Позвонила. Назначила встречу на шесть. Сидели в кафе. Я мялась как неготовая к экзамену студентка. Наконец решила: «Вопрос о ребенке – второй, первый в билете – сочинение на вольную тему, но обязательно о любви». Ладно:
– Хочешь расскажу тебе про мой первый поцелуй?
– Валяй!
– Мне было четырнадцать, и я встречалась с Димкой, парнем, брата которого любила. Брату был двадцать один год, он приводил домой девушек навеселе и изредка здоровался со мной, когда мы встречались на лестничной клетке нашего заплеванного подъезда. Я стала встречаться с Димкой, потому что его брат был абсолютно мне недоступен. Он просто не замечал меня. Мне казалось, что Димка хоть чуть-чуть должен быть похож на своего брата. И так я хоть чуть-чуть смогу завладеть обоими. Однажды мы гуляли по лесу, и все плавно шло к поцелуям, как вдруг он спросил меня: «Хочешь, поиграем в игру „Поцелуй меня с разбега – я за деревом стою“?» и все испортил одной смешной и банальной фразой.
– Ха-ха-ха, – Ты гомерически смеялся. Ну, мужик, ну, учудил! С разбегу это весело. И ты как?
Я ушла, завалив экзамен на первом вопросе. Преподаватель даже не догадался о том, как сильно я в этот раз подготовилась…
…Настоящий первый поцелуй был все-таки с Димкой, где-то на месяц позже. Не помню места и антуража. Помню ощущение – нам обоим не понравилось. Кто-то из нас тогда сказал другому: «Терпение и труд все перетрут».
Эпидемия гриппа
А Ты ничего не знал: не знал, как мне больно и бездомно, и что я во всем сама виновата. Даже и предположить не мог, что боли в моем животе и тошнота по утрам – это совсем не обострение гастрита, что беспричинные слезы совсем не беспричинны, что рассматривание ползунков и распашонок в «Детском мире» не оформление материнских позывов, а как раз наоборот, странный ритуал собственного возмездия. Ты не задумывался, почему глаза мои так часто блуждали за окнами твоей квартиры на седьмом этаже. И не видел, что в моих зрачках летали чайки и шумел соленый прибой, а пальцы так тщетно искали плечо.
Никто в городе не знал, почему так быстро наступила осень, промозглая и злая. Нет, все-таки один человечек знал – это была я. Я была Осень. Я кружилась в воздухе кленовым вееропадом и слезопадом дождя изливала боль и бездомность.
Осенью, впрочем как и всегда, случилась эпидемия гриппа. И тысячи детских садов и школ закрыли на карантин. Это был странный вирус: им болели только дети…
И я когда-то
А потом мы все-таки поженились. Но уже через год или два я вспомнила, что когда-то была пятнадцатилетней девчонкой и мечтала об одной большой и чистой любви на всю жизнь. Думала, что у меня будет свой дом, муж, ребенок, престижная работа и пушистый кот. Почти так все и получилось. Жаль, что почти…
А еще я хотела заглянуть в будущее. Прожить один день моей двадцатипятилетней жизни, потом тридцатипятилетней, пятидесятипяти… И так, пока смерть не разлучит нас. Меня и жизнь.
А теперь я с ужасом думаю, что было бы, если бы та наивная девчонка, увидела меня сегодняшнюю, вполне довольную жизнью, вполне счастливую, но совершенно не вписывающуюся в рамки тех пятнадцатилетних мечтаний. И собственно что бы было? Наверное, ей, веселой непоседе, просто бы расхотелось жить и стремиться к чему-нибудь. Жизнь принимает такие причудливые формы, что мы не всегда готовы их осознать и примерить на себя. Однако приходится…
А все потому, что я, как всякая женщина, живу, по крайней мере, мечтаю жить любовью. А мужчина считает такие мечты зазорными. Он должен жить идеей переустройства мира, карьерой, интересной работой или хобби, настоящей мужской дружбой, в крайнем случае – семьей. Но никогда он всецело не живет любовью.
Я, как всякая женщина, могу весь день думать о своем единственном и ненаглядном, скучать, не считая, что бездарно и неплодотворно провожу время. Мужчина же вспоминает о возлюбленной впопыхах, в туалете, курилке, перерыве на обед. А в принципе он занят своим большим мужским делом – работой, пивом с друзьями, свежими новостями в газете и девочками в Интернете. И если, чтобы не обидеть подругу, он может слукавить и сказать ей, что целый день неотрывно смотрел на ее фотографию на рабочем столе, то такую бредятину он никогда не скажет своим друзьям. Не по-мужски это.
Помню, как мама и бабушка в один голос твердили мне, что главное достоинство женщины – верность. После, конечно, терпения и кулинарных способностей. Верных жен любят. Но, как ни странно, саму верность никто не замечает. Если за торт, салат или связанный свитер муж может поблагодарить, то верность воспринимается как данность. Разве можно Ему, такому красивому, умному и хорошему изменять? Боже упаси!
Каждой Маргарите своего Мастера
И это так здорово – не ждать любимого человека. Просто шлепать по квартире в шерстяных пролетарских носках и знать, что он все равно рано или даже еще раньше придет, оставит зимнюю слякоть на полу в коридоре и будет долго нежиться с котом, пока ты готовишь на кухне ужин. Он – это ты. Ты – это я.
Я в старом домашнем халате, мужних тапках на красные носки иду чистить картошку и грезить о неизведанном…
Вот сейчас Он мне позвонит. Конечно, ведь Он звонит каждый вечер. Большой, настоящий художник, Мастер, яркий представитель самого авангардного авангарда. Непризнанный, как и положено гению. Непризнанный даже мной. Потому что я – земная женщина, без божеств, без черта в голове. Я просто хочу тепла, и оттого называю своего художника Мастером, хотя совсем не понимаю его картины. Но в моих глазах, полных восхищения, разве что-нибудь прочтешь?
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: