Трапеза Мятежника

Я подошел ближе, и все напросилось само – сначала глаза, затем хмурые пышные брови, крючковатый нос и улыбка до ушей, которые я нарисовал последними. Мне понравилось. Я снова макнул и принялся вырисовывать волнистые линии справа и слева от лица. Океан. Хочется продолжать, но кажется, что все на своих местах и, дополнив что-то, я нарушу минимализм, который очень хочется сохранить.

Я присел, любуясь своим творчеством, но вскоре стало как-то необычайно и неприятно одиноко. Захотелось разделить эту минуту хотя бы с каким-нибудь животным. Пусть это даже будет маленький хомячок. Или нет, не стоит – за ними нужно убирать фекалии и кормить, не хочу быть ответственным за чью-то жизнь. Когда впервые заводишь животное, кажется, будто оно что-то понимает, умеет рассуждать. Ты рассказываешь ему о своих переживаниях, изливаешь душу, а оно смотрит на тебя такими, казалось бы, умными выразительными глазами и становится немного легче. Однажды у меня был кот, и как-то раз я сказал ему:

– Друг, если ты понимаешь меня, тронь мой палец. – Я поднес руку прямо к его мордочке и повторил. – Тронь меня, если понимаешь, что я говорю. Ну же!

Но он не тронул. Словом, бестолковые для человека существа. С ними приятно играться, когда они маленькие и легко любить. Но как вырастают – это наглые и ленивые недохищники, которые то ли не понимают тебя, то ли слишком презрительно к тебе относятся, чтобы как-то отвечать.

Может, тогда девушку завести? Если только она не пропишется здесь на постоянное проживание, а то я свихнусь от бытовщины и повторного захламления моей обители. Хотя об этом рано думать. Сначала нужно уволиться с работы.

4

Я всегда до мозга костей ненавидел обучение. С первого класса. Казалось, что вещи, которые нам преподают – хлам, предназначенный для того, чтобы в будущем сделать из нас рабов системы, бездумно служащих на благо страны. А самое гадкое то, что большинство это понимает и добровольно на все подписывается, то ли выбора не имея, то ли храбрости, не знаю. Другая часть: те, кто не понимает этого – у них слабоумие, и им нужна помощь.

В школе нас не учат освоению жизни, нет. Только науки, непонятные стихотворения и чтение книг, в которых написано то, что ныне не актуально. Ребенку непросто выучить и принять все это барахло в таком раннем возрасте. Ему нужны азы жизни, а не математики с физикой. Он хочет знать, как ему вести себя с девчонкой, которая нравится, а не сколько получится, если косинус сложить с синусом. Его необходимо приготовить к тому, что в этом мире ничего нельзя удержать, и возможны очень частые потери. Дед Мороз – это в лучшем случае твой отец, вырядившийся в дурацкий костюм, в худшем – воспитательница детского сада, у которой отклеилась борода. Деньги – это штуки, ради которых ты учишь и делаешь то, что тебе не нравится, возможно даже, ненавидишь. Игрушки ломаются, любовь проходит, люди умирают, и в конце – умираешь ты. Что будет после смерти – придумай сам.

Некоторые считают, что учить жизни должны именно отец с матерью, дескать, это их забота. Может быть. Но, на самом деле, большинство родителей ровным счетом ничего не делают, кроме как кормить и говорить: «заткнись там-то там-то», «делай, как тот или этот», «слушайся его и не слушайся этого». Получается сплошное перекидывание обязанностей: мать на отца, отец на мать, оба на учебу, а она просто смывает все в канализацию, потому что идея обучения заключается не в том, чтобы сделать из ребенка человека. Нет. Стране не нужны ваши мысли, какие-то креативные идеи, напротив – этого боятся и пытаются заклевывать на корню. А нужны такие, которые будут хорошо выполнять свою работу, причем безоговорочно и за гроши. Запуганные, как псы, дураки – вот кто нужен.

И это, к счастью или сожалению, не тот случай, когда можно сказать: «У него были такие родители, вот он и думает, что все подобны им». У меня их вообще нет, и не было никогда. А бабушка в мое образование особо не вмешивалась и, слава Богу. Однако, как и все остальные дети, я посещал школу, но без особых успехов. Был круглым троечником, почти двоечником. И самым ненавистным предметом была математика. Я даже имел собственный девиз: «Долой арифметику. Реален только ноль».

