Шахта

Он остановился, сдерживая себя. Ему потребовалось бороться с собой, чтобы не превратиться в варвара-насильника – так сильно он ее хотел в тот момент. Он нежно раздвинул ее вульву большими пальцами и попытался еще раз. Без усилий. Она была влажной как трава после грозы.

– Нет.

Она резко опустилась вниз и отвернулась. Он физически ощутил ее отказ. Она не подумала о том, что ему больно, когда член загнут под таким углом. В тот момент не хотела причинить ему боль, но через минуту все изменилось.

Джонатан выдернул из нее член и почувствовал мокрую каплю на щеке. Его подлый член катапультировал каплю ее смазки прямо ему в лицо. Это было чертовски символично.

Аманда не хотела его. Точка.

И Джонатан вдруг понял, как смехотворно выглядит. Клоун на коленях, со стояком, похожим на ракетный снаряд. Только цели, в которую он должен попасть, нет.

Никчемный тогда, никчемный сейчас.

Откидывающееся кресло в автобусе было скользким и замаранным, как дверной косяк, за который хватался миллион грязных рук. В воздухе витал резкий запах дезинфицирующего средства. Он напомнил Джонатану о мужском туалете в мексиканском баре. Мерзотное место. В другой жизни он провел там неприятные полчаса, ухая в фарфоровый «мегафон». После того приключения он не брал в рот ни капли крепкого алкоголя. Нет уж, спасибо. Теперь пил только вино или пиво с лаймом, во время ужина. Сколько помнил ее, Аманда курила дурь, чтобы расслабиться. Джонатан опытным путем выяснил, что если он накуривался до головокружения, то сначала был гиперактивен, а потом чувствовал себя выжатым как лимон и следующие полтора дня болело горло. Ему абсолютно не нравились комбинации – гашиш, бонг, таблетки. Аманда была искателем, ей нравилось пробовать. Но она употребляла нерегулярно, в основном на вечеринках. Для Джонатана же сама мысль о вдыхании порошка через нос, чтобы почувствовать себя клево, казалась отвратительной. Его любимыми наркотиками были кофеин и белая смерть – рафинированный сахар. Он был кофеманом.

Аманда курила дурь, чтобы разрушить барьеры на пути к сексуальному наслаждению, которые она сама и создала. Она почти никогда не достигала оргазма с легкостью. Для этого требовались время и усилия обоих партнеров. Большинству ее бывших было плевать. Поэтому Аманда была уверена в своей фригидности и считала, что это полностью ее вина. Ей доставляла особое удовлетворение возможность обвинять и себя, и партнеров, и весь большой злой мир вокруг.

Джонатан злился на себя за то, что часто говорил, что ей нравится быть жертвой. Проявлял чудеса понимания – ничего не скажешь.

Трещина в их отношениях стала заметной, когда Аманда начала выкуривать косяк перед сексом. Вода точила мраморное надгробие, и наконец эпитафия стала нечитабельной.

В его мозгу мелькала галерея образов из прошлого. В основном, дурашливых. То, как она хватала его за задницу в супермаркете или просто говорила, какая у него симпатичная пятая точка. Та зимняя поездка на машине в Бирмингем, во время которой они на полном серьезе обсуждали рейтинг фильмов, а он просунул руку под ее рубашку цвета хаки и заставил ее соски обратить на себя внимание. Или то, как Аманда с гремлинской ухмылкой отсосала ему в четыре утра на ночном рейсе в Лос-Анджелес. То, как они хихикали и обжимались в примерочных кабинках в торговом центре. И их пошлые телефонные разговоры на работе. Торговля компьютерными серверами никогда не казалась Джонатану романтичной. Однажды вечером он вернулся домой в скверном настроении – его увольняли через два дня – и обнаружил в своей кровати Аманду, в сногсшибательной ночной сорочке из черного кружева. Она улыбнулась и сказала:

– Джонатан, сделай мне одолжение…

Вскоре они начали играть в семью.

Он очнулся. Автобус. Ночь. Он совсем раскис.

Конечно, дело было не только в сексе. Он так долго размышлял об этой стороне их совместной жизни, потому что их секс был чертовски хорош, а он так давно не занимался с ней любовью. И вообще ни с кем не занимался. По мере выгорания отношений они несколько раз придавались ничем не примечательным любовным утехам. Это продолжалось почти год, уныло и без всякого удовлетворения. Через какое-то время они перестали заниматься любовью и переключились на секс. Проблемы заняли место заботы друг о друге.

Теперь улыбки симпатичной официантки было достаточно, чтобы он выскочил из штанов.

