Целитель, или Любовь с первого вдоха

– Мы с ней оцень похозы, – смелеет дочь. Ей, очевидно, трудно даются слова, и от усталости малышка всё-таки падает на подушку, но в родных глазах всё ещё пляшут счастливые огоньки. Моя Юляшка смотрит на врача, будто ищет в нём что-то необыкновенное, будто он настоящий волшебник. – А Миса в папу пошёл…

– Богатырь. – Мужчина проводит ещё какие-то манипуляции и забирает у меня сосуд, снова дотрагиваясь до воспалённой кожи.

Я быстро прячу дрожащие руки под одеяло и делаю вид, что увлечена происходящим, а не воющим в груди сердцем и необъяснимой тягой к незнакомому мужчине.

Врач измеряет температуру дочке, та снова неизменно за тридцать девять, осматривает горло, а после долго и внимательно слушает фонендоскопом её лёгкие, приподняв кофточку пижамки. Малютка ёжится от холода и напряжённо сопит.

В комнате повисает уютная тишина, мужчина смотрит на меня не моргая, а я не дышу. Пока перед глазами не начинает плясать тёмная мошкара.

– Прячься пока под защитный купол, Юла. – Врач нежно укрывает малышку и, поглаживая влажные волосы дочки около ушка, будто она ему родная, приговаривает: – Немного полежи, сейчас ещё укольчик сделаем, а завтра будешь и петь, и танцевать.

– Я люблю тансевать, – вяло лепечет Юлечка.

– Миш, как там чай? – вдруг спрашивает мужчина, оглядываясь назад. – Помощь нужна?

Я с шумом втягиваю воздух, глотая очередную порцию сладкого возбуждающего аромата.

– Уже несу, – отзывается сын, появляясь в двери и осторожно внося поднос с четырьмя дымящимися чашками. Он у меня очень внимательный и заботливый мальчик. После исчезновения Сергея мне было очень сложно, но сынулька помогал прийти в себя. Он в тот миг словно старше стал, потому что крошка-Юляшка часто болела, а я забывала поесть и поспать. Пыталась выкрутиться из оставленных благоверным проблем. В том числе и многотысячных долгов… И копеек, которые Сергей тайно высылал нам на электронный счёт, не хватало покрыть оплату за квартиру.

Врач оценивает скромные чашки, на двух ободки уже со сколами, и понимающе смотрит на меня, а Миша, краснея, вдруг шепчет:

– Только к чаю ничего нет.

– Сейчас найдём. – Мужчина ласково щёлкает по носу дочурку, и она вдруг светло улыбается, будто и не болеет вовсе. – Ты любишь бананы, Юла?

– Оче-е-ень. – В светлых глазках дочки вспыхивает восторг и благодарность.

Из кожаного портфеля, будто по волшебству, появляются два спелых фрукта, и врач снова переводит пронзительный взгляд на меня.

– Жаль, только два прихватил.

– Ничего, – оживает Миша. – Я поделю на всех. – Сын берёт протянутые фрукты и снова убегает в коридор, а я смотрю мужчине в глаза и сгораю от необъяснимых чувств.

Что это, если не любовь с первого… вдоха?

Но я занята. Одёргиваюсь, прогоняя наваждение, сжимаю кулаки и сцепляю до скрипа зубы.

Дурость какая-то. Я себе напридумывала, а он, возможно, даже женат. Наверное, и дети есть.

Однажды я уже влюбилась без оглядки и осталась одна. Если бы не Сергей в то время, не знаю, что бы со мной случилось.

А сейчас в моей жизни столько проблем, что смотреть на других, особенно чужих мужчин, должно быть совестно. И я не смотрю. Прячу взгляд за сеткой ресниц и с горечью понимаю, как соскучилась по нормальной еде, как хочется ягод и фруктов, как мечтаю пообедать по-семейному, хотя бы домашней пиццей или мясом в духовке, а ещё банально пообщаться с людьми. Живыми, а не выдуманными героями или сетевыми коллегами.

Я так устала прятаться и ждать…

Глава 3

Давид. Наши дни

Малой притаскивает широкую тарелку с нарезанными бананами. Ровные кольца в шкурке аккуратно выложены по кругу блюда.

– Я не чистил, чтобы не потемнели, – поясняет Миша и убирает ладошкой упавшие на глаза тёмные волосы. Тянется взять кусочек фрукта, но тут же убирает руку, будто ошпарился, и смотрит на маму, безмолвно спрашивая её разрешения. И она разрешает слабым кивком.

Я в который раз ловлю испуганный светлый взгляд девушки, втягиваю жадно горячий, пахнущий пряностями воздух и понимаю, что у меня снова начинается эрозапой. И теперь никакие лекарства не помогут, разве что снотворное или ящик коньяка. Хотя тогда пострадает работа, а это недопустимо.

У меня есть пунктик – с замужними не связываюсь. Да только несколько минут, проведённые с Ласточкиной в одной комнате, кажутся мне бесконечной мукой. Она влечёт меня безумно, до зубного скрежета и частого дыхания. И какого хрена это происходит именно сейчас, не врубаюсь! Губы покалывает, бёдра сводит в болезненном спазме, и сердце громыхает, отчаянно пытаясь выбить рёбра.

Пора мотать отсюда, пока я не натворил глупостей. Обычно работа всегда спасала от влечения, получалось включить режим «врач-пациент», а сегодня всё пошло не так. Точно, бабка сглазила!