Директор постоянно вызывал мою бабушку в школу, но в один прекрасный день она послала его, и меня, вскоре, выгнали. Тогда я попал в другой питомник, окончил его и даже поступил в высшее учебное заведение, наивно полагая, что там совершенно иные люди и образование. Но это был один из самых неверных шагов в моей жизни. Эта не та ошибка, которая полезна, нет. Она долговременна и ни чему хорошему не учит. А поступил я на инженера-технолога и только потому, что заранее знал – на этой специальности полно заблудших дураков. У меня была возможность поступить в гуманитарный университет, однако, там каждый корчит из себя мудреца, почти все горделивы, вечно соревнуются между собой, страдая эгоцентризмом. Но в целом, они ни чем не отличаются от тех, кто учится в технических училищах. Я посчитал, что такие люди зловредны, и лучше иметь дело с тихой тупостью, нежели с буйной. Мне просто не нравится спорить. Дискуссировать о чем-то, спокойно, доброжелательно и без твердого намерения переубедить – другое дело, но спор – это диалог между двумя тазиками с мочой. Тем не менее, даже в моей группе, мне не удалось избежать таких разумников, с которыми поначалу не получалось не конфликтовать. Я просто не выдерживал. Они, порой, говорили настолько дубово-изъезженные фразы, что я впадал в ступор и не находил подходящего ответа. Разумеется, от этого они чувствовали себя победителями и их самолюбие, на глазах, жирело.

Обучение ни у кого не вызывало особого интереса. Тем не менее большинство делало поистине заинтересованный вид, особенно девушки – они конспектировали каждое слово, отвечали на любой вопрос преподавателя и, конечно, не упускали возможности как-то подольститься к нему.

Все они видели, что для меня их сущность всего-навсего пустой запачканный аквариум и поэтому, впадая в тихую ярость, вечно искали повод зацепиться со мной, попытаться унизить. В своих выражениях были очень грубы, порой, меня это даже удивляло. Почему они меня так ненавидели? Как я уже говорил: для меня они были прозрачны, я видел их истинное лицо. Но, несмотря на это, мне не хотелось вражды. Я множество раз пытался улучшить с ними отношения, и это никогда не увенчивалось успехом. В итоге, после очередной нелепой претензии ко мне, я высказал свое мнение, надолго их заткнувшее. А сказал я следующее:

– Вы не девушки. Вы простые хабалки. Ведете себя, как мужики, а то и хуже. Я давно бы вас избил, но, увы, не поднимаю руку на слабых. А вот ваш муж, скорее всего, будет избивать вас ежедневно, ну, или он будет подкаблучником, облизывающим вам пятки. Нормальный с вами не свяжется никогда.

От этого они сильно покраснели и надулись, но ответить ничего не смогли. Конечно, ведь правда буквально задушила их. А парни над этим посмеялись. Может, им и было смешно, но лишь наполовину. На другую половину они просто не хотели со мной связываться, зная, что с ними-то я церемониться не буду точно.

В общем, я долго терпел это: вставал каждое утро и тащился в место, где происходила деградация, по сравнению с тем, как бы умственно я мог просветиться от сна и самообразования.

Как люди спокойно сидят на лекциях, семинарах и мирятся со всем этим калом, который вкачивают им в голову? Я никогда не слушал преподавателя, всегда приходил на пары с книгой и читал ее весь день, а когда откладывал, все равно продолжал читать – свои мысли. Неужели не понятно, что групповое обучение – это билет в прозябание, оно придумано намеренно, чтобы лишить нас молодости. Большинству профессий, преподаваемых в ВУЗах, можно научиться за полгода или максимум за год. Кто-то скажет, что каждый вправе выбирать, чем ему заниматься, и никто никуда никого не тащит. Но это не так. Нас запугивают со всех сторон, а это самое страшное и эффективное, что вообще может быть.

Я пытался смирять себя и бороться с негативными мыслями, но никак не получалось. Все чаще, по утрам, открывая один глаз, я задавался вопросом: «Ехать мне в эту клоаку или нет?» Ответ я получал в ту же секунду: «нет», и не вставал, представляя, как мои одногруппники волочатся в университет, и засоряют голову, запрограммировав себя на то, что принимаемый ими мусор – полезные знания, которые пригодятся им в будущей работе. Вернее, рабстве. С этим, возможно, мало кто согласится, потому что многие скудны в своих размышлениях, они не могут позволить себе думать шире, думать об истинной свободе, а не верить в иллюзии.

В итоге, я перестал посещать занятия и меня, конечно же, отчислили. И это был одним из лучших дней в моей жизни. Бабушка сказала: «Теперь, иди работать», и я пошел. Сменил кучу работ: с каких-то увольняли, с большинства уходил сам. Меня вполне устраивала такая непостоянная жизнь паломника. Рутина была и будет всегда, но она хотя бы не держала меня за горло, передавала из рук в руки, не успевая придушить, как следует.

Сейчас – я дизайнер, верстающий полиграфию. Придумываю дизайн, готовлю его к печати и проверяю готовые макеты, которые присылает заказчик. Хотя, нет, больше я не дизайнер. Только что уволился.