Дело не в сексе. И ни в чем. Дело в… все это чертовски сложно и запутано. Любые попытки найти причину или виноватого опошлят все, что было между ними. И вот сейчас мысли об этом стали причиной невыносимой головной боли, словно в черепной коробке Джонатана один шлакоблок падал на другой. Боль поглотила левую сторону его головы, из глаза покатилась слеза, в носу засвербело. На лбу выступили капли пота. Боль была настолько сильной, что отвлечься от нее не получалось. Пора принять экседрин.

Он развернул свой рюкзак, который лежал на соседнем кресле, расстегнул большой карман и достал наполовину пустую бутылку газированной воды. У него осталось яблоко и несколько шоколадных печенин с кремовой начинкой, погребенных под коробками с кассетами и прочим барахлом: фотоаппарат Nikon, заправленный цветной пленкой; туалетные принадлежности, записная книжка, темные очки-авиаторы в очечнике. Он открутил крышку на бутылке, и та издала шипящий звук. Проглотил три белые таблетки не запивая. Четвертая застряла в горле. Он поднес бутылку к губам и почувствовал, как растворяется таблетка. Он закрыл глаза и постарался расслабиться.

Не-а.

Все извратилось. Все стало таким сложным. У их истории было столько начал и завершений, что ее невозможно уложить в логичное, связное, линейное повествование.

Однажды он позвонил Аманде на работу. Просто чтобы поболтать, услышать ее голос и узнать, как у нее дела.

– Я беременна, – сказала она между делом и повесила трубку.

После этого произошла ссора. Роковая и непримиримая. Она началась с разговора об аборте, зарплате и целесообразности, а закончилась туманными определениями того, что является развитием отношений двух людей. Аманда много плакала. Джонатан решил, что победил в споре.

Джонатан проиграл.

Она была сообразительной, осторожной и необычной. И Джонатана бесило, что главной целью ее жизни оказалось усмирить то, что делало ее уникальной, раствориться в приличном обществе и превратиться в одну из тех, кого его хороший приятель Баш называл жопорями.

А именно: люди, которые смотрели порноканалы и ходили в стриптиз-клубы. Люди, которые безответственно размножались и постоянно ныли о своем желании вернуться в форму. Люди, которые были уверены, что выигрыш в лотерею решит все их проблемы. Люди, для которых повышение качества жизни заключалось в покупке более дорогого пикапа. Люди, которые полагались на Бога в починке водопровода, исправлении своих недостатков, да и во всем существовании, потому что были слишком ленивы, чтобы решить свои проблемы самостоятельно. Люди, которые пили легкое пиво. Приверженцы массового сознания, расчетливо невежественные, представители низших духовных каст. Именно такие славные ребята в определенных обстоятельствах с удовольствием присоединяются к толпе линчевателей или бригадам книгосжигателей.

Жопари.

Аманду воспитывали по-другому. Дети всегда были частью ее сценария. Но с каждым годом перспектива материнства становилась все более туманной, «когда-нибудь, но не сейчас». Она провалилась в безвыходную панику. Какое-то время Джонатан всерьез задумывался о том, чтобы поиграть в папочку для маленького существа. Он испытал шок, осознав, что не испытывает отвращения к детям: крошечные человечки вызывали у него определенный интерес.

Но самыми интересными были чужие дети – за ними можно наблюдать, оставив отвратительные моменты за скобками.

Многие его друзья с жаром доказывали, что, когда появляются дети, жизнь меняется. Это неудивительно. Джонатан слышал в их речах нотки солидарности людей, попавших в западню и мечтающих заманить его туда же. Он спросил у Аманды почему. Ее ответ обжег как раскаленное железо.

– Потому что так поступают люди.

Для Джонатана это был не аргумент. Он не верил, что семьи создаются по чистой случайности, подобно тому, как первопроходцы строили дома не по собственному выбору, а из необходимости. Но это был не аргумент для Аманды.

В тот год у них начались проблемы с деньгами, и Аманда сделала аборт. Джонатан не знал, простит ли она его когда-нибудь.

У Аманды появился седой волос, потом еще один. Потом – растяжки на бедрах. Джонатан заметил признаки варикоза у себя на лодыжках. Он про них не говорил. Часики Аманды тикали. Замечала ли она появившиеся недостатки в зеркале? Этот вопрос превратился в игру, у которой не было победителя. Если он замечал, она обижалась. Если он притворялся, что нет, – она обвиняла его в невнимательности. А если он ничего не делал, сохранял нейтралитет, ее глаза молчаливо проклинали его еще раз.