Наблюдаю, как малыши расхватывают банан, словно никогда его не ели. Жадно, облизывая пальчики. Я не притрагиваюсь к фруктам, девушка тоже. Она смотрит на меня влажными глазами и, приоткрыв чувственные губы, тяжело дышит. У неё очень красивые губы, изогнуты в нежную линию, огранены острыми уголками, и цвет у них тёмно-вишнёвый, без помады и блеска. Манящий.

Тест уже показал предсказуемый диагноз, могу выписать лекарство детям, сделать малышке укол, чтобы сбить жар, и уйти. Но я тяну. До безумия, хоть чуть-чуть, но хочется побыть в атмосфере тёплого дома, прикоснуться снова к этой странной незнакомке, от которой меня по-настоящему ведёт, будто пьяного. Жажду быть максимально рядом, выяснить, что в ней такого волшебного, что скручивает жилы и заставляет кровь кипеть в венах, разгоняя возбуждение до предела. Хочу её изучить… узнать… будто это поможет излечиться от животной тяги к каждой юбке. Да только сейчас всё настолько остро, что хочется заорать благим матом. Только дети меня и тормозят.

Да, я испытываю желание всегда, но чтобы меня будоражила конкретная женщина… Да и ещё так зверски! Такое было только в глубокой молодости с Веснушкой, когда проходил интернатуру на юге. Закрутил романчик с официанточкой тухлой прибрежной кафешки, и её имени до сих пор не знаю. Мы дней десять куролесили, обзывая друг друга всякими уменьшительно-ласкательными кличками и практически не сближаясь. Она не позволяла, ничего о себе не рассказывала, мол, всё равно курортный роман ни к чему не приведёт, это несерьёзно, и я был не против такого расклада. В свои двадцать пять я хотел только трахаться, бухать и развлекаться. А потом… она просто исчезла. Из-за запоя я чуть не провалил интернатуру, а от тоски по Веснушке связался с другой девицей, но так и не смог заполнить пустоту.

Да, измена – мой рок, дамоклов меч над головой, ничего не могу с этим поделать. Пытался позже лечиться, но от таблеток у меня полный анабиоз, а я любитель активности.

Откровенно, но после задорной Веснушки с коротким золотистым каре все отношения были пресными, механическими и неудовлетворяющими. Сколько баб прошло через мои руки – ладно, не руки, что уж, – не сосчитать, и ни одна не задержалась в моей постели дольше, чем на месяц. А на сердце вообще никто не покусился, у меня там настоящий гранитный камушек. Постоянные отношения – это не про меня.

Глянув на часы, проверяю время. Почти одиннадцать, детям спать нужно, а я тут решил молодость вспомнить. Валить пора, а так не хочется.

Странно, где отец семейства? Почему ребёнок принял меня за него?

– Я вас тоже послушаю, – обращаюсь к затихшей девушке.

– Не стоит, – порывисто шепчет она, испуганно хлопая ресницами, серые радужки практически закрывают чёрные бездонные блюдца зрачков. – Я не больна.

Если это не возбуждение, то я горный баран. Она ведь тоже плывёт. Дыхание пунктирное, зрачки расширены, губы… Ох уж эти губы… Смять бы их. Жёстко. Трахнуть.

Откашливаюсь и отвожу взгляд.

– И всё-таки. Раз уж приехал, проверю.

Дети тихо пьют чай и бодро дожёвывают банан. Даже малышка, у которой разгулялась ангина, с удовольствием лопает. Хотя и морщится, глотая. Им этого угощения явно мало, а мамочка совсем без сил, не сможет ничего толкового приготовить. Мысли вьются вокруг какой-то странной ванили и желания им помочь, привезти завтра с утра пакеты с фруктами и вкусняшками, но я понимаю, что это не мои дети и я не имею права вмешиваться.

– Вы когда спали последний раз? – Обойдя кровать, присаживаюсь около девушки на мягкий табурет. Руки дрожат от волнения, как у пьяницы.

Теряю сноровку. Чтобы меня колбасило на приёме – это нонсенс, пора на пенсию, ей-богу.

Брюки напряжены, но, к счастью, белый халат всё скрывает, а то приняли бы меня за извращенца.

Не виноватый я, оно само…

– Я просто не выспалась, – отвечает невпопад девушка, сжимает тонкими пальцами одеяло, тянет его на подбородок, смешно прикрываясь, но я настойчиво сдёргиваю.

– Если заболеете вы, дети сами не справятся. Я проверю. – Движением руки прошу её подняться, и хозяйка квартиры слушается. Знаю, на что давить, малыши для неё – вся жизнь, по глазам видно. Дрожит и прячет от меня взгляд, накрывая тёмное серебро густыми ресницами, но пододвигается ближе.

Худая, миниатюрная, максимум метр шестьдесят, кожа – молоко, словно она мало бывает на солнце, сквозь домашнюю тонкую футболку торчат ключицы и острые плечи, невероятно соблазнительно просвечивают тугие вишнёвые сосочки. Мне стоит большого усилия не облизнуть губы, глядя на эти вершинки. Волосы у девушки длинные, густые, тёмно-каштановые, крупно вьются, стянуты в хвост простой резинкой, но пряди растрепались, вылезли на острые скулы и смешно торчат во все стороны. И она не пытается казаться лучше, чем есть, не жеманится, не дёргается, не поправляет причёску, просто смотрит в глаза, как маленький буравчик, – крошит кристаллик, входя внутрь меня, и сводит с ума. Цвет лица у девушки бледный, а вид измождённый – это не из-за болезни, она словно на заводе отпахала трое суток. Ей поспать нужно. И поесть нормально. Срочно.