5

На обратном пути, я захожу в закусочную, выпить чашку чая с чем-нибудь вкусным. Старый товарищ без остановки звонит уже в пятый раз. Видимо, он узнал, что у меня умерла бабушка и считает своим долгом – достать меня. На шестой вызов я все-таки отвечаю:

– Алло?

– Здарова, Д.! Ты как там? Слушай, я слышал, у тебя бабушка умерла!?

– Да.

– Ох, прими мои соболезнования! Я зайду как-нибудь, хорошо?

– Как-нибудь, да. Я наберу тебе, когда немного отойду.

– Дружище, с этим в одиночку не справиться, нужна поддержка! Принесу выпить что-нибудь, посидим, поболтаем.

– Все в порядке, не переживай. Я в норме. Она ушла не внезапно, так что… Я справлюсь.

– Ладно. Ты звони, если что!

– Обязательно. До связи.

– Давай, брат. Пока.

Даже немного смешно стало от этого разговора. Никогда еще этот тип не бывал таким добросердечным. Всегда смеялся над смертью, порой казалось, что он конченная бесчувственная скотина. Может, так и есть, просто, к счастью, имеет мизерное воспитание от родителей-алкашей. Это один из тех случаев, когда дружишь с человеком, думая, что просто должен с кем-то общаться, подобно другим нормальным людям. Но теперь больше нет смысла врать ни ему, ни себе, никому вообще. Я потерял всех, кого только мог. И это придало мне неземную свободу. С детства одиночество постепенно обволакивало меня, подобно жидкости. Я задыхался, но теперь отрастил жабры и с легкостью могу дышать, играючи исследуя все глубины и высоты этого бесконечного океана.

Мне нравится эта закусочная, в будни здесь практически безлюдно и можно спокойно посидеть у окошка, наблюдая за секундами жизни людей. Пустые лица мечутся то туда, то сюда. Бесцельно. Им кажется, что у них есть цель, но это мираж. Глупо жить завтрашним днем. Он – бескрайность, которая не уползает из-под ног, ты на ней даже не стоишь, просто семенишь вперед, воображая дорогу. Но если не планируешь вечность, то зачем планировать завтра?

Почти всех барышень я приводил именно сюда. И ни одна не заказывала больше, чем кофе – не то от скромности, не то от вечной никчемной диеты. Я уставал от этих свиданий, но без них становилось необыкновенно скучно. В основном, все проходило одинаково: идентичные вопросы и ответы. Редко у кого-то имелись интересные мысли или увлечения. Некоторые пытались умничать, выделяться из серой массы, но эта попытка обнаруживалась слишком явной. Желание казаться неординарной превращало юную особу в примитивную собаку. Это частый случай. Люди сжирают расхожие мнения, переваривают их, затем пихают пальцы в рот, выпускают все наружу и показывают на это, говоря, что вот их собственное мнение. Давайте, пляшите, тужьтесь, плачьте, нападайте, хохочите, вылезайте из кожи вон, дабы показаться не такими, как все – это не освободит вас.

Без девушек невозможно жить – они одно из лучших творений на Земле. Я влюблялся с первого взгляда множество раз, но стоило только заговорить с понравившейся девушкой, как у меня наполовину, если не больше, пропадал к ней интерес. В большинстве случаев, они всем видом показывают, что их нужно добиваться, бегать за ними, дарить подарки, засыпать комплиментами, хотя сами обыкновенные гуляющие бабы, в которых побывало уже сотни грязных мужиков. Трофеи. Нормальная дама никогда не будет вести себя, как товар. Благо они всё чувствуют: если говорить в лоб, спокойно и честно – тебя поймут. Они такие от безысходности, обделённые женственностью, точнее потерявшие её из-за различного негатива в жизни. Инициация в гуляющую бабу происходит так: женщина плачет перед зеркалом, у неё течёт тушь, а она повторяет: «я сильная!» Погибшие, но милые существа. И, конечно же, многие скажут, что в этом вина мужчин. Но ведь существуют другие девушки. Хорошие, правильные, чистые. Чем они руководствуются? Почему влияние мужчин и проституток на них не подействовало? Они остались женственными и открытыми для неподкупной любви, не являясь при этом бестолковыми швабрами. Подарки нужно заслужить, как и чувства, ясно? Недостаточно быть просто красивой. Достаточно быть просто развитой, кроткой, стеснительной, но не трусливой – вот только в таком случае можно быть не красивой. Но кому такая нужна? Даже мне не нужна. Это необратимо и до боли печально. Я могу и хочу бороться со всем, чем только можно, но с этим, кажется, невозможно. Кто-то давным-давно классифицировал людей на красивых и некрасивых. Это прижилось и живет по сей день, как бы общество не пыталось это изменить, оно лишь делает хуже, абсолютно всегда. Но я знаю правду и мне дана жизнь для того, чтобы развить и принять ее, хотя бы в своем собственном разуме. Все мы одинаковые. Если собрать камни, лежащие у океана, и пару десятков людей, вывернуть их наизнанку, разложить все их жизни, как карту и разглядеть характер, мысли, поступки, окажется, что они ни чем не разнообразнее простых камней с пляжа. Причем и внешне, и внутренне. Наши отличия незначительны, и конец наш – такой же, как у этих камней, а то и хуже.

