– Именно так, доктор. Воорман – заключенный, который утверждает, что он Бог.
– Бог.
– Ну, как говорится, каждому свое, но он убедил все население тюрьмы в своей бредовой идее. Мы его изолировали, а что толку? Слышали пение? Это псалом Воормана. Я боюсь беспорядков, доктор. А то и бунта.
– Я понимаю, вы в трудном положении, но как…
– Я прошу вас обследовать Воормана. Выяснить, симулирует он сумасшествие или у него действительно съехала крыша. Если вы решите, что он клинически ненормален, я отошлю его в психушку, и мы разойдемся по домам пить чай с пирожными.
– За какое преступление осудили Воормана?
Начальник Бентам пожимает плечами:
– Прошлой зимой все личные дела заключенных пошли на растопку.
– Как же вы определяете, когда кого освобождать?
Начальник тюрьмы в недоумении:
– Освобождать? Заключенных?
Акико Като оглядывается. Я приседаю – надеюсь, успел. В конце ряда, в серебристой лужице экранных отсветов, крыса встает на задние лапки, смотрит на меня и шмыгает под обивку кресла.
– Надеюсь, – вполголоса говорит спутник Акико Като, – что это действительно срочно.
– Вчера в Токио появился призрак.
– Вы вызвали меня из Министерства обороны, чтобы поведать историю о призраках?
– Конгрессмен, этот призрак – ваш сын.
Отец ошеломлен не меньше, чем я.
Акико Като отводит прядку волос.
– Уверяю вас, он очень бойкий призрак. Вполне себе живой. Он в Токио и ищет вас.
Очень долго отец ничего не говорит.
– Он хочет денег?
– Крови. – Я выжидаю, а Акико Като продолжает затягивать петлю на своей же шее. – И позвольте мне сказать без прикрас: ваш сын – героиновый наркоман. Он заявил мне, что убьет вас, потому что вы украли у него детство. Мне встречалось немало юных извращенцев, но ваш сын – полный психопат с пеной у рта. И ему нужны не только вы. Он сказал, что сначала разрушит вашу семью, чтобы наказать вас за то, что случилось с его сестрой.
Камера Воормана – царство отбросов.
– Итак, мистер Воорман… – Доктор Полонски расхаживает среди фекалий и мух. – Как давно вы полагаете себя Богом?
Воорман в смирительной рубашке.
– Позвольте задать вам тот же вопрос.
– Я не полагаю себя Богом.
Под ботинком доктора что-то хрустит.
– Но вы полагаете себя психиатром.
– Верно. Я – психиатр с тех самых пор, как с отличием окончил медицинский институт и начал практиковать.
Доктор поднимает ногу – к подошве прилип дергающийся таракан. Доктор соскребает насекомое об обломок каменной кладки.
Воорман кивает:
– А я – Бог с тех самых пор, как начал практиковать в своей области.
– Понятно. – Доктор отрывается от своих записей. – Из чего же состоит ваша деятельность?
– В основном из поддержания вселенной в надлежащем состоянии.
– Так это вы создали нашу вселенную?
– Именно. Девять дней назад.
Полонски осмысливает это заявление.
– Однако существует масса веских доказательств, что вселенная несколько старше.
– Знаю. Эти доказательства тоже создал я.
Доктор сидит на откидной койке напротив.
– Мне сорок пять лет, мистер Воорман. Как вы объясните мои воспоминания о прошлой весне или о детстве?
– Я создал ваши воспоминания вместе с вами.
– Значит, все в этой вселенной – плод вашего воображения?
– Совершенно верно. Вы, эта тюрьма, крыжовник, туманность Конская Голова.
Полонски дописывает предложение.
– Вероятно, у вас работы невпроворот.
– Больше, чем может представить ваш хилый гиппокамп – не в обиду будь сказано. Приходится воображать каждый атом, иначе – фьють! «Солипсист» пишется с одним «л», доктор.
Полонски морщится и перекладывает блокнот.
Воорман вздыхает: