Взлом сияния

Из файлов памяти выползли картинки. Старик делал так прежде, просто позаботился о том, чтобы все забылось. Но стереть воспоминания бесследно нельзя. Тогда я тоже стоял на коленях, но дома. Вацлав предстал в облаке почти полностью обнаженным. В руках держал черную дубинку. На лице застыла расплывчатая улыбка, поглощенная ослепляющим безумием. А я стонал и дрожал. Мне неприятно и даже мерзко погружаться в воспоминания о том, что происходило дальше. И именно тогда впервые задумался о том, почему Вацлав держит меня слишком долго. Многие пользователи меняют люджетов. Почему не он? Почему я?

– Все должны видеть, что случается с такими, как ты. Просто не оставил мне выбора, – тонкий голос пронзал оглушающий гул толпы, – зря тебя туда повел. Зря. Но ничего, все будет хорошо. Скоро вернемся домой.

Глава 4

Нельзя забывать. Нужно помнить все – до мельчайших подробностей. Должен заставить себя проснуться, ухватиться за воспоминания и запрятать их там, куда нельзя добраться.

Смог, пробудился.

Осмотревшись, увидел, что лежу на покрытом клеенкой столе. Тело стягивали ремни, а голову и ноги сдерживали жгуты, угол обзора невелик. Вацлав нависал над столом – после прогулки по галерее даже не переоделся. Его волосы были мокрыми от пота, а на лице сверкала искривленная улыбка из видения. Старик заметил, что я очнулся, и нежно прикоснулся к моей щеке – той, на которой останется шрам.

– Прекрасно, – упоительно пропел он, – даже страдаешь, как человек.

Я принялся извиваться на столе, пытаясь вырваться из суровых оков. Безуспешно – ремни старик затянул туго, а я не военная машина, разрывать цепи не могу. Аналитические способности позволяли мне понять, что освободиться не удастся, поэтому кривляния на столе рассмешили Вацлава. Он громко хохотал, все слаще приговаривая: «Как человек».

Вацлав что-то нащупал в выдвижном ящике под столом и выудил оттуда остроконечный инструмент. И медленно потянулся с ним к моей шее – ни единая мышца на руке не дрогнула, как у блестящего хирурга. Я зажмурил глаза и делал все возможное, чтобы утащить память в те уголки подсознания, куда ему не удастся забраться. Открыл глаза снова – по его требованию.

– Хватит притворяться, что тебе страшно, – не скрывая раздражения и пренебрежения приказал он, – я должен видеть глаза. Следить по ним – не задел ли чего лишнего, – старик улыбнулся. Зачем он улыбнулся…

Почувствовав жгучую боль в шее, я слегка дернулся и вскрикнул, на что Вацлав – сосредоточенный на работе – никак не отреагировал. Старик плавно вытянул из моей плоти черную трубку, напоминающую то ли вену с застывшей кровью, то ли провод.

– Вообще, ты не должен был проснуться, – заговорил снова нежно, – лучше спи, дорогой. Глаза все равно смогу держать открытыми.

В тот миг я обратил внимание на его руки. Вацлав впервые за долгое время предстал с закатанными рукавами. Свет в его сарае – как стало понятно по инструментам на дальней стене – оказался достаточно ярким, чтобы мне удалось заметить кое-что удивительное. Левая рука старика выглядела упругой и блестящей. Ни одной морщинки или старческого коричневого пятна, коих много на шее и правой руке. Кожа не висит, прожилки мышц выглядывают так же дерзко, как во времена молодости. Я слишком долго рассматривал руки, он это заметил.

– Видишь, какой ты невнимательный, – гордо проговорил он. – А ведь помнишь, никто не верил, что из меня выйдет хороший изобретатель? Даже ты. Как тебе рука? Ни единой чертовой морщинки, а бородавки с мерзкими волосинками – как ножом отрезало. Картину портит только маленький шрамик от внедрения, который, уверен, быстро затянется.

– Что ты делаешь? – мне наконец-то хватило сил сказать хоть что-то.

– Если бы ты дал мне договорить, то все сразу узнал, – снова раздраженно заговорил старик. – Как я уже и сказал, никто не верил в мою гениальность как изобретателя. Все бросили мальчишку на полпути, не дав раскрыть потенциал. Да, многого не понимал в технике, но можно было хоть чуточку усилий приложить. Хоть немного.