Мне принесли кофе с двумя блинчиками, политыми шоколадом.

– Приятного аппетита. – Игриво желает мне официантка.

Я думаю: «Спасибо», но забываю озвучить это. Она удаляется. Мое сознание где-то витает, только не могу понять где. Почему я не могу схватить за хвост настоящий момент, бахнуть его об стол и оглушить, успокоить? Не получается наслаждаться этим кофе с блинчиками. Мыслями я уже в каком-то другом отрывке из своего предполагаемого будущего, пытаюсь придумать, чем буду заниматься оставшееся существование.

Бах! Кого-то только что убили! Бум! Сбили! Куда эти люди, а вернее то, что от них осталось, уходит? Не верю, что после смерти – пустота. Может, мы – это целостное сознание, рассматривающее себя, как массу индивидуумов, и смерти не существует, а жизнь – всего лишь сновидение? Но это настолько абсурдно, что я даже не могу представить нечто подобное. Если все вокруг сон, какого-то одного организма, значит, умирая, мы попадаем в следующую точку сна или проваливаемся в небытие, а не просыпаемся, ведь умирают частицы. Основываясь на этом, можно спокойно опровергнуть сие предположение, в силу того, что сон не может быть таким скучным и цикличным, как наша жизнь, и не может иметь еще одно сновидение внутри себя. Значит, все, находясь за гранью мироздания, в других определениях – имеет иное название. Да и нет никакой разницы – какое. Все кружится вокруг того, что существует некий Творец, ибо у каждого изобретения есть изобретатель. Мы просто не хотим это признать. Мы без колебаний падаем на колени и подчиняемся простым смертным людям, но не можем себя сломать, признать Бога и повиноваться конкретно Ему. Но где Его найти? Вот я признаю, что Он существует. Я чувствую Его всеми фибрами души, но Он не открывается мне. Где найти тебя, Отче? Покажи путь, ибо я запутался в лже-истинах и постулатах тех, у кого все духовные озарения были из корыстных побуждений, либо спонтанны из-за эндогенного выброса серотонина, либо, благодаря, употреблению психоделических веществ. Я не хочу верить в чью-то идею, которая ведет неизвестно куда, наискосок, возможно даже, водит по кругу. Я желаю встать на тот путь, который приведет меня прямиком к Тебе.

Слишком рано разочаровался в жизни. Все предельно легко: то, чего не желаешь – получишь, и то, о чем мечтаешь – не увидишь. Ненужность. Она словно плед, который невозможно скинуть с себя. Любовь – неосязаема. Не ты первый, не ты последний. Я словно хожу по магазину с вещами, которые уже кто-то носил. Примеряю, затем снимаю и кладу на новое место. И я такой же. Наверное, я носок.

6

За дальним столиком сидят два престарелых вояки. Я и не заметил, как они тут образовались. Один из них явно перенес контузию. Он хмур и время от времени нездорово дергает головой, а разговаривает так громко, что, думаю, его слышат даже на улице. Другой – спокойный, слышит, вроде, хорошо, по крайней мере, не орет и не кривляется, но складывается ощущение, будто он пуст – просто сидит, покачивая ногой, и смотрит сквозь своего камрада, делая вид, что слушает. А тот, не затыкаясь, горланит о каком-то происшествии, пережитом в Афганской войне:

– Он, прикинь, засыпает стоит, а нам-то нужно глядеть в оба, ну и я ему говорю, мол: «Идиот, раскрой глаза! Чего ты дрыхнешь!? Подохнем сегодня и заснем навсегда! Уж потерпи», а он мне говорит что-то типа того, что ему уже все до фени, жизнь не имеет смысла и так далее. А я говорю: «Зато я жить хочу и буду бороться за жизнь до последнего! Уважаешь меня? Тогда помоги мне выжить, а потом, если хочешь, я сам тебя замочу». – Тут он очень громко рассмеялся. – Вот такие мы беседы и вели. – Он снова тряхнул головой. – Эх, было время. А сейчас эти уроды меня вообще ни во что не ставят. Представляешь, им рассказываешь о войне, а эти ублюдки даже не слушают.

Тут, вдруг, его товарищ очень тихо произносит:

– Сам виноват. Чего ты в эту академию залез?

– Один хрен – ничего там не делаю, пинаю этих тупоголовых курсантов, да и все.

– Лучше на войне быть, чем молодых воспитывать.

– Согласен, ч-черт.

Им принесли заказ, они замолкли и принялись за еду.