Она перестала улыбаться. Любое предложение Джонатана разбивалось о стену отказа. Она окопалась и приготовилась к затяжной войне. Это раздражало и казалось ему ненужной тратой времени и сил. Он неохотно делал все, чтобы сохранить баланс в напряжении между ними. Никто не хотел отступать. На кону стояло эго каждого. Он вспомнил шутку о предохранителе с автоматической защитой, который уничтожает всю сеть и не выгорает сам.

Занятия любовью? Они превратились в кошмар.

Поэтому теперь классная задница Джонатана направлялась в Чикаго, с кассетами Tangerine Dream для музыкального сопровождения и таблетками от мигрени, которая забивала в его мозг хромированные шипы. Техас остался позади. Джонатан размышлял о конце. Той боли, которую ему причиняла Аманда одним взглядом или невозмутимым молчанием. Он с сожалением вспоминал, как они съехались – уверенно и без сомнений. Как слились в первобытное существо, доставляющее и получающее удовольствие. Как стали единым целым.

– Соглашайся на эту работу, – сказала она ему. – Давай. Поезжай, проведи время с Башем. – Джонатану показалось, что он услышал стук судейского молотка. – Ты ведь уже все решил, да? Может, хоть денег заработаешь. Ну и вали от меня, потому что я стала вести себя как стерва.

Временами Джонатан хотел ударить Аманду из-за ядовитой уверенности в ее голосе.

– Что ж… – Он раздраженно пожал плечами. – А как же ты?

– А как же я? Не надо ради меня идти на большие жертвы. – В тоне ее голоса слышалось: «Ты снова облажался, умник. Надо было спросить „а как же МЫ“. Видишь? На самом деле тебе наплевать».

Они знали друг друга слишком хорошо. Но почему-то использовали эти знания не для того, чтобы что-то исправить и укрепить отношения. Вместо этого они превратили их в самое мерзкое оружие.

И когда ты успела стать настолько наивной, черт возьми? Парировал тоненький ехидный голосок.

Чикаго предлагал работу. Чикаго предлагал расстояние.

Джеффри Холдсворт Чалмерс Тесье – представитель новоорлеанских Тесье – был крепким и бородатым, с покатыми плечами и крупными зубами. Его мудрые золотисто-карие глаза излучали свет и постоянно впитывали окружающую обстановку, записывая ее на пленку ментального видеомагнитофона. Он был фрилансером в области графического дизайна, болтал без умолку и являлся лучшим другом Джонатана с момента их первой встречи во время заседания университетского киноклуба в 1977 году. Джонатан учился на архитектора, а Джефф проматывал стипендию факультета свободных искусств. Во времена студенческого распутства и игр в бильярд к нему приклеилась кличка Баш. Он все еще с трепетом относился к своему заметному южному акценту. В разговоре с Джонатаном Джефф назвал Аманду «печалькой». В мире Баша женщины приходили и уходили, но их всегда хватало. И пока вертится эта планета, Джонатан сможет пускать слюни, уткнувшись в его большое плечо.

Мужская дружба являлась ключевым понятием в системе координат Баша. Стоило ему посмотреть «Человек, который хотел быть королем» [3 - «Человек, который хотел быть королем» – приключенческий фильм 1975 года с Шоном Коннери и Майклом Кейном в главных ролях. Реж. Джон Хьюстон.] или «Сердцееды» [4 - «Сердцееды» – драма Бобби Рота 1984 года. Саундтрек к фильму написала упомянутая выше группа Tangerine Dream.] с Ником Манкузо и Питером Койоти, и он сразу впадал в нирвану. Жизнь Баша не была отягощена браком, детьми, медицинской страховкой и перспективой превратиться в жопаря. Все эти треволнения никогда его не беспокоили.

«Так вали из города, доставь свою розовую попку сюда и давай вместе отхватим кусочек капитала Капры, мой мальчик». Он произнес это слово как «малчык», всегда так говорил. «Я занял не последнюю должность в „Рапид О’Графикс“ и могу влиять на решения руководства, излучая природное обаяние. Тебя примут на борт, как только я скажу. Рассматривай это предложение как первую ступень своей большой лестницы жизни. От Рональда Макдональда до шампанского „Дом Периньон“».

Баш даже оплатил билет на автобус.

Из Джонатана получился никакой торговец оргтехникой. В этом его с Амандой мнение совпадало. Ему понравилась идея работать в «Рапид О’Графикс» под руководством кого-то шумного и позитивного, каким и был Баш. С него хватит тлена и печали.