Вацлав потянулся за склянкой и осторожно уложил туда вену, которую оторвал от меня. От мерзкого вида штуковины закрутило в животе. Никогда такого прежде не чувствовал. К горлу подкатила горечь, я искривился в лице. Вацлав на мгновение прервал монолог и задумчиво осмотрел меня. Махнул рукой и продолжил речь:

– Попытки стать изобретателем не бросил. А когда узнал про слухи о чудодейственных свойствах волокна и некоторых деталей таких существ, как ты, то аппетит разыгрался. Вспомнил старые порывы сотворить что-то полезное. Но на этот раз старался лучше – раскрыл якобы несуществующий потенциал сам. Я умираю, и это заставило меня проснуться и захотеть обрести вечную жизнь. И не смейся, такое возможно. Я читал, спрашивал у знающих людей… А эти все законы… Не понимаешь? Правительству выгодно ограждать людей от истинных свойств волокон, дарующих вечную регенерацию! Пользуются волокнами в грязных экспериментах и тайно продлевают себе жизнь, а между тем изобретают люджетов-терапевтов и другие новшества, чтобы люди платили больше, чтобы убедить народ в необходимости поднять налоги. Ведь для нас же стараются, много средств уходит… А сами уже раздобыли варианты для здоровья получше и дешевле!

Вацлав резко замолчал. Потупился, что-то пробурчал себе под нос – не хватало сил уловить суть бредней. А когда снова посмотрел на меня, я увидел леденящий кожу взгляд – прозрачный и лишенный жизни и ясности. Мне стало страшно, как никогда в жизни.

– Посмотри! – Вацлав крикнул так звонко, что я вздрогнул. – Мои руки! Ты и тебе подобные могут жить вечно, и ваши волокна уже продлили срок моей руке. Еще чуточку и удастся пустить бессмертную кровь люджетов в свои жилы. Докажу, такое возможно. Внедрю в организм те волокна и механизмы, которые подпитывают андроидов. Заморожу себя изнутри и стану таким же, как ты. Только лучше, ведь я человек.

Вацлав снова замкнулся. Опустил голову и взглянул на покрытые зеленой жижей руки. Осмотрел стол. И тихо проговорил:

– Или хуже. Знай, держу тебя так долго не только для всего этого – другим людям андроиды быстро надоедают, избавляются, как от мусора. Сдают на переработку, чтобы перенаправить в новые семьи или в производственные цехи. Ты же дорог мне, и еще ты… какой-то особенный. Оттого больно творить такое.

Казалось, Вацлав отпустит меня, и мы вновь заживем жизнью счастливой семьи – ведь у него никогда и не было ее, семьи. Должен дорожить тем единственным кусочком семейного уюта, который есть. Но чувства оказались обманчивыми. Одним хлестким ударом черной дубинкой старик вырубил меня, оставив наедине с личной темнотой.

Глава 5

Распахнул глаза. Посмотрел по сторонам – окружение привычное. Прикроватный столик, окно, через которое в комнату льются солнечные лучи. Тело укутано в пушистое одеяло, никаких ремней и жгутов. Ремней. И жгутов. Стол в клеенке. Провода из шеи. Вацлав, что же ты натворил? Все помню.

Я резко вскочил и почувствовал чистоту в разуме. Никаких мутных мыслей и сложных эмоций. Новый перезапущенный «я», готовый снова следовать расписанию. Да вот только расписание может измениться – ведь забрать память не удалось, не в этот раз. Скоро сработает его будильник. Я отправился готовить завтрак. Старик не должен узнать, не сейчас.

***

Из колонок струилась дивная музыка. Скрипка жалобно рассказывала душераздирающую историю, пока виолончель мудро выслушивала ее. Иногда ребячески поигрывала свирель, разбавляя настроение непринужденной беззаботностью. Вацлаву нравилось, когда во всех комнатах играла инструментальная музыка. Вложил уйму денег, чтобы техника передавала глубинную мощь нотного стана. Так всегда старик и выражался. От него нахватался разных словечек.

В ручеек мелодий ворвался звон со стороны входной двери. Это Лидия – молодая стажерка, помощница и по совместительству любовница Вацлава. Правда, из-за охватившей мозг старика апатии последние четыре месяца встречи ограничивались рабочими вопросами, без прежних моментов близости в спальне, на столе среди чертежей или на его любимом ковре.

Лидия принесла несколько лакомств. Одно – съестное в виде булочек – досталось Вацлаву. А второе перепало мне, но Лидия и не представляла, что это лакомство. Я стоял в углу, терзаемый непреодолимым желанием сбежать. Укрепил на лице приветливую улыбку, из уст вырывались услужливые речи, а тело кричало о боли и недомогании. Лидия будто чувствовала, как мне гадко. Подошла почти вплотную. Я ощутил, как теплое сладкое дыхание ласкает мою не поддающуюся разложению кожу. Хотел обнять Лидию – как же много чувств возникает благодаря сохранению памяти. Механический монстр хотел обнять девушку… А она, казалось, видела чудище насквозь.

В глазах Лидии – бушующих голубых реках – таились искорки любопытства и доброты. Осторожно положила одну руку мне на заостренное от напряжения плечо, а второй ласково прикоснулась к шраму на щеке. Тихо, чуть слышно, но невероятно громко в моем воображении, спросила:

– Что приключилось? Царапина. Оттекшие глаза. И ты… грустный?

