь договаривались же…
– Данька, ну не обижайся, – просит папа. – Обязательно еще сходим, лето длинное. Мы с тобой лучше сейчас… Ну, не сейчас, а чуть попозже… В гости поедем.
Данька смотрит на папу, улыбается. Это меняет дело. Как поет тот смешной медведь из мультика: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро». Правда, уже не утро, ну и ладно.
– А к кому в гости пойдем? К дяде Костяну?