– Бодрого утра, Лидия, – я снова себя удивил тем, как весело и задорно могу говорить при тяжелых муках в механическом сердце, – все в порядке! Просто небольшая стычка с непослушными подростками, которые решили потыкать в люджета деревяшками, – тут же рассмеялся, предательски лицемерно.

– Понятно, – Лидия говорила тихо и ласково, – если вдруг хочешь о чем-то рассказать, лучше говори. Все пойму.

Эмоции Лидии продолжали короткую речь ярче и насыщеннее киношедевра. В блеске глаз кружила обеспокоенность, а в дрожащих губах – желание сказать что-то очень важное. Я часто ловил на себе ее хитрые и приветливые взгляды и никогда не понимал их смысла – и почему они отличаются от взглядов других людей. Но теперь в глазах Лидии вспыхнуло нечто новое, не просто доброжелательность.

– Спасибо, Лидия, – дрожь унимать стало еще сложнее.

Лидия понимающе кивнула, ласково улыбнулась и подошла к Вацлаву. Мне оставалось лишь молча наблюдать за происходящим. Лидия посмотрела себе под ноги и что-то сказала старику – слишком тихо и слишком далеко. Иногда глядела в глаза Вацлава, которые раз за разом становились все мрачнее. Украдкой бросила пару взглядов на меня, незаметно для старика. Но и Вацлав посмотрел на меня – холодно и сурово, аж онемели ноги. После короткого рукопожатия Лидия мило со всеми попрощалась и ушла прочь. Вацлав опустил голову и подошел ко мне, не поднимая глаза с пола. Стало холодно.

– Лидия ушла? – дружелюбно спросил я.

– Да, – Вацлав потерял утреннюю звонкость в голосе, – ушла. Вдруг появились дела. И в то же время плохо себя чувствует… Так и не понял, в чем проблема. Пока хочет в одиночку поработать над одним проектом.

– Хорошо. Тогда, может, кофе с…

– Сегодня необычно себя ведешь, не так ли? – перебил меня он. Я чувствовал, что вот-вот на лбу проступит испарина. Хотя этого чисто физически быть не может. – Нужна дополнительная перезарядка, дружок?

– Как скажешь! – тошнило от позитивности.

– Не надо, – задумчиво остановил меня старик, – иди сядь в кресло в мастерской.

Послушно отправился в белоснежную яму, где старик торчал часами, даже когда не работал. Ждать пришлось слишком долго. Однако я так глубоко погрузился в мысли, что и не заметил, как наступил поздний вечер. Не смел сдвинуться с места, поскольку знал – лучше терпеливо ждать.

Дверь наконец-то распахнулась. Вацлав подошел со спины и похлопал по плечу. Затем молча обошел кресло и встал напротив. В руках держал заостренный инструмент, которым ковырялся у моей шеи. Я не дрогнул ни единым мускулом, он тоже. Хотя нити нервной сети были на пределе, такого никогда не случалось. Возможно, больше и не произойдет, если сегодня все закончится плохо.

– Вижу по личику, – прежде голос Вацлава не звучал так низко, – память всю не стер. Но ничего, подправим. А раз все равно и так все помнишь, воспользуемся этим.

Вацлав подошел медленно. Приблизил свое лицо к моему, но в глаза не смотрел – интересовала шея. Неожиданно резко протянул обе руки к коже и протиснул кончики пальцев в то место, где прежде была полоса. От зудящего чувства в теле мои глаза судорожно задергались, и голова по инерции откатилась в обратную от лап старика сторону. Пальцы скривились и напряглись так сильно – казалось, вот-вот отвалятся. А старик продолжал расширять стенки дыры.

– Вот! – ликующе воскликнул Вацлав, вынимая прутик. Я покосился на старика. В жилах вскипала ярость, а в кулаках копилась дикая животная сила. И дальше все пошло так, как пошло.

Схватил Вацлава за горло с такой мощью, что почувствовал хруст в ладони. Крепко стиснув зубы, посмотрел в испуганные глаза и попытался разглядеть хоть крупицу от того мальчишки, который грустил на школьной переменке. Тот мальчишка мертв, а передо мной бьется в конвульсиях корыстное чудовище, пытающееся походить на человека. Сдавил пальцы еще сильнее. Просвета между ладонью и шеей уже было не видать. Зрачки старика закатились за горизонт. Но мне было мало.

Я выпустил из своего затылка белые контактные провода, с помощью которых чиню технику и подключаюсь к устройствам для передачи данных. Они кружили над головой, и надеюсь, что напоминал старику Горгону Медузу из книжки по греческой мифологии из домашней библиотеки. Провода перестали виться – выпрямились и натянулись, как змеи перед атакой. А затем я брызнул ими прямо в старика, заставив их вцепиться в красное жирное лицо. Все четыре гадюки проделали в нем небольшие отверстия, через которые пустили под кожу электрический яд. И оставалось только наблюдать, как из трясущегося и одеревенелого тела уходят последние искорки